Василиса Прекрасная - Наталья Порошина

— Я решила снять другую квартиру, — услышала Василиса собственный голос и мысленно сыграла себе туш.

От неожиданности Марина замерла посреди кухни и недоуменно уставилась на нее.

— Зачем, дурочка? — Она старалась говорить спокойно. — Что ты надумала? Ведь мыкаться по чужим углам тебе осталось-то совсем недолго. Если не ошибаюсь, Виталик уже сделал тебе предложение и на днях у вас торжественный ужин? Кстати, когда он возвращается? Уж не сегодня ли?

Вася со стоном опустилась на пол.

— Вот черт, про него-то я совсем забыла.

— А про кого ты не забыла? — Марина разозлилась: она безошибочно определила причину неожиданной строптивости Василисы. На такие вещи у нее был нюх. — Послушай, Васька, если тебе вскружил голову один тот факт, что тебя проводил до дома классный мужик, то ты спятила! Да ты посмотри на себя! Скажи спасибо, что Виталик за тобой бегает!

— Знаешь что? — Василиса выпрямилась. — Сама вари себе кофе. — И с высоко поднятой головой, так и оставаясь полуобутой, она скрылась за дверью.

Не столько озадаченная, сколько обеспокоенная, Марина в долгом и недобром размышлении смотрела на дверь. Последнее время ей все труднее удавалось удерживать подругу в навязанной ей роли. Несмотря на внешнее самоотречение, она была, безусловно, неординарной и сильной личностью. И искушенная Марина отлично это понимала. Тем более ей было интересно держать Василису на поводке. И вот на тебе! Увидев вчера свою подругу в столь жалком виде, она и подумать не могла, что ею заинтересуется Игорь. А он явно не остался равнодушен к ее неброской и такой настоящей красоте.

«Хорошо, хоть Васька об этом не догадывается», — усмехнулась про себя Марина. Уж слишком рассеян он был, когда вернулся, слишком нежно улыбался в пустоту каким-то только ему видимым образам. Все симптомы налицо.

Марина зло пихнула безвинный стул. Они оба ускользают от нее. Это очевидно. Причем ускользают в одном направлении. Но ничего. Это только начало болезни. Если опухоль удалить вовремя и полностью, то болезнь не окажется смертельной. А у кого, как не у нее, хирургически опытные и безжалостные пальчики.

И, недобро улыбаясь, Марина взялась за телефон.

3

Василиса бесцельно бродила по городу. Ощущение новой жизни зарождалось в ее душе. Умытые ночным дождем улицы улыбались ей. «Я все могу», — говорила она себе и почти верила в это. Смогла же порвать с мерзким прошлым, которое так долго довлело над ней. Прикосновения Игоря были прекрасны, и каждая клеточка ее тела отзывалась на них. Вспомнив его руки, Вася резко остановилась, в животе что-то ухнуло, ноги отказались идти дальше.

— Бывает же такое, — сообщила она проходившей мимо старушке, которая испуганно шарахнулась от нее.

Василиса решила посидеть где-нибудь на лавочке. Устроившись в мягкой тени большого дерева, она ласково смотрела на детей, деловито играющих в песочнице; на опрятных старичков, безобидных и трогательных; на собак, поглощенных своей, недоступной людям, жизнью. Особенно приятно было наблюдать за целующимися парочками. Вася почти покровительствовала им. Она любила весь мир. Здесь, в скверике в самом центре Москвы, было легко и беззаботно. Будням с их вечными проблемами, безденежьем, руганью и тщетой путь в этот оазис покоя был закрыт. Во всяком случае, так чувствовала сейчас Василиса, и даже призраки ее нелегкого прошлого становились здесь окончательно бесплотными и далекими. Старое кино, всплывшее отрывочными кадрами в памяти, трогает порой больше, чем неприятные, въевшиеся, казалось, навек в душу воспоминания — в такие вот минуты покоя и счастья.

А бежать Василисе было от чего. Родилась она в небольшом подмосковном городке, где до семнадцати лет жила с тихой матерью и ненавистным отчимом. Отца своего она не знала, и мужем для ее матери он никогда не был. Мама ее, Анастасия Ивановна, когда-то красавица, была добра той добротой, которая иногда перерастает в абсолютную покорность. Покорность, замешанную на преданности хозяину, человеку часто не лучшего, скорее, худшего качества, который испытывает тайное наслаждение своей властью над другим существом.

Таким был отчим Василисы. Глядя на него, в воображении она часто рисовала картину: вот он подманивает заблудшую собачонку и в тот момент, когда та с безграничной надеждой и всепрощающей любовью смотрит на него, злобно и похотливо пинает несчастную со всей силы грязным отвратительным сапогом, при этом радостно хохоча.

Почему мать потянулась к нему? Почему столь безоговорочно полюбила его? Сколько раз, лежа без сна, рано повзрослевшая Василиса задавала себе этот вопрос. Но Анастасия Ивановна действительно любила этого человека, своего Вольдемара (ему нравилось, когда его так называли), и — что самое парадоксальное, с точки зрения Василисы, — была счастлива рядом с ним. Любовь иногда строит нам такие гримасы, которые не под силу и самой Судьбе.

Наверное, жизнь бы их так и текла размеренно и планомерно довольно долго: с регулярными буйными выходками отчима, с традиционными примирениями, с тихими задушевными разговорами матери и дочери (ибо Анастасия Ивановна была женщиной начитанной и неглупой во всем, что не касалось ее личной жизни), со всеми теми повседневными и важными мелочами, которыми живут многие и вполне дружные семьи. Но в один прекрасный день Василиса влюбилась. Новое чувство захлестнуло ее, проблемы матери отступили куда-то, и даже ненавистный отчим перестал быть столь ненавистным.

Как-то утром, проснувшись, она почувствовала себя обновленной. Что-то незаметно изменилось в ней. И действительно, подойдя к зеркалу, она увидела в нем незнакомку. У нее оказались лучистые миндалевидные глаза, полные красиво очерченные губы, женственный овал лица, но что больше всего поразило Василису — так это мягкие округлые формы. Она разделась перед зеркалом и стала пристрастно себя изучать. Странно было видеть в отражении не угловатую фигуру девочки-подростка, а вполне сформировавшуюся девушку.

В этот момент дверь ее комнаты распахнулась, и в нее бесцеремонно ввалился Вольдемар. Он не сразу увидел Василису, но в тот момент, когда его мутный взгляд остановился на ее обнаженной фигуре, детство Васи кончилось.

Он судорожно захлопнул дверь, а она не менее судорожно бросилась к своему халату, который валялся на кровати. В два прыжка отчим нагнал ее и грубо схватил. Его руки стали шарить по ее телу, а Василиса, оцепенев от отвращения, застыла на месте. Ободренный ее неподвижностью, он сжал ее груди и с силой толкнул на кровать. В этот миг раздался спасительный звонок в дверь: пришла Анастасия после ночного дежурства в больнице. Отчим похотливо ухмыльнулся Василисе, которая в ужасе прикрывалась халатиком, и проговорил: