Допрос с приСТРАТИем (СИ) - Дмитриева Марина

Больно! Запрещенный вопрос от запрещенного человека. Даже дыхание вмиг перехватило…

«Роберт Евгеньевич не чета тебе, Володька. Ты по сравнению с ним глупый щенок, а он… Мне всегда нравились такие мужчины. Умный, щедрый, имеющий положение, да еще какое положение. Все подобные тебе песики по струнке перед ним ходят. Знаешь, ведь Роберт Евгеньевич — друг моего отца, я еще малюсенькой девчушкой им восхищалась. Но вся эта разница в возрасте… даже не мечтала, что он обратит на меня внимание».

В день, когда были произнесены эти слова, я пришла подготовленной, с заранее хорошо отрепетированным текстом своей подлой роли. Да, еще не знала тогда, что мое замужество будет до такой степени ужасным. Сейчас, глядя в зеленые глаза, лгать сложно, ложь вызывает болезненное отторжение в теле. Отвела взгляд, сделав наконец-то вдох.

— Это не относится к делу.

— Еще как относится. Вы, кажется, забыли, что вашего мужа нашли с проломленной головой в луже крови?

Если бы это можно было вычеркнуть из своей памяти… и еще многое другое… Все последние пять лет моей жизни.

— Отвечайте, какие у вас были отношения с мужем?

Нет, я решительно не могу говорить с Карповым о своем счастливом в кавычках браке. Потому что нужно говорить неправду, а под его настойчивым, пытливым, прожигающим взглядом это более чем трудно. Боюсь Володя сразу поймет, почувствует фальшь.

— Наши взаимоотношения тебя не касаются! — почти закричала я, снова перейдя на «ты».

— Это не ответ, — прорычал Карпов и даже ладонью хлопнул по столу.

Вздрогнула. Он злится. Кажется, я физически ощущаю волны гневного напряжения, исходящие от мужского тела. За пять лет своего брака я стала специалистом по злости, но сейчас отчего-то совершенно не было страшно. Володя медленно поднялся со стула, вышел из-за стола. Он идет в мою сторону. Сердце снова начало разбухать, заполняя все пространство в груди. Того и гляди, ребра проломит. Жадно делаю глубокие глотки воздуха, но кислорода все равно не хватает. Карпов подошел вплотную ко мне сидящей, мужские руки легли на плечи. Затряслась даже, словно на электрический стул попала.

— Давай, Кристи, — раздался зловещий шепот на ухо, — расскажи мне, как ты трахалась со своим мужем. Хорошо тебе было? Ты с ним тоже кричала дикой кошкой во время течки, так же выгибалась, словно костей у тебя нет, закидывала голову, кусая губы и прося «еще»?

Задыхаюсь от его непрестанно бьющего током голоса, от рук, раскаленными тисками сжавших мои плечи. Лучше бы ударил. Что боль физическая по сравнению с этой душевной пыткой?

— Что ты себе позволяешь!

Вскочила со стула, развернулась и… оказалась в мужских объятьях. В нос ударил его неповторимый запах, который невозможно с чем-то спутать, даже если пройдет двести, да что там, тысяча лет. Запах родного, любимого человека. Не смогла противиться, вдохнула его полной грудью и услышала, как Володя тоже втянул через ноздри воздух.

— Кристи, — прошептал Володя, — Кристи…

Мужские руки притянули меня ближе к себе, сжали так, что даже кости хрустнули. В его голосе почудилась мука, такая же мука, которую испытывала я все это гребаное время. Неужели он до сих пор любит?! Нет, это невозможно!

Мужские губы накрыли мои. Требовательно, властно, поглощающе. Боже… Точно знаю, что этого делать не следует, нельзя выдавать свои эмоции, но не могу — уже не властна над собой. Раскрыла жадно рот, а пальцы сами потянулись к его волосам, запутались в них. Мы припали друг к другу, как две до смерти голодные пиявки. Его руки обнимают, сжимают, вдавливают мое тело в себя. А мир начинает кружиться и лететь куда-то далеко-далеко, в наше прошлое, где не было грязных ужасных тайн, которые я вынуждена хранить. Карпов зарычал, оторвался от моих губ, стал покрывать жалящими поцелуями шею, вылизывая, покусывая мою кожу, словно пытаясь насытиться лакомством. Ну надо же, я живая, живая как женщина. Роберту Евгеньевичу так и не удалось меня убить. Низ живота приятно запульсировал, наполнился жаром, бедра двинулись вперед, желая почувствовать доказательство ответного возбуждения. Мужские губы снова накрыли мой рот, а руки начали лихорадочно шарить по телу, проникая под одежду. Ах, сжали грудь, ах, накрыли лобок через ткань юбки. И мне все равно, что мы в кабинете, куда в любой момент могут войти, хочу сполна выпить свою капельку возбуждения и страсти, ведь я все пять лет замужества точно замороженная была.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В коридоре послышался чей-то смех. Руки Карпова замерли. Нет! Захотелось кричать: «Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся, пусть весь мир подождет! Разве я за эти пять лет ада не заслужила толику удовольствия?!»

