Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4 - Вальтер Скотт

   Когда сумерки стали сгущаться, Хобби Элиот уже был недалеко от дома, и каменистое ущелье, в которое он забрался, преследуя добычу, осталось далеко позади. Наступление ночи ничуть не смутило бы столь опытного охотника, как Хобби, ибо он мог и с завязанными глазами пройти свои родные вересковые пустоши в любом направлении, — но сумерки настигли его около открытого места, облюбованного, как говорили, всякого рода нечистой силой и пользовавшегося в местных преданиях особенно дурной славой. С раннего детства Хобби внимательно слушал такие истории, и, если во всей Шотландии не было уголка, породившего большее количество подобных легенд, то, пожалуй, во всей стране не было и человека, лучше знавшего их, чем Хобби из Хейфута, как окрестили нашего молодца, дабы не путать его с добрым десятком других Хобби Элиотов. Естественно, что нашему Хобби не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить все ужасные рассказы, связанные с обширной пустошью, на которую только что ступила его нога. Наоборот, все они вспоминались ему так быстро и отчетливо, что ему даже стало как-то не по себе.

   Это неприветливое место звалось Маклстоунской пустошью, то есть пустошью Большого Камня — благодаря огромной вертикальной глыбе неотесанного гранита, вздымавшей свою массивную главу над холмом около центра пустоши и установленной там или в память какого-нибудь кровопролитного сражения, или погребенного под ней великого покойника. Истинная причина появления здесь гранитной глыбы была Давно забыта, а устные сказания, которые способствуют рождению небылиц ничуть не реже, чем помогают сохранению исторических фактов, связали с этим местом одно из преданий, которое теперь и возникло в памяти Хобби Элиота. Земля вокруг гранитного столпа была усеяна или, точнее, завалена крупными обломками такого же камня, как и вся глыба. Разбросанные повсюду, они получили название Серых Гусей Маклстоунской пустоши. Как название, так и само появление камней на пустоши предание объясняло историей гибели хорошо известной и весьма опасной ведьмы, которая в прежние времена часто бродила здесь по горам, заставляя коров и овец скидывать плод и принося все прочие беды, которые обычно приписываются нечистой силе. На этой пустоши она справляла шабаш со своими косматыми подругами, и люди до сих пор показывали друг другу круги, на которых не росли ни трава, ни вереск, потому что некогда дерн здесь был вытоптан во время плясок раскаленными копытами ведьминых дружков.

   Говорят, что как-то старая колдунья пересекала пустошь, гоня перед собою стадо гусей, которых она намеревалась с выгодой для себя продать на соседней ярмарке; ибо хорошо известно, что хотя враг рода человеческого щедро одаряет своих слуг возможностью причинить зло, однако самым недостойным образом заставляет их добывать себе пропитание тяжелым, повседневным сельским трудом. Час был уже не ранний, а хорошую цену за гусей старуха могла получить, только придя на базар первой. Но гуси, которые до сих пор чинно и мирно шествовали впереди нее, дойдя до обширной пустоши, сплошь покрытой болотцами и лужами, вдруг разбежались в разные стороны и принялись плескаться в своей любимой стихии. Колдунья, разъяренная упрямством гусей, не поддававшихся никаким ее попыткам собрать их воедино, запамятовала на минуту слова заклятья, принуждавшего сатану до поры до времени подчиняться ее приказам; вне себя от гнева она воскликнула: «О дьявол! Чтоб ни мне, ни гусям с места не сдвинуться!» Едва она произнесла эти слова, как произошла столь же мгновенная, как у Овидия, метаморфоза, и колдунья вместе со своим непокорным стадом была тут же обращена в камень, ибо дух, которому она служила, будучи строгим формалистом и поймав ее на слове, с жадностью ухватился за возможность окончательно погубить ее душу и тело. Говорят, что когда ведьма почувствовала, какое с нею происходит превращение, она крикнула предателю: «Ах ты, подлый обманщик! Сколько раз ты обещал подарить мне серое платье, чтоб я могла носить его веки вечные! Так вот, значит, какое оно!» Говоря о гранитной глыбе и окружающих ее камнях, поклонники старины, считающие, что человечество постепенно вырождается, часто ссылаются на их грандиозные размеры как на доказательство того, что в прошлом и старухи и гуси были куда крупнее нынешних.

