Николайо Андретти (ЛП) - Хантингтон Паркер С.

Вместо этого я приехал на похороны на машине, которую отец купил мне на шестнадцатилетие, — на черном Chevrolet Chevelle SS 396 1970 года. Машину, которую я угнал с территории Андретти за час до похорон.

Это было не так уж сложно.

Почти все либо готовились к похоронам, либо уже ехали на них. И когда я вышел из машины на кладбище, надев черные очки-авиаторы, которые подходили к моему приталенному черному костюму, я увидел, как несколько лиц с застывшими челюстями повернулись в мою сторону.

С тех пор как я уехал, мало что изменилось, и по реакции каждого на мое присутствие я мог сразу определить его ранг. Солдаты напряглись, их руки автоматически потянулись к оружию, которое, несомненно, было у них в кобурах под костюмами.

Капо, хотя и были напряжены, прилагали немало усилий, чтобы не реагировать, что само по себе было показательной реакцией. Они маленькие амбициозные засранцы, и любое проявление страха при моем появлении было бы равносильно трусости.

И наконец, рядом с закрытым гробом моего отца стояли Реньери, старый консильери, или главный советник отца, и новый капо Бастоне, младший босс или второй по званию в семье Романо.

У двух последних были стоические, но покорные выражения на мрачных лицах, но Ренье удостоил меня легкой, дьявольской ухмылки, которая была совершенно неуместна для данного случая и, следовательно, очень подобала Реньери.

Убийство, отлучение от семьи, четыре года спустя — и все, что я получил от Реньери, это чертову ухмылку.

Он сделал размашистый жест рукой, приглашая меня присоединиться к нему рядом с грандиозным гробом нашего отца, украшенным золотом и мрамором, с черными пятнами от струй, — роскошным и колоссальным, как раз тем претенциозным дерьмом, которое, как известно, предпочитал мой отец, пока был жив. Я бы не удивился, узнав, что отец выбрал его задолго до смерти, не желая, чтобы мы, простые смертные, облажались с выбором для него.

Будь мы с братом в лучших отношениях, я бы прошептал ему на ухо какую-нибудь остроумную шутку на эту тему, и мы бы устроили соревнование, скрывая смех перед тысячной толпой, пришедшей сегодня на похороны моего отца.

Вместо этого меня встретили насмешливой улыбкой и безмерным удовольствием от убийственного блеска в глазах Ренье. Я подозревал, что он позволил мне присутствовать на похоронах из уважения к нашему отцу, но не сомневался, что после похорон у него были на меня планы, связанные с пролитием моей крови в качестве катарсиса.

Что и привело меня к настоящему моменту.

Не прошло и четверти часа с момента окончания похорон, а я уже в подвале похоронного бюро, стою на коленях в луже собственной крови, от потери крови зрение мутнеет, а голова раскалывается.

— Отпустите его, — требует Ренье, и в его голосе звучит удивительная уверенность в себе, которой не было, когда я видел его в последний раз.

— Почему? — спрашиваю я, глядя в лицо дареному коню и не обращая внимания на то, что плюю на него.

Я изучаю Реньери, отмечая напряженность его плеч и мрачную линию рта. Позади него стоят Луиджи, консильери моего отца, и Маттиа, мой старший кузен и новый капо Бастоне, благодаря повышению Реньери до капо семьи.

На лице Маттиа ясно читается дискомфорт от близости между ним и моей кровью, но у него всегда был страх к крови. Мой отец всегда говорил, что он не создан для такой жизни, но папы, дяди Луки и дяди Габриэле, который умер вскоре после рождения Маттиа, уже нет. А кроме Маттиа, у нас нет других двоюродных братьев и сестер. Это значит, что у Ренье не так уж много вариантов на роль капо бастоне, если он хочет остаться в рамках сокращающегося генофонда.

На своем месте рядом с Маттиа Луиджи с суровым выражением лица смотрит прямо на Ренье. Интересно. Присутствие Луиджи означает, что у отца остались дела, которые он хотел завершить перед смертью. В противном случае Луиджи уже заменили бы, дали бы ему смешную сумму денег и он мирно уединился бы в роскошном флоридском особняке — по традиции Андретти для консильери, который хорошо служил своему боссу и семье, а я не сомневаюсь, что Луиджи служил.

Я изучаю язык тела Ренье и Луиджи, быстро догадываясь, что они скрывают от меня какой-то секрет. Большой. Который, учитывая ситуацию и дату, скорее всего, касается моего отца и уж точно меня.