Не заслужила… Володя отстранился. В глазах не было больше никаких чувств. Словно тумблер переключил на другой режим. Или мне привиделось?! Они пустые, холодные, чужие. Наверное, такие поцелуйчики просто новый способ разговорить подозреваемую. Смотрит на меня изучающе, словно на новую разновидность какой-то отвратительной твари. Но руку не убрал, она все еще там, накрывает мой лобок, поглаживает, заставляя меня всхлипывать стоном удовольствия.

— Ну же, скажи, Кристи, ты любила своего мужа?

Ненавидела, презирала, боялась… Но произнести эти слова вслух не имею права, ведь тайны никуда не исчезли.

— Лю-лю-била… — губы, возмущенные такой чудовищной ложью, задрожали. Затем вскрикнула, потому что мужские пальцы на лобке судорожно сжалась, вызвав в теле боль. Схватил за волосы. В зеленых глазах даже не злость — ярость.

— Зачем же ты его тогда кочергой по голове?! Я тебя засажу, Кристи, засажу по полной! Ты мне за все ответишь!! Будешь долго куковать в тюрьме, вспоминая наши загубленные тобой жизни.

А теперь боль в душе! Все там скрючивается, бьется в судорогах изощренных душевных пыток. Не плачь, только не плачь, Кристи!

Карпов решительно отошел, открыл дверь в коридор.

— Уведите! Допрос окончен.

Он не сказал «до свидания», не взглянул больше, отдав приказание, подошел к окну, уставившись в его стеклянную гладь. Боялась, что рухну на пол, и до выхода из кабинета придется ползти, но нет, шатаясь, как пьяная, кое-как дошла до двери. Стены коридора, расплываясь, заплясали перед глазами, а долго сдерживаемые слезы потекли по щекам. Смирись, Кристи, любовь для тебя невозможна.

ГЛАВА 4

Прирос к этому чертову окну, а в груди бушует столько всего, что, кажется, скоро взорвусь от переизбытка эмоций. Из здания вывели Кристину, сразу же несколько журналистов кинулись к ней, тыкая микрофонами в лицо. Она выглядела потерянной сегодня, когда зашла в кабинет, и точно испытала шок, увидев меня. А поцелуй, что это был за поцелуй! Интересно, Кристина специально вела себя словно смертельно голодная сучка, чтобы потом использовать мое влечение к ней в своих целях? От нее всего можно ожидать. Или же бедняжка так измаялась за пять дней в каталажке без секса? Это предположение тоже вполне правдоподобно, уж кому-кому, а мне прекрасно известен ее темперамент киски-нимфоманки. Швец с конвоирующим парнем сели в машину, а тень меня словно отделилась от тела и полетела вслед за удаляющимся автомобилем, пытаясь хотя бы мысленно догнать ее, отыскать потерянное счастливое прошлое. Постой Кристи, постой, я не могу больше без тебя! Сука! Карандаш, который я держал в руке, под силой воздействия злости, скрючившей мои пальцы, треснул. Тварь продажная, всю жизнь мою перековеркала, переломала меня, словно деревяшку с грифелем! В теле каждая клетка кричит, требуя продолжения близости с ней. Конечно, дали лизнуть наркотик, а потом забрали.

В кабинет зашел Димка Лапугин.

— Ты чего сделал с подозреваемой, вышла вся в слезах?

Она плакала? Кристи… Опять жалеешь ее, слабак? Разве стекляшки достойны любви и жалости?

— Просто обрисовал ситуацию и сколько ей светит. Дамочка, видимо, привыкла чужие жизни воспринимать игрушками.

— В реальности она даже лучше, чем на фотографиях, — продолжил болтать Димка. — В следующий раз, чур, я ее допрашиваю.