Антипедагогические этюды - Лариса Ратич

…Все были «за». Во имя и на благо.

Свой в доску

Пошёл уже третий месяц, как Геннадий Геннадиевич (он же — «Ген Геныч») работает в этой школе, будь оно всё неладно…

Говорила же ему мама:

— Геночка, зачем тебе это надо?

Говорила! Нет, не дошло: возомнил себя педагогом!

Ген Генычу сейчас едва только перевалило за двадцать, но он изо всех сил старается казаться старше. Должность обязывает. Историк всё-таки!

…Вот остался бы на кафедре — и всё. Ведь предлагали… А теперь — поздно, изволь сеять разумное, доброе и вечное. Пожизненно?..

Но ничего, он найдёт выход. Мужчина он в конце концов или нет?! И на Сашку Ломова найдёт управу, дайте срок! Все уроки срывает, мерзавец!

Ген Геныч вскочил и нервно забегал по комнате. Ну что он им сделал, что?! Детки клетке какие-то!

…А неприятности у молодого историка начались сразу, буквально второго сентября. Директриса представила его классу:

— Вот, дети, наш новый учитель истории, Геннадий Геннадиевич Кочетков! Он окончил университет с красным дипломом, много знает. Так что вам, ребятки, будет с ним интересно; прошу любить и жаловать!

И ушла, шепнув напоследок: «Ну, ни пуха, ни пера». Надо было её послать к чёрту, может, по-другому бы всё вышло. А он — «спасибо, Ирина Петровна»!

Ушла — а он остался торчать у доски, как болван. Стоял, смотрел и молчал.

— Садитесь, Геннадий Геннадиевич! — хмыкнул долговязый тип со второй парты. Ненавистный Ломов, как потом выяснилось.

Это был не урок, а комедия какая-то!.. Сначала Гена прочитал список вслух, стараясь хоть кого-нибудь запомнить (а их — почти три десятка!), потом начал что-то объяснять, робко и тускло, не отрывая глаз от конспекта…

— Геннадий Геннадиевич, — влез Ломов, — а давайте-ка, лучше о себе расскажите. Ну, для большего понимания!

Юный учитель растерялся:

— О себе?.. Хорошо, давайте…

Но о себе — ничего особенного не сообщалось: родился, учился, ещё не женился…

— И что, это всё? — не отставал Ломов. — Ну а что-нибудь «крутое» у вас было?

И тут неожиданно для себя Гена брякнул:

— Было. Я служил в десантных войсках.

Соврал — и обомлел. Зачем?! Но класс уже загудел одобрительно:

— О-о-о!!

— И что, приёмчики какие-нибудь знаете?

— А покажете?!

— А скажите, вы…

— Стоп-стоп, ребята! Всё покажу и расскажу на перемене, если сейчас дадите хорошо урок провести. Всё зависит от вашей дисциплины.

Веско сказал, внушительно. Молодец! На секундочку вдруг представил, что он и в самом деле — всё испытавший боец, с таким опытом за плечами, что ой-ой-ой!

Остаток урока прошёл довольно благополучно: слушали, записывали, почти не шумели, и Гена успокоился, почувствовал себя уверенней.

Но как только прозвенел звонок, молодого педагога тут же окружили мальчишки, во главе с Ломовым.

— Покажите что-нибудь, Геннадий Геннадиевич, пожалуйста!

Историк пытался отговориться, что, мол, его приёмы — это секретное оружие. Нельзя разглашать. Он даже подписку такую давал, понимаете?..

— Ну что-нибудь простенькое, обычное!

…Не выпускают. Что ты будешь делать?..

— Ладно, — к счастью, Гена действительно знал один интересный захват. Брат научил.

— Вот ты… как тебя? Саша Ломов, кажется? Иди-ка сюда. Становись! Нападай на меня сбоку!

И как это вышло, историк даже сообразить не успел. Ломов действительно напал и в три секунды заломил «десантнику» обе руки назад.

— Стой, Ломов, подожди, так нечестно! — брыкался педагог.

— Против Ломова нет приёмова! — захохотал толстый «рыжик».

Геннадий Геннадиевич, красный и потный, наконец высвободился и попытался всё же объясниться:

— Да ты неправильно напал, Ломов!

Но после первого «нападения» лучше не стало: пришлось уже подниматься с пола. И костюм выпачкал…

Возвращался историк в учительскую с мерзкими ощущениями, да надо было ещё и отговариваться: «Упал!..»

Учительницы дружно бросились хлопотать вокруг его измызганного рукава, но настроение было всё равно испорчено. К тому же Ломов быстро всё растрепал по школе, не жалея красок:

— Да я его только чуть задел, а он аж до батареи доехал; еле успел очки поймать!

Так что третьего сентября к кличке «Ген Геныч», которая возникла сразу, тут же добавилась вторая: «Десантник». Но это было только начало Генкиных бед. Как он ни бился, как ни старался — ни в одном из классов (а ему дали все восьмые и девятые) он не мог добиться хотя бы тишины на уроке, не говоря уже ни о чём другом.

Он злился, кричал, бегал за завучем: всё напрасно, Стоило завучу выйти — и всё начиналось сначала, и ко всему прочему один остряк из восьмого «А» благополучно перекрестил его ещё и в «Гингемыча». Кличка тут же понравилась: действительно, нервный историк чем-то напоминал злую волшебницу Гингему из знаменитой сказки.

Проблемы нового учителя секретом не являлись (как, впрочем, и в любой другой школе), и директриса дружески посоветовала молодому коллеге:

— Геннадий Геннадиевич, походили бы вы на уроки наших опытных учителей. К Тепловой, например. У неё — дисциплина! Присмотритесь, что да как…

Историк совет принял. Он и сам уже хотел. Надо же искать какой-то выход!

Урок Тамары Константиновны Тепловой его поразил. Потряс! А ведь посмотреть на неё — сразу и не скажешь, какая в ней… силища, что ли? Маленькая, сухонькая, совсем седая; голос — тихий. По-старомодному вежливая, незаметная.

А оказалось!.. Гена смотрел и поражался: все слушают, пишут… Ломов — Ломов! — руку тянет… Да и интересно было, что тут говорить. Шёл на урок — думал: физика, скука смертная. Хотел просто глянуть, как она с этими лоботрясами уживается? А просидел с открытым ртом, как пацанёнок. Тамара Константиновна и с повторением справилась быстро, и новый материал втолковала умело и доходчиво (Гена — тут же понял!), и пошутить нашла минутку… И всё как-то к месту, здорово и ловко. Оценок поставила много (и справедливо!).

Двоек — две штуки влепила, но совершенно не обидно. И тут же назначила лентяям дополнительное домашнее задание, чему они даже обрадовались (дала шанс «закрыть» последнюю оценку!).

«…Значит, надо… полегче, что ли, — сделал вывод историк. — Пошутить вовремя, факты какие-то интересные ввернуть…»

Весь вечер он вдохновенно готовился, даже мама с надеждой спросила:

— Ну что, Геночка, втянулся наконец?

Но следующий день снова показал, что Геннадий Геннадиевич не сдвинулся с места ни на йоту. Мука, да и только!.. День получился суетной, нервный, и особенно «достал» всё тот же класс, в котором учился Ломов. Да, в общем, и не в Ломове дело, — все они хороши. Что, что, что им надо? Ведь такой материал подготовил!.. И анекдот рассказал…

…Вечером историк решил куда-нибудь сходить, расслабиться. И заодно подумать: куда уходить. А что уходить надо — сомнений больше не осталось. Права мама, права… К себе в музей поможет устроиться, и забудется эта чёртова школа как страшный сон.

В кафе, куда в конце концов зашёл Гена, было пусто, и это даже понравилось. Не хотелось ни с кем сегодня общаться, и Геннадий Геннадиевич сел за дальний столик в углу, заказав себе пиво с любимыми орешками. Только устроился — как на пороге возник Ломов, а с ним — «знакомые всё лица».

«О!!!» — внутренне простонал Кочетков. Ему тут же захотелось сморщиться, испариться, исчезнуть; но не успел.

— Геннадий Геннадиевич!! — завопил Ломов, и вся компания немедленно заняла стулья рядом с учителем. — Отдыхаем? И можно с вами?

— Пожалуйста, — вяло предложил историк, думая только о том, как бы ему сейчас уйти, не теряя собственного достоинства. Начал было даже подниматься, но вдруг его осенило:

— Слушай, Ломов! — взмолился он. — Давай, наконец, поговорим в неофициальной обстановке. Ну что я тебе плохого сделал, а? И вам, ребята, тоже?

Он говорил долго и задушевно. И про то, что он учился-учился, а теперь не знает, зачем; и про нервы свои испорченные; и про то, что он — молодой ещё. Получалось жалобно.

— Мы ж ровесники почти, ребята! — ныл историк. — А вы мне все уроки срываете… Не по-товарищески это!..

— Да? Ну давай дружить, Гена, — примирительно протянул Ломов.

Геннадий Геннадиевич растерялся: «Гена» и «ты» не входило в его планы. Однако радостно согласился:

— Давай, Сашка, давай! Но только при всех, в школе, — на «Вы». Ладно?..

— Ладно, Гингемыч. Наливай, запьём дружбу! Да, пацаны?

Историк на радостях щедро угостил всю компанию, а домой вернулся совсем уже осчастливленный.

…Скоро все знали, что историк — парень что надо, свой в доску, и его авторитет среди учеников вырос.

Только вот с уроками — проблем почему-то прибавилось, а не наоборот. Гена и сам не заметил, как постепенно подчинился воле старшеклассников, которые требовали только хороших оценок («Гингемыч, ты друг или нет??»); а уроки всё больше напоминали развлекательные посиделки. Историку надо было буквально из кожи вон лезть, чтобы втолковать хоть какой-то учебный материал: новые «друзья» просили бесконечно «чего-нибудь интересненького», а вели себя тихо лишь тогда, когда учитель начинал пересказывать какой-нибудь боевик.