Гонки с дьяволом - Владимир Кузьменко

Почему я настаиваю на немедленном уничтожении банды? Во-первых, рано или поздно она будет обнаружена «Армией Возрождения» и затем последует ее разгром. Казалось бы — это нам на руку. Тем не менее, именно в этом и главная опасность. Допустим, человек сорок-пятьдесят бандитов погибнут во время такого разгрома. Останется еще сто пятьдесят. Что будет с ними? Их мобилизуют и вольют в армию. Таким образом она усилится. Кроме того, в нее войдут еще те, которые сейчас находятся в рабстве у банды. А их там около пятисот человек. Вот вам более чем десятикратное превосходство. Бандиты, попав в армию, будут еще больше разлагать ее. И военная техника у них появится к тому времени. Мы пока имеем преимущество в этом и грех им не воспользоваться. Таким образом, немедленный разгром банды — необходимое условие нашего существования.

Конечно, операция рискованная. Но отказаться от нее или даже повременить — еще больший риск. Вот и решайте!

После собрания я задержался с Алексеем, обсуждая некоторые детали предстоящей операции и вернулся домой около полуночи.

Перед тем как проститься с Алексеем, я заметил, что он мнется, очевидно, желая что-то спросить.

— Ты в чем-то сомневаешься?

— Как тебе сказать? И да и нет. В общем-то, я полностью согласен с тобою и с тем, что говорил на собрании Олег, но…

— Что «но»?

— Не приведет ли такая позиция подавления насилия насилием к еще большему насилию? Может быть все-таки правы те, кто говорит, что нельзя бороться с насилием насилием?

— Откровенно говоря, Алексей, мне трудно тебе ответить… Да, может быть и такой вариант. Может быть… Дело не только в том, чтобы бороться с насилием насилием, а сейчас я не вижу другого пути, но, главное, выработать своего рода иммунитет к насилию в отношениях между людьми. Без такого иммунитета, естественно, может случиться то, чего ты так опасаешься.

— Каким образом выработать?

— Нам необходимо утвердить в нашей жизни два понятия: народовластие и чувство собственного достоинства каждого человека, каждого члена общества.

— А ты думаешь этого достаточно?

— Не знаю, но думаю, что эти два условия являются основными. Видишь ли, Алексей, народ в целом не агрессивен, не в его интересах осуществлять насилие над другим народом.

— Да?

— Да. Потому, что, встав на путь насилия над другим, он сам теряет свою свободу, вынужден подчиниться твердой власти. Поэтому, Алексей, если народовластие укрепится, то тем самым укрепится и миролюбие.

— Миролюбие и жестокость? Вы с Олегом настаиваете на жесточайшем подавлении насилия.

— Одно другому не мешает.

— Как знать? Ты думаешь, что в одном и том же теле могут уживаться доброта и жестокость?

— Думаю, что могут.

Алексей с сомнением покачал головой. По-видимому, мне все-таки не удалось его убедить. Впрочем, мог ли я сам сказать себе, что убежден в верности того, что только что говорил Алексею?

— Я уж думала, что мне придется уступить место «первой дамы» Наталье! — встретила меня Евгения.

— Какая чепуха! Я не верю, чтобы Александр Иванович был в чем-то замешан.

— Следствие покажет! Не будь таким доверчивым. Власть — она всегда власть.

— Господи, о какой власти ты говоришь? Меня больше всего начинает беспокоить, что это кого-то волнует всерьез. Нам нужно думать над тем, чтобы выжить!

Я поднялся в кабинет, куда через несколько минут вошла Катюша.

— Тебя там спрашивают, — сообщила она.

— Алексей?

— Нет, я его впервые вижу.

В прихожей стоял Виктор.

— Извини, что я так поздно. Я не хотел, чтобы меня кто-то видел.

— Входи. Катя, принеси нам, пожалуйста, кофе. И — покрепче! Слушаю тебя, Виктор.

— Мне известно, что вы затеваете очень рискованную операцию.

— Откуда?

— Афанасий Иванович рассказал. У меня есть предложение.

— Давай…

— С бандой легче будет справиться, если у нее в тылу вспыхнет восстание. Необходимо только оружие.

— Оружие есть. Но кто организует это восстание?

— Я!

— Каким образом?

— Я проникну в банду под видом дезертира из армии и войду в контакт с рабами. В нужный момент вы сбросите нам с воздуха оружие.

— Что ж, есть над чем подумать. Но рискованно. Тебя могут заподозрить или, вообще, убить сразу. Ты понимаешь, на что идешь?

— Понимаю. Но разреши мне это сделать. Мне это нужно.

— Понимаю.

— Тогда давай уточним детали.

Мы просидели с Виктором до утра.

Через неделю Алексей протянул мне текст радиограммы: «Картошка