Таня Гроттер и колодец Посейдона - Дмитрий Емец

У забытого фонтана любили оплакивать свою щедрую на события судьбу призраки острова Буяна. Изредка из примыкавшей рощи, не отделенной от парка даже забором, сюда забредали корявые молчаливые лешаки и стояли, поскрипывая, глядя на воду. Пару лет назад здесь часто можно было встретить Великую Зуби. Зуби сидела на краю фонтана с книжкой в руках. Глаза ее то скользили по страницам, то останавливались на неподвижной воде бассейна, в которой купалось отражение лилий. Позднее дубоватый Готфрид Бульонский поубавил внутреннюю тягу Зуби к элегическому романтизму.

Ученики здесь бывали редко. Лишь раза три сюда приходила Лиза Зализина, рыдала строго по полчаса и целеустремленно отправлялась преследовать Ваньку Валялкина для решительного объяснения. Причем за каждым «решительным объяснением» с завидным постоянством следовали «самое решительное», «самое-самое решительное», «окончательное», «наиокончательнейшее», «последнее», «на этот раз действительно последнее» и так далее в духе дурной бесконечности.

Таня едва сдерживалась, чтобы не утопить Зализину в Тибидохском рву, отправив с ней приветственную телеграмму собачке Муму. Сдерживало ее только стойкое подозрение, что Зализина превратится в русалку и тогда слез, соплей и нервического хохота будет раз в сто пятьдесят больше. «Сплошная милюльщина!» – говорил иногда о русалках раздраженный Баб-Ягун.

И вот теперь записка завела сюда Шурасика. Он прокрался к фонтану с застенчивым и целеустремленным видом, как кот к детской песочнице. Еще издали он увидел тонкую фигуру в темном плаще с капюшоном, и сердце у него забилось в рваном ритме, то начиная колотиться как бешеное, то совсем останавливаясь.

«Кто бы это мог быть? Явно кто-то из своих. Чужих бы Грааль Гардарика не пропустила!» – задумался Шурасик, в смятении замирая в десятке шагов от девушки в плаще. В воздухе, поблескивая серебристыми искрами надежд, северным сиянием заискрила романтика, но увы…

Все началось как обычно и закончилось как всегда. Большая и светлая любовь отменилась по техническим причинам. Собака академика Павлова истекла слюной и скончалась, так и не получив от известного ученого заветного куска ветчины.

– О, а вот идет наше вышеизложенное и нижеуказанное! И, разумеется, опаздывает минут на семь с хвостиком, – приветствовала Шурасика девушка и… откинула с головы капюшон.

– Гробыня! – радостно и одновременно разочарованно воскликнул Шурасик.

С одной стороны, встречаться с великолепной Гробыней мечтала добрая треть старшеклассников Тибидохса. С другой… с другой – Шурасик был слишком умен, чтобы заблуждаться. Едва ли у Гробыни существовали на его счет серьезные планы. Скорее всего, Склеповой просто-напросто что-то было от него нужно.

И, как всякий неопытный, боящийся показаться смешным юноша, Шурасик прибег к низкоурожайному методу упреждающего хамства. Сделать больно первым, чтобы не сделали больно тебе.

– Ну и?.. Зачем ты меня сюда пригласила, Склепова? – строго спросил он.

– И это все? Умиляюсь я таким свиданиям! Мало того, что девушка первой проявляет инициативу, ей еще и грубят! Конец света! Голову на грудь и то уронить некому! – возмутилась Гробыня, ничуть не сконфуженная такой бесцеремонностью.

Тибидохский ботаник вконец запутался и приуныл.

– Гробыня, чего тебе надо, а? Без дураков, а? – жалобно спросил он.

– Ничего мне не надо, а! Что мне может быть надо, а? – передразнила Склепова. – Вот ты скажи, а: почему меня вечно принимают за хамку, карьеристку и гадину? Это меня бесит! Разве я такая? Я мягкая в душе, как ангорский котенок! Меня только погладь, я растаю!.. Но-но, не по коленке!

– Я нечаянно, просто зацепил… – испуганно сказал Шурасик и быстро отодвинулся на безопасное расстояние.

– Да знаю, что нечаянно. Это-то и грустно, что нечаянно… – лениво произнесла Склепова. – Ладно, Шурочка, не бледней! Отбой воздушной тревоги! Я тебя не съем! Нынче мы с Пипой на диете. Отпиливаем от своего ужина по две калории в день! У меня к тебе есть разговор. Су-урьезный, прям жуть!.. Ну что стоишь, как подставка для забора? Не маячь перед очами! Сядь на пенек, пожуй творожок!

Шурасик осторожно опустился рядом и стал терпеливо ждать серьезного разговора. Гробыня молчала и грызла ноготь. Шурасику становилось все тревожнее.

– Ну и?.. – нетерпеливо спросил он через некоторое время, так ничего и не дождавшись.

– Чего «ну и»?

– О чем ты хотела поговорить? Говори!

– А ты меня не понукай! Дай беспомощной девушке собраться с мыслями! – возмутилась Склепова.