   Пока Хобби шагал по пустоши, все подробности этой легенды приходили ему в голову одна за другой. Он вспомнил также, что со времени трагического происшествия с колдуньей все простые смертные после наступления ночи обходят это место стороной, так как всякие эльфы и гномы, лешие и водяные, некогда участвовавшие в ведьминых увеселениях, по-прежнему собираются здесь, вокруг своей бывшей повелительницы. Будучи по природе храбрым, Хобби мужественно сопротивлялся нахлынувшему на него суеверному страху. Он подозвал поближе пару огромных гончих псов, всегда сопровождавших его на охоту и, по его словам, не боявшихся ни черта, ни дьявола, проверил кремень на своем ружье, и словно ряженый в сочельник, принялся насвистывать воинственную мелодию «Джок с нашей стороны»; словом, он поступил так, как поступает полководец, приказывая бить в барабаны, чтобы поднять боевой дух своих солдат.

   Не удивительно, что, услышав за спиной дружеский голос, предлагавший ему подождать и идти вместе, Хобби очень обрадовался. Он замедлил шаги, и скоро его догнал молодой дворянин, тоже возвращавшийся с охоты. Молодой Эрнсклиф — из «роду и племени» Эрнсклифов, считавшихся в тех отдаленных краях людьми довольно богатыми, лишь недавно достиг совершеннолетия и унаследовал скромное состояние, которое могло бы быть больше, если бы его семья не принимала столь горячего участия в бурных событиях недалекого прошлого. В родных местах Эрнсклифы пользовались всеобщим почетом и уважением, и, судя по всему, это уважение должно было перейти на молодого Эрнсклифа, ибо он отличался не только прекрасным образованием и воспитанием, но и превосходным характером.

   —      Эрнсклиф! — воскликнул Хобби. — Вашу честь всегда приятно повстречать, а найти попутчика в таком глухом месте — и того приятнее! Где вы охотились?

   —      На Карлаклю, Хобби, — ответил Эрнсклиф, в свою очередь поздоровавшись с ним. — А наши собаки не вцепятся друг в друга, как вы думаете?

   —      Моим не до того, — сказал Хобби, — они и так еле плетутся. Что за чертовщина! Можно подумать, что у нас тут не осталось ни одной косули. Добрался Хобби до самого Ингерфела и хоть бы пару рогов увидел! Погонялся было за тремя рыжими косулями, да они меня даже на выстрел не подпустили, хоть я и дал круг в целую милю, чтоб подойти к ним с подветренной стороны, как полагается. Ну и леший с ними! Но больно уж мне хотелось принести оленины нашей старой бабке. Она себе сидит в своем теплом углу и все твердит о том, какие, мол, охотники были в старые времена, не нам, дескать, чета. А я думаю, что они-то всех косуль и перестреляли в наших краях.

   —      Зато я, Хобби, подстрелил утром здорового оленя. Я уже отослал его в Эрнсклиф, но, если хотите, возьмите половину для вашей бабушки.

   —      Спасибо вам, мистер Патрик. Недаром вся округа говорит, что у вас доброе сердце. Вот уж старуха-то обрадуется, особенно когда узнает, от кого подарочек. А если вы еще сами придете посидеть с нами за столом, это будет для нее самая большая радость. Вам одному небось тоскливо в старом замке, ведь у вас все родные в этом скучном Эдинбурге. Удивительно мне, чего они пропадают там, среди каменных домов с каменными плитами на крышах, когда могли бы жить среди родных зеленых гор.

   —      В последние годы, пока я и сестра учились, моей матери поневоле пришлось жить в Эдинбурге. Но можете быть уверены, что я наверстаю упущенное.

   —      И подновите малость старый замок, — подхватил Хобби, — а потом заживете в нем весело, по-добрососедски, не забывая о старых друзьях своей семьи, как и положено владетелю Эрнсклифа. Я ведь что хотел сказать, наша матушка — то есть не матушка, а бабушка: с тех пор, как мать умерла, мы ее зовем то так, то этак — ну, да все равно; она, одним словом, считает, что приходится вам не просто старым другом, а чем-то побольше.

   —      Верно, Хобби, и завтра я обязательно приду в Хейфут и с большой охотой отобедаю с вами.

   —      Вот это добрые слова! Пусть мы с вами и не родня, зато старые соседи, и старухе очень хочется вас повидать. Она нет-нет, да и вспомнит про вашего батюшку, которого убили еще в давние времена.

   —      Оставьте, Хобби, оставьте: об этом ни слова. О таких делах лучше забыть.

   —      Вам виднее. Случись такое среди нашего брата, мы бы помнили; помнили обо всем, пока не рассчитались бы с обидчиками. Но вы, лэрды, знаете лучше нас, как вам быть и что делать. Только слышал я, что дружок старого Эллисло всадил клинок в вашего батюшку, уже когда сам лэрд схватился за шпагу.