Моя любовь когда-нибудь очнется - Чарльз Мартин

В два пополуночи врач обследовал Мэгги в последний раз.

– Десять сантиметров, полное открытие, – сообщил он. – Прекрасно, Мэгги, начинайте тужиться. Осталось немного – ваш сын появится на свет уже сегодня.

Мэгги держалась молодцом, и я совершенно искренне ею гордился. Она тужилась, а я считал: «Один. Два-а… Три-и…». Я считал, а она прижимала подбородок к груди, крепко зажмуривалась и, изо всех сил сжимая мою руку, напрягала мышцы живота, стараясь помочь нашему сыну появиться на свет.

Все это было два дня – и целую жизнь – назад.

Глава 2

Небольшая одноместная палата, куда нас поместили, находилась в самом конце длинного, пустого коридора, и ее окна выходили на больничную парковку. В палате было темно. Единственным источником света служили экраны и сигнальные огоньки нескольких медицинских приборов, к которым была подключена Мэгги. Единственным звуком были сигналы ее пульсометра, да изредка – доносящиеся из коридора шаги санитарки, которая несла ведро, пахнущее «Пайн-солом»[5] и мочой. Койка Мэгги стояла у стены, и я решил передвинуть ее к окну, чтобы на нее падал лунный свет. Ворочая кровать, я случайно отсоединил несколько приборов, и на сестринском посту тут же сработал сигнал тревоги.

Через несколько секунд в комнату вбежала бледная дежурная сестра. Увидев, что я спокойно сижу рядом с кроватью и держу Мэгги за руку, она остановилась как вкопанная. Похоже, сначала сестра хотела высказать мне все, что думала, но сдержалась и молча взялась за работу, спеша восстановить все, что я разрушил. Когда все было готово, она достала из встроенного шкафа шерстяное одеяло и, накинув его мне на плечи, спросила:

– Принести вам горячего кофе?

Я покачал головой, и она ушла, предварительно похлопав меня по плечу в знак ободрения и сочувствия.

Мэгги «спала» или, точнее, лежала без сознания с са́мых родов, и я обтер ее плечи и лицо влажным полотенцем, а потом потрогал пальцы на ногах. Они были холодными, и я, порывшись в нашем «больничном чемоданчике», разыскал теплые носки. Осторожно надев их на Мэгги, я накрыл ей ноги вторым одеялом, потом закутал как следует и, пересев ближе к изголовью, заправил растрепавшиеся волосы ей за уши. На коже за ушами я обнаружил остатки запекшейся крови и, в очередной раз смочив полотенце теплой водой, еще раз протер ей лицо, шею и плечи.

Я не помню, болели ли у меня руки, помню только, что только с третьей попытки сестра попала мне иглой в вену. Мэгги срочно нужна была кровь – и как можно больше, а поскольку у нас с ней была одна группа, я заставил врачей взять у меня крови на пинту больше, чем берут обычно у доноров-добровольцев. Медсестра, производившая забор крови, знала, что Мэгги она необходима. Когда я не дал ей вытащить иглу из своей вены и велел качать дальше, она только посмотрела на меня поверх очков, открыла для меня еще одну банку кока-колы и снова взялась за шприц.

В родильную палату я вернулся с повязками на сгибах обоих локтей. Сев на прежнее место, я смотрел, как моя кровь вливается в жилы Мэгги.

Сейчас, в струящемся из окна лунном свете, я увидел, как на лбу Мэгги, точно между бровями, появилась маленькая морщинка. Я видел ее, наверное, уже тысячу раз. Она была верным знаком того, что Мэгги пытается что-то понять или принять какое-то решение. Протянув руку, я осторожно коснулся ее лба, задержав пальцы на несколько секунд. Почти сразу морщинка разгладилась и исчезла, а дыхание Мэгги стало ровнее.

– Мэг?..

Я взял ее руку в свою, думая о том, какие у нее сильные, мозолистые пальцы и как мало они подходят такой красивой женщине, как моя жена. Пульсометр издавал короткие ритмичные сигналы, и я думал о том, как бьется ее сердце, прислушивался к звуку дыхания и ждал, что ее большие карие глаза вот-вот откроются и Мэгги взглянет на меня.

Но ее ресницы не дрогнули, веки не поднялись.

Отвернувшись, я бросил взгляд на стоянку за окном, но там не было ничего, на что стоило бы смотреть. Южная Каролина – одно из красивейших мест во всем богом созданном мире, в этом легко убедиться, просто взглянув на могучие плети глицинии, которую не в силах заглушить даже самые густые заросли травы и сорняков. Но на автомобильной стоянке муниципальной больницы Диггера, хоть она и находилась на земле прекраснейшего в мире штата, не было ровным счетом ничего примечательного, поэтому я отвернулся от окна и снова стал смотреть на Мэгги. Я вспоминал реку, вспоминал сиявший в глазах жены мягкий свет, вспоминал ее улыбку, ее тонкий стан и то, как вода, стекая по гладкой коже, собиралась крупными каплями у нее на животе.

