К оружию, джентльмены, или Путь, пройденный дважды - Корнелл Вулрич

Старый каменный причал, скользкие, покрытые мхом ступени, к которым они приближались под прямым углом, тоже не были совершенно незнакомыми, полностью чужими для него, как предыдущие порты. Казалось, когда-то он вот так же выбирался из лодки на берег — одна нога там, другая здесь. Он должен был почувствовать, как сковывают движения плотные кожаные штаны, но его свободные брюки — такова была нынешняя лондонская мода — вовсе не помешали ему перешагнуть на твердую землю.

Одна из девушек-туристок на нелепых высоких каблуках, опередив группу, уже взбиралась по ступенькам. Он крикнул ей:

— Осторожней, третья сверху шатается — вы можете упасть.

Все посмотрели на него, и офицер, который привез их, сказал:

— Действительно, я помню это с прошлого раза. Лестницу уже лет сто не ремонтировали. Но вы-то откуда это знаете?

Стивен Ботилье неловко ответил:

— Мне просто показалось — она подозрительно выглядит. Я еще с лодки заметил… — Но, конечно, тогда он и не думал смотреть на нее — так откуда же ему знать? Он сам проверил ногой эту ступень, стоя на следующей, и она предательски качнулась, не скрепленная цементом, — эта ловушка непременно сработала бы, не знай он о ней заранее.

Затем необычное ощущение знакомства с этими местами на время сменилось знакомым ощущением необычности окружающего. Деловая и торговая часть города была вполне современной; их проводник объяснил им, что тридцать лет назад многие здания разрушило землетрясением, и район пришлось отстраивать заново. Как во многих других городах, он назывался «маленьким Парижем», и здешние жители делали все, чтобы оправдать это название. Один-два ржавых трамвая, кафе на тротуарах, газетные киоски да единственная неоновая вывеска, которая после наступления темноты гордо возвещала: «Перно», — вот и все, что подкрепляло право этой части города зваться «маленьким Парижем». Все прочее состояло из базаров восточного типа, греческих церквей с луковичными куполами и грязных кривых улочек, пестревших живописными балканскими, цыганскими и левантинскими костюмами; навстречу часто попадались военные. Похоже, в местной армии были одни офицеры; в этой крохотной стране явно очень уважали сословные различия. Офицеры ходили только по двое — коротко стриженные, с моноклями, в белых фуражках с черными козырьками, расшитых тесьмой брюках и свободных рубахах русского типа. Они презрительно глядели на прохожих, которые неизменно уступали им дорогу — даже женщины.

Стивену Ботилье стало казаться нелепым, что их маленькая группа то и дело разбивается пополам, чтобы дать пройти этим напыщенным чучелам, не желающим даже кивнуть в знак благодарности. «Местный обычай, — тактично пояснил проводник. — Чтобы избежать неприятностей, лучше вести себя, как принято. Эти дворяне весьма заносчивы».

Вскоре, войдя в узкий переулок — он отстал от группы, рассматривая любопытные изделия из кожи на одном из лотков, — Стивен столкнулся с парой этих полубогов лицом к лицу: они шагали ему навстречу. Тротуара здесь не было; посреди переулка бежала открытая канавка, и, чтобы уступить путь военным, Стивену пришлось бы шагнуть в нее. Однако Стивен не собирался делать это — честно говоря, ему надоело все время уступать. Он остановился.

Его неподвижность повергла офицеров чуть ли не в шок. На их лицах отразилось комичное недоумение. Рты приоткрылись, как у пойманных рыб. Один даже уронил монокль, машинально поймал его в ладонь, ввернул обратно. Его товарищ сделал презрительный жест, в значении которого нельзя было усомниться — отойди.

Сердито сверкнув глазами, Стивен Ботилье ответил им тем же жестом, а затем прошел прямо между ними, толкнув их плечами: один вынужден был прислониться спиной к стене, а второй еле удержал равновесие, шагнув в канавку.

Стивен пошел дальше — ему были смешны их детские амбиции, весь инцидент казался не достойным внимания. Но вдруг опередивший его проводник бегом вернулся назад и пронесся мимо; на лице его был написан ужас. Стив обернулся и увидел, что один из военных схватился за шпагу. Проводник держал его за руку и быстро, тихо говорил что-то успокаивающее — Стивен не мог разобрать слов.

Рука офицера на эфесе шпаги, гримаса уязвленной гордости на его лице, успокаивающий его проводник — все это можно было бы счесть похожим на сценку из оперетты или комической пантомимы. По всем современным канонам, над этим следовало бы посмеяться. Офицер показал себя дураком, вот и все. Принять его правила игры значило совершить такую же глупость.

Однако Стивен Ботилье, внимательно следивший за его рукой на эфесе, сказал себе: «Если он вытащит ее из ножен целиком, я отвечу на вызов». Он удивился собственным мыслям, но сомнений у него не было. Ему никогда не объясняли, какая разница между шпагой, вытащенной целиком, наполовину или на четверть. Почему же, глядя на эту дурацкую возню с детской игрушкой, он готов был ввязаться в ссору, хотя не было ни взаимных оскорблений, ни обмена ударами? В современном мире достаточными поводами для поединка считались лишь последние.

Красноречие проводника возымело действие: рукоять шпаги скользнула вниз, двое гордецов выпрямили спины, развернулись на каблуках и пошли восвояси. Инцидент был исчерпан.

Вытирая лоб, проводник вернулся к Стивену и сказал:

— Чуть не влипли! Я объяснил, что вы американский турист, сию минуту с корабля и не знаете правил здешнего этикета…

— Вовсе ни к чему было за меня извиняться! — выпалил Ботилье; гнев его еще не совсем угас, и он сделал шаг вслед за военными. — Если бы я знал, о чем вы им толкуете…

Проводник поспешно поймал его за плечо и крепко сжал.

— Уважайте местные нравы, мистер Ботилье. Не надо усложнять мне задачу — она и так достаточно сложная.

Стив пожал плечами, вздохнул, улыбнулся, и они пошли догонять остальных. Другой Стив, подумал он, тоже наверняка спустил бы задирам на первый раз: уж больно нелепа их ребячья заносчивость. Это было даже не мыслью, а каким-то отзвуком, донесшимся из прошлого. «Найдите причину посерьезнее — слышите, вы? — и я к вашим услугам!» Крикнул ли он им это секунду назад? Очевидно, нет; но эхо от этих слов еще звучало в тесном переулке над его головой, как будто они только что сорвались с его губ.

Вечером они поднялись на Башню Черепов; Данубия лежала внизу пестрым ковром. Но пока одни любовались их кораблем, стоящим на рейде, а другие — площадью и улицами, по которым проходили сегодня днем, Стивен Ботилье не отрываясь смотрел вдаль, за пределы города — там, на лесистых холмах, крохотным пятнышком белела какая-то вилла или усадьба. Она властно приковывала к себе его взгляд, точно он был путником, после долгой дороги увидевшим наконец заветную цель своего паломничества.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});