Избранное в двух томах. Том II - Юрий Стрехнин

Да это же я сама ровно за год до начала войны, в июне сорокового года. В день, когда окончила десятилетку. «Мама, я уже получила аттестат, буду подавать документы в Тульский педагогический, на исторический факультет. Жди, скоро приеду, все лето буду готовиться к приемным экзаменам и обязательно выдержу! Обязательно…»

И выдержала.

Но сейчас, здесь, в этом гестаповском застенке, выдержишь ли свой последний, свой самый трудный экзамен, Саша?

«Выдержу. Я член Ленинского комсомола».

А помнишь, как тебя принимали в комсомол?.. Как это было давно — в тридцать седьмом, за четыре года до войны, когда училась в восьмом классе ястребовской школы.

С нетерпением ждала, когда исполнится четырнадцать. Ведь только после этого получаешь право подать заявление в комсомол. Смешно вспомнить — боялась перед собранием: «А вдруг откажут?» Ведь знала же — не за что отказать. Отличница, староста класса. Знала, а все же переживала. Вместе с подружками по классу — Аней Безлейкиной, Маней Иванниковой. Их всех в один раз принимали. Что с ними теперь? Аня, известно, тоже в армии. Добровольно ушла. Жива ли?..

«Достойны ли приема?» Волновались тогда, ждали, пусть это решат комсомольцы. Хотелось быть такой, как они. Но ведь они такие же ребята, как я, как Аня и Маня, просто ребята из нашего класса. Но комсомольцы были и среди тех бойцов, которые штурмовали Перекоп и Волочаевку. Комсомольцами были Безайс и Матвеев — отважные парни, о которых так интересно написано, аж дух захватывает… Как она называется, книжка про них? А, вспомнила: «По ту сторону». Про гражданскую войну. Помнится еще книжка — «Первая девушка». Про первую комсомолку, про то, как смело глядела она в лицо врагам. Книги, книги… Сколько их прочитано в школьные годы… Дома шутили: «Нашу Сашу от книжки за уши не оттянешь». Читала все подряд. Но больше любила читать про то, как люди раньше за свободу боролись. Спартак. Степан Разин. Пугачев. Декабристы. Гарибальдийцы. Парижские коммунары. Большевики…

Большевики… Самые честные, самые стойкие из всех, кого приходилось знать и о ком слышать, были большевиками. С детства помнятся рассказы о дяде Сергее Васильевиче. Видел и слышал Ленина. Был секретарем партийной ячейки в селе, смело боролся с кулаками и бандитами и еще в гражданскую погиб как коммунист…

Где-то за стеной гулко грохнула тяжелая дверь, коротко и невнятно прозвучали голоса. «За мной?» — встрепенулась Саша. Тихо…

«За мной?»

Но около двери ее камеры так и не раздалось ничьих шагов.

…Она лежала по-прежнему, съежась на соломе. Дневной свет, едва проникавший в окно сквозь щели между досками, с каждой минутой слабел, в камеру наползала серая, густеющая сумеречь. Вот и совсем темно. Если глянуть вверх, то не сразу различишь, где окно. Здесь, в камере, ночь наступает раньше, чем на воле. Вплотную со всех сторон — непроглядный мрак. Вот так же черно вокруг было, когда прыгнула. Но там темнота скрывала простор необъятного неба. А здесь — протяни руку в любую сторону — сразу наткнешься на холодную стену. Давно ли птицей парила под тугим куполом парашюта и ветер нес, нес… Если б можно было, как в сказке, заиметь чудо-крылья, раздвинуть стены, взлететь…

Орленок, орленок,Взлети выше солнцаИ степи с высот огляди.Навеки умолкли веселые хлопцы,В живых я остался один.

Орленок, орленок,Блесни опереньем,Собою затми белый свет.Не хочется думать о смерти, поверь мне,В шестнадцать мальчишеских лет…

В школе, да и потом, в институте, любили петь эту песню. Разные песни пели — на вечерах, на демонстрациях и просто так. «Орленок, орленок…» Думалось ли, что придется разделить его судьбу? «Не хочется думать о смерти, поверь мне…» Не хочется. Надо думать о чем-нибудь другом. О другом!

…За высоким институтским окном колышатся на легком ветерке позолоченные осенью листья. А меж ними голубеет чистое-чистое небо. Солнечный свет на листьях, солнце в душе, и голова даже кружится от радости. В горячей от волнения руке только что полученный студенческий билет.

Поднести его к глазам, раскрыть, снова и снова, наверное в сотый раз, всмотреться. Хотя и так уже запомнилось все, что в нем написано. «Тульский педагогический институт. Исторический факультет. Первый курс». И уже роятся в голове мечты: «Говорят, во время каникул можно принять участие в экспедиции, раскапывать древнее городище… А кончу институт — сразу поступлю в аспирантуру. Быть ученым-историком — это же очень интересно! Открыть какой-нибудь неизвестный древний город. Или написать исследование про гражданскую войну. А то — учебник по истории. Пусть ребята в школах учатся по нему. И на обложке будет: «А. А. Кулешова». Но, может быть, сначала лучше поработать преподавателем? Например, у себя в Рогозцах. К тому времени, когда будет получен диплом, там обязательно откроют уже полную десятилетку. И тогда никому из ребят не придется ходить за восемь километров в Ястребовку…»

Шаги по каменному полу. Шаги у дверей. Лязгнул откинутый засов. С ржавым визгом медленно раскрылась дверь. В ней, тускло освещенный сзади, возник силуэт немца-тюремщика в долгополой шинели, в низко надвинутой на лоб шапке с большим козырьком. В пронзительной тишине звякнули ключи, связку которых он держал в руке. Хриплый, равнодушный голос:

— Виходить, ты!

Саша поднялась…

ЭКЗАМЕН ПО КУРСУ МУЖЕСТВА

Если бы за Сашей не пришел тюремщик, наверное она, продолжая следовать за своей памятью, дабы как можно дальше уйти от того, что ждало ее, вступила бы в пределы памятного дня, который надвое переломил ее жизнь, как и миллионы других жизней.

В то утро она проснулась рано-рано, поднятая заботой, которая не покидала ее, кажется, даже во сне: завтра — экзамен! Рядом с заботой была и радость: уже сдан первый экзамен за первый курс, история КПСС, оценка — «отлично». Первой вошла к экзаменатору, первой потянула билет, не глядя и не выбирая. Так лучше. Другие все еще переживают, а ты уже свободна от волнений. И в зачетке уже проставлено четкое «отл». Но на первой странице зачетной книжки есть еще пустые графы. Они тоже должны быть заполнены отметками и подписями преподавателей. Только после этого считай себя студенткой второго курса.

Саша выглянула из-под одеяла: все ее подруги по общежитию еще спали. Глянула в окно. Сквозь задернутую белую занавеску розовела заря. «Еще рано… Полежу несколько минуток…»

Снова нырнула под одеяло. Вокруг было тихо-тихо. Только какая-то пичуга, из самых ранних, чирикала где-то за окном негромко и робко, словно боялась нарушить еще лежащую над городом тишину.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});