Горы дышат огнем - Веселин Андреев

наблюдая эту картину: нежная девушка и в то же время мужественный боец. Не знаю, почему сегодня художникам трудно дается ее образ... Стук не повторился.

С наступлением темноты мы с Лиляной вышли первыми, а ночью были арестованы многие рядовые ремсисты и весь районный комитет. Из подпольщиков уцелели только мы двое.

— А каких людей мы потеряли! И сколько еще... Я иногда думаю: придет ли к ним когда-нибудь признание?

— Конечно, братец. И как говорил Ботев: «Пусть народ скажет: умер бедняк за правду...»

— Послушай, Лила. Ты вот заговорила о Ботеве. Тебе не кажется, что те люди были какими-то особыми? Великими? Или, может, такими их делают события? Или такими они кажутся сегодня, окруженные ореолом славного Апрельского восстания[10]?

— Да, это были великие люди! Я постоянно перечитываю «Записки»[11]. Взять хотя бы Бенковского[12]. Да и только ли он? Здорово их изобразил Захарий Стоянов[13]. В книге они как живые. Среди них многие — обыкновенные люди. А сколько осталось безымянными! Хотя не в этом дело. Пусть и мы останемся такими, но и нам будут благодарны.

— Это ты-то безымянная? Да у тебя столько имен!

— Не шути, братец, у тебя самого не меньше. Вспомнят, конечно, и обо мне, остались бы только в живых друзья... Что это мы принялись по себе поминки справлять? Мы говорили об апрелевцах[14]... А ведь и теперь есть у нас такие люди. Ты знаешь, что за человек Малчика? Выдающийся, великий человек! Я даже не могу тебе словами рассказать, какой он. Знаю только наверняка — он станет бессмертным. Или Антон Иванов! А сколько других! Какая глыба, например, Трайчо Костов!..

— Радионов перед расстрелом воскликнул: «Нам еще поставят памятники!» Я верю ему, хотя звучит это невероятно.

— Да, мы победим и воздвигнем памятники героям.

— Впрочем, сегодня дело не в этом. Просто человек, пока может, должен действовать.

— В этом ты абсолютно прав. Но мы ведь говорим не о наградах. Человек должен быть убежден в том, что дело, за которое борется, заслуживает памятника. Тогда он и воюет по-другому.

Днем городской шум взвивался, как вихрь, заполняя все вокруг, и в нем нельзя было ничего различить, даже не было слышно шагов. Ночью камни как бы впитывали шум улиц в себя. Наступала лунная тишина, зато любой звук отдавался с неожиданной силой. А может, мне это все казалось, потому что нам с Лиляной все реже попадались навстречу прохожие?

Я пропустил передачу последних известий с Восточного фронта и спросил Лилу о новостях.

— Разве ты не знаешь? Гитлера опять крепко лупят. И так, скажу я тебе, что больше, наверное, остановки не будет.

О том, что шла великая битва, можно было судить по числу уничтоженных и захваченных фашистских бронетранспортеров, орудий, танков, самолетов. Лиляна рассказывала о потерях гитлеровцев очень подробно, и не только потому, что у нее была хорошая память, а чтобы в полной мере насладиться чувством отмщения за все пережитое во время отступления Красной Армии. А сейчас уже начался разгром гитлеровских полчищ на Курской дуге.

— Знаешь, братец, может быть, и победа уже близка? Сколько еще остается до Дуная?

Можно ли было винить нас в том, что мы все время прикидывали: сколько еще? Хотелось приблизить час победы, пусть пока только в мыслях.

— Почему ты говоришь «может быть»? Ты что, сомневаешься в этом? Раз уж Красная Армия начала бить врага, глядишь, нам и не придется зимовать в горах.

— Сомнениям места нет. Но когда придет победа?

Мы говорили о том, о чем нам некогда было сказать друг другу на наших деловых встречах. А сегодня мы отмечали мой уход в горы. Мечты, о которых теперь уже столько написано в книгах, тогда будоражили своей новизной — мечты о тракторах, о полях без межей, заводах, самолетах, свободных, гордых людях... И я помню, как тогда Лила сказала о самом заветном своем желании:

— Неужели наступит такой день, когда я смогу поехать в Советский Союз? Мне так этого хочется... Больше, чем чего-либо еще...

Я был щедр: в тот вечер я получил многое и обещал Лиляне всякие чудеса. Мне хотелось, чтобы так и было.

— Эх, братец, вряд ли мы доживем до этого времени. Но те, кто уцелеет, обязательно поедут!

— Мы уже долго гуляем. Может, уже надо расстаться?

— Почему ты спешишь? Сейчас безопасней всего. Полиция не предполагает, что подпольщики могут гулять так поздно. — Я понимал, что хитрю, хотя в этом была и доля правды. — Я провожу тебя. Ты куда пойдешь?

— В Лозенец. По правде говоря, я совсем не хочу возвращаться домой. Не каждый день встречаешь близкого человека. Так хочется поболтать, обо всем поболтать. Но если что случится, я не прощу себе.

Я немного помолчал.

— Эх, многое пока мы не можем себе позволить, — сказала Лила.

— Вдвоем безопасней. Влюбленные всегда гуляют.

— Это так, но поверит ли Гешев, что мы влюбленные?

— Поверит, если мы его хорошенько попросим. Говорят, он — очень отзывчивый человек.

— Да, да. Если мы ему попадемся, увидишь, как он позаботится о нас.

— Да, уж он нас не отпустит...

— И с наслаждением шкуру сдерет. Тьфу, тьфу, тьфу!.. Чур вас!.. Как Вера? Ей удалось вырваться и на этот раз.

Вопрос Лиляны обжигает меня. Я все еще не могу поверить, что Вера вышла оттуда. Она была арестована вместе с другими, против нее были улики, ее видели со мной. Ужас! Конец! Однако ужас миновал и конец был отсрочен...

— Отлично. Сделай так, чтобы она не попала под слежку. Тебе она передает сердечный привет.

— Замечательная девушка, твоя Вера.

Хорошо, что под каштанами бульвара Скобелева было совсем темно и Лила не заметила, как я покраснел. Я был горд, что Вера добилась свободы, не признав во время следствия своей вины...

Однако в голосе Лилы я уловил грусть. Или, может, так мне показалось? Правда ли, что у нее действительно нет парня? Она такая красивая. И умная, на редкость умная. Или это только стесняет парней?

Лила, помнишь, как тебя любил Петр? Он очень страдал, но твоей вины в этом не было. Сердцу не прикажешь. И вы остались добрыми друзьями... Да, ты не знаешь, что его расстреляли... Если бы люди встречались в бессмертии...

Неужели у нее действительно нет парня? Если очень близкий человек не