Этнос. Стигма - Павел Сергеевич Иевлев

искусства. В коммерческом же плане более востребовано другое его применение — как субстанции, приносящей условное «счастье». Именно для этого мы используем сенсус в Берконесе, и именно для этого его покупает большинство наших контрагентов.

— Знаете, — сказал я, припомнив, в каком состоянии застал вчера Олли, — это слишком напоминает наркоторговлю.

— Да, — спокойно подтвердил Теконис, — использование сенсуса может вызвать у этноса тяжёлую аддикцию. Но мы всегда предупреждаем об этом наших покупателей.

* * *

— Драгоценный Док! — сияет белозубой улыбкой Олли. — Я рада видеть тебя снова!

— Вчера не была рада, — отвечаю я задумчиво.

— Вчера? А что было вчера? — удивляется она так искренне, что я отмахиваюсь:

— Ничего, забудь. Как ты себя чувствуешь?

— Разумеется, прекрасно, как всегда. А почему ты спрашиваешь? — улыбается девушка.

— Просто спросил. Рад, что у тебя всё хорошо.

— У меня всегда всё хорошо, ты забыл?

— Наверное, забыл, прости. Ты же знаешь, что для меня прошло больше времени, чем для тебя.

— Да, ты сильно изменился, — кивает она, — как будто другой человек.

— И как он тебе?

— Если бы я могла бояться, — смеётся Олли, — то испугалась бы его до смерти! Он несчастный до жестокости. Как будто отдал всё доброе, чтобы сохранить важное. Но не сохранил.

— Ты удивительно умна и проницательна.

— Я знаю. Ведь тебе нужно именно это. Тебе, драгоценный друг, очень не хватает того, кто бы тебя выслушал и понял, но не стал утешать. Ты не рассказываешь о своей боли близким людям, чтобы не сделать больно им. Ты больше не в силах носить столько боли в себе, но не можешь с ней расстаться, потому что с ней уйдёт что-то очень для тебя дорогое. Поэтому, когда ты нажал на ракушку, к тебе пришла я, а не кто-нибудь другой.

— Спасибо, Олли. Но знаешь, я, наверное, не готов к сексу. Мы можем просто посидеть вместе?

— Конечно, драгоценный друг. Я буду с тобой столько, сколько нужно. Ты можешь рассказать мне всё или ничего не рассказывать. Можешь просто помолчать или поплакать, иногда это нужно даже самым сильным людям. Располагай мной, как тебе угодно. Для этого я и пришла.

Как их называл Фред? «Фекалии»? «Блевотина»? «Трутни»? Наверное, по зову ракушки к нему приходит кто-то совсем не похожий на Олли. И, наверное, это именно тот, кто ему нужен. Люди порой нуждаются в очень странных компенсациях. Я смотрю на Олландрию, красивую, стройную, со вкусом одетую девушку с глазами, полными совершенно искреннего и глубокого сочувствия, и думаю, что она не виновата в том, что их этнос не способен на творчество и прогресс, что его развитие остановилось, что он критически зависим от инъекций сенсуса и вообще ограниченно жизнеспособен. Они не выбирали такими стать, их такими сделали. Взамен они выработали в себе глубокую эмпатию и аттрактивность. Может быть, они не столько паразиты, сколько симбионты — дают то, что нам нужно, взамен того, без чего не могут жить сами. В сенсусе, который вернул к жизни Олли, была капелька смерти Катрин. Но мне этой капельки для неё не жалко.

* * *

— Представляешь, Нагири не помнит, как меня вчера бортанул! — смеётся Нагма. — Как ты думаешь, притворяется?

— Думаю, нет. Память — странная штука.

— Агась, я тоже не помню, как мы ездили… Ну, туда, куда мы ездили. Там было интересно?

— Даже слишком, колбаса.

— От салями слышу. А с Нагири мы хорошо поболтали.

— О чём?

— Знаешь… — задумалась она. — Вроде бы даже ни о чём. Ну так, как с подружками в классе. Ничего особенного, просто прикольно потрындеть. Не с такими подружками, с которыми делишься всяким важным, у меня таких не было, а просто время провести. Наряды, мультики, мальчики, сплетни. Как будто я нормальная, понимаешь?

— Ещё как понимаю, — кивнул я.

Нагма жутко десоциализированный ребёнок. С рождения общалась то с козами в кыштаке, то ни с кем. А теперь тем более. Обратная сторона нашей странной жизни — видим много, а рассказать некому. Наверное, такой вот Нагири — это именно то, что ей сейчас нужно. Поболтать с симпатичным парнем постарше. Приятно и ни к чему не обязывает.

— Пап, как ты думаешь, это когда-нибудь закончится?

— Что?

— Ну, вот эта наша… — она задумалась, не зная, как объяснить. — Жизнь на другой стороне жизни? Мы вернёмся однажды в наш дом к морю? Я пойду в школу? Увижу Оньку, Димку, Альку, Ярка? Стану нормальной?

— А ты хотела бы? Нормальной?

— Не знаю, пап, честно. Иногда думаю, может, иблис с ним? С Аллахом, который смотрит моими глазами? Пусть уже отвернётся? А потом думаю — нет, так нельзя. Отказаться от этого как от себя отказаться. Не просто так же я это могу? Наверное, это для чего-нибудь нужно? Скажи мне, пап, вот там, где я не помню, я сделала что-нибудь важное?

— Да, — сказал я очень уверенно. — Самое важное, что только возможно.

— Агась… — задумчиво почесала нос дочка. — Ну, значит, пусть Аллах пока пырится сквозь мои глазыньки. Обойдусь без школы. Математика мне не очень нравится.

— Ты просто ленишься её учить.

— Ну, и это тоже, да. А знаешь, пап, мне сегодня мама снилась. Впервые за… За долго, в общем.

— Соскучилась по ней?

— Ну, такое. Думаю иногда, как она там. Думаю, почему я оказалась настолько ей не нужна. В детстве казалось, что она меня любит, а потом пять