– Мэг, – позвал я негромко. – Пойдем, окунемся?..

Глава 3

День сменялся ночью, наступал новый день, потом снова приходила ночь, а я боялся закрыть глаза, боялся даже моргнуть, чтобы не пропустить момент, когда Мэгги очнется и взглянет на меня. За это время в палату, где она лежала, несомненно, заходили другие люди, но я их не видел, не замечал. Помню, – правда, довольно смутно, – только Эймоса, который, кажется, клал мне руку на плечо и говорил что-то вроде: «Не беспокойся, за фермой я присмотрю!» – да еще в одну из ночей я, по-моему, ощущал запах пивного перегара – такой могучий, что он мог исходить только от моего приятеля Брайса, но в остальном весь мой мир в течение недели состоял только из меня и Мэгги. Все прочее казалось мне призрачным, нереальным, несуществующим. Все, что не имело отношения к моей жене, расплывалось, теряя всякое значение и материальность.

На седьмой день, вскоре после полудня, врач вызвал меня в коридор, чтобы ознакомить со своим прогнозом. На его лице была написана такая глубокая озабоченность, что мне сразу стало ясно: ему очень непросто говорить мне то, что он собирался сказать, хотя за годы он уже должен был набить руку, сообщая скверные новости родственникам пациентов.

– Я буду с вами откровенен, Дилан… – начал врач.

Мгновения, в течение которых я ждал продолжения, тянулись как дни.

– К настоящему моменту ваша жена вышла за пределы того временно́го промежутка, который считается наиболее перспективным в смысле возвращения пациента в сознание. Чем дольше мисс Мэгги будет оставаться в своем нынешнем полурастительном состоянии, тем сильнее будут проявляться у нее так называемые непроизвольные мускульные реакции. К несчастью, эти реакции связаны не с пробуждением сознания, а с продолжающейся активностью спинного мозга. В течение следующих трех-четырех недель вероятность того, что ваша жена придет в себя, будет составлять около пятидесяти процентов. Месяца через полтора-два эта вероятность уменьшится еще вдвое, а по истечении и этого срока… – Врач покачал головой. – Разумеется, все это чистая статистика. Чудеса случаются, но, к сожалению, это бывает нечасто.

Ближе к вечеру в палате Мэгги появился больничный бухгалтер, отвечавший за своевременную оплату счетов пациентами.

– Мистер Стайлз? Я – Тентуистл, Джейсон Тентуистл, – представился он, протягивая руку для пожатия.

Должен сказать, что мистер Тентуистл мне сразу не понравился, но руку я ему все-таки пожал.

– Мне хотелось бы обсудить с вами, гм-м… некоторые финансовые вопросы.

Слегка прищурившись, я посмотрел на него.

– ???

– Видите ли, коматозные пациенты требуют долговременного пребывания в условиях стационара, а ваш текущий счет…

Дальше я слушать не стал – я просто ударил его так сильно, как только мог. Наверное, я еще никогда и никого не бил так сильно. Чуть погодя застилавшая мне глаза багровая пелена немного рассеялась, и я увидел, что мистер Тентуистл скорчился на полу. Его очки были разломаны на три части, нос расплющен и свернут набок. Из его ноздрей фонтаном хлестала кровь, и я, схватив мистера Тентуистла за ноги, вытащил его в коридор. Мне не хотелось, чтобы он закапал кровью пол в комнате Мэгги.

– Эй, Дилан! Ты что, валяешься здесь с тех самых пор, как уехал из больницы?

Я открыл глаза. Склонившееся надо мной лицо казалось смутно знакомым.

– Дилан?.. Ну-ка, очнись! – Мясистая чернокожая ручища довольно чувствительно хлестнула меня сначала по одной, потом по другой щеке.

Это было мне определенно знакомо.

– Эймос?..

Он отвесил мне еще одну пощечину.

– Ты с нами, парень, или думаешь симулировать дальше?

Должно быть, я застонал, потому что Эймос схватил меня за плечи и, оторвав от земли, как следует встряхнул.

– С тобой, с тобой, – пробормотал я, болтаясь в его руках. Голова у меня разламывалась от боли, а мир вокруг вращался чересчур быстро. Руки Эймоса затормозили мир, но в висках продолжали палить пушки.

– Ты провалялся здесь с тех пор, как уехал из больницы? – повторил Эймос, приближая свое лицо вплотную к моему, отчего его черты еще больше расплылись.

– Наверное. А когда я уехал из больницы? – тупо спросил я.

– Во вторник, – ответил он.

Мне на лицо легла тень его широкополой шляпы, и я уставился на нее во все глаза – мне вдруг почудилось, что шляпа похожа на ястреба с распростертыми крыльями.