Не в силах сдержаться, уголки моих губ превращаются в ухмылку.

— Что такого сказал папа, что тебя так разозлило, Ренье? — То, что Ренье бросает на меня взгляд, служит достаточным подтверждением, поэтому я продолжаю издеваться: — Он сказал тебе, что я его любимый сын? Признался тебе в этом на смертном одре? — Я притворяюсь, что не верю. — Ты ревнуешь, Ренье?

Конечно, я знаю, что ничего подобного. Папа никогда бы не сделал такого заявления. Ренье всегда была папиным любимчиком, а я — маминой, но Ренье никогда об этом не знал, и я сомневаюсь, что папа когда-нибудь говорил ему об этом. Но я подозреваю, что если я достаточно разозлю Ренье, он пропустит мимо ушей то, что сказал ему мой отец. По крайней мере, молодой Ренье четырехлетней давности так бы и сделал. Мне любопытно посмотреть, как повзрослел Ренье за время моего отсутствия.

Ренье поражает меня тем, что отмахивается от моих замечаний и говорит:

— Ты никогда не знаешь, когда нужно заткнуться, не так ли, Николайо?

Маттиа вступает в разговор, на его лице появляется ностальгическая улыбка:

— Мы все знаем, что ты болтун, Ренье.

Я фыркаю, и звук получается похожим на свинячий оскал, учитывая нынешнее состояние моего лица. Но если отбросить боль, то на краткий миг все кажется нормальным. Меня не избивают на глазах у семьи в доме моего детства люди, которые раньше служили мне. Я не в бегах от людей, которых люблю, и мой отец не умер. Я просто парень, который смеется над шуткой, рассказанной его кузеном, которая говорит о родстве, родстве между нами тремя.

И черт побери, если это не разнесет мои стены на миллион острых кусочков.

Я подозреваю, что Ренье тоже чувствует, как в него просачивается прошлое, потому что на его лице — противоречивая смесь боли, юмора и гнева. Он делает глубокий вдох, прежде чем его решимость заметно твердеет, и я наблюдаю, как он преодолевает внутреннее смятение, с которым боролся.

— Покиньте комнату, — приказывает он, и одинокий солдат и два капо, которые занимались моим избиением, немедленно уходят.

Луиджи и Маттиа, однако, остаются в комнате.

Ренье не поворачивается, когда он повторяет:

— Покиньте комнату.

Маттиа уходит, но Луиджи остается. Я сужаю глаза от невысказанного намека. Что бы папа ни велел Луиджи сделать, это связано с тем, что происходит сейчас. Отношение Ренье ко мне. Я в этом уверен. Любопытство гложет меня, и я снова задаюсь вопросом, что отец сказал Ренье. Тот ясно дал понять, когда отлучил меня от семьи, так что я сомневаюсь, что это было что-то хорошее. Но все же…

— Что сказал папа? — повторяю я.

Ренье игнорирует меня и поворачивается к Луиджи.

— Я не буду повторяться, — предупреждает он.

Меня осеняет, что я, возможно, не знаю того Ренье, который передо мной. Тот Ренье, которого я знал, никогда бы не стал так разговаривать с Луиджи. Если я никогда не был особенно близок с Луиджи, то Ренье был близок. По крайней мере, они были близки, когда я уехал. Откровение о том, что я больше не знаю своего младшего брата, гораздо больнее, чем порезы и синяки на моем теле.

— La Volontà del re, — начинает Луиджи, произнося итальянскую фразу, означающую "Воля короля следует за предшественником даже в смерти".

И с этим Луиджи уходит, бросив последний строгий взгляд на Ренье и окинув меня сочувственным взглядом. Но явно не настолько сочувствующим, чтобы снять с меня путы, хотя Ренье и сказал, что я могу уйти раньше.

Я внимательно изучаю Ренье. Завещание короля — это последнее желание босса мафии, список вещей или даже одно желание, которое навязывается его предшественнику. Не каждый босс мафии дает своему предшественнику "Королевскую волю". Некоторые умирают, так и не успев этого сделать. Но мой отец медленно умирал на больничной койке после автокатастрофы — из всех смертных способов умереть. У него должно было быть достаточно времени, чтобы продиктовать завещание короля. Учитывая то, что я видел, все, что он сказал, имеет отношение ко мне. И, судя по нежеланию Ренье, он не хочет этого делать.