Они помолчали еще с минуту. Гробыня закончила грызть ноготь и стала щелчками сбивать с края фонтана прошлогодние листья.

– Ну и? – снова спросил Шурасик.

– Если ты еще раз скажешь «ну и?», я тебя убью! – ласково, но очень серьезно предупредила Гробыня.

– Ну и как ты меня убьешь?

– Задушу! Или сглажу. Или вначале сглажу, потом задушу, затем оживлю, а потом еще раз сглажу… Примерно так, хотя возможны варианты… Отодвинься, Шурасик, я сейчас чихну! Ты чего, голову духами вымыл?

Шурасик виновато почесал щеку. Он был в смятении. «Туалетная вода дрянь!» – подумал он.

– Склепова, а Склепова! Зачем ты вообще устроила это свидание? Ты же знаешь, я зануда, – спросил он жалобно.

Гробыня зевнула.

– Да вы все, мужики, зануды, куда ни кинь… Думаешь, Гломов не зануда? Зациклился на спорте: бокс, жим, становая тяга. «А он меня… А я его!..» Прям тошнит!.. Зато мириться с Гунечкой просто. Обидишь маленького, а потом бицепс ему пальцем потрогаешь, скажешь «ого-го», он вмиг растает, как Снегурочка на отдыхе в Турции… А Жикин? Самый большой зануда. Ему пока семь раз не скажешь, что он классно выглядит, не успокоится. А скажешь, Жорик мигом утешится, захихикает и, высоко подкидывая коленки, учешет на следующее свидание. Ты, Шурасик, еще терпимый вариант. Можно хотя бы не прислушиваться, что ты говоришь.

– Почему?

– Ну как почему? Ты треплешься всегда в режиме монолога и ответных реплик не требуешь.

– Спасибо. Буду знать, – сухо поблагодарил Шурасик. – А теперь или говори, что тебе надо, или я уйду.

Склепова зевнула и потрогала пальцем нижнюю бронзовую чашу фонтана, с которой как раз сорвалась тяжелая капля. Отражение луны в плоском бассейне дрогнуло.

– Ну и чего ты такой кислый? Просто между нами? Я девочка рассеянная. Я и своих секретов не помню, что уж о твоих говорить, – сказала она мягким и мирным голосом.

Шурасик быстро взглянул на нее. Ему давно надо было выговориться. Со Склеповой же он почему-то не смущался. Они были разные, как рыба и птица. А рыба и птица относятся к секретам друг друга вполне благожелательно. Хотя бы потому, что их не запоминают.

– Поднимаюсь я вчера в хозкомнату… – начал Шурасик. – Нужен был самостиральный таз, чтобы самому с носками не возиться… Захожу, а навстречу мне, из комнаты, незнакомый человек. Лицо все в буграх, на побитую дворнягу похож. Я отодвинулся, пропускаю его, и он, смотрю, отодвинулся. Я ни с места – и он ни с места. Я ж вижу… такой два часа стоять будет, но первый не пройдет. Я ему ручкой, и он мне ручкой… «Ах ты, думаю, кисляй!» Шагаю к дверям, и он мне в ту же секунду навстречу… Веришь?

– Я знаю эту комнату. Там зеркало дурацкое… Ну отодвинул бы! – посоветовала Склепова.

Шурасик подался вперед.

– Ты знаешь про зеркало? Но неужели я и правда… на собаку побитую? А, ну и черт с ним!..

Склепова покровительственно похлопала его по плечу.

– Да ладно тебе, Шурасик! Бывают моменты, когда сталкиваешься с собой как с посторонним, с незнакомым. Эти-то минуты самые честные и есть… Думаешь, я сама себе сильно нравлюсь? Да ничего подобного! Один глаз у меня больше другого, лицо асимметричное. Ты разве не замечал никогда? Волосы не блеск. Нижние зубы кривовато растут, наползают друг на дружку… Надо было пластинку носить, но мы же девочки гордые!

– Ты серьезно? – почти с мистическим испугом спросил Шурасик.

– Думаешь, я стреляюсь из-за этой ерунды? Ничуть, я ношу свою внешность так, что все считают меня красавицей. Так-то вот… А Грызианка Припятская, думаешь, красавица? Выставь ее на конкурс красоты с обезьянами – выше третьего места ей сроду не дадут! И что же? У Грызианки есть шарм, а шарм больше красоты!.. Очнись, Шурасик!

Гробыня брызнула в Шурасика застоявшейся водой из фонтана. Он коснулся языком капель. Ощутил вкус тины и ряски. Гробыня продолжала:

– Или Гроттерша, между нами будет сказано. Что она, красавица? Ну волосы у нее хорошие, не спорю. Зубы ничего, но не блеск. Ноги тоже, положим, не отваливаются, хотя, на мой вкус, джинсы могли быть и попрямее. Вот и все ее плюсы. Теперь минусы. Одевается как бомжиха. Нос – чистый интернационал. Ногти на пальцах грызет. Но при всем при том Пуппера завалила, как мамонта. Не хило, да? А все почему? Потому что Таньке плевать, что о ней думают другие. Она абсолютно естественна. Вот и все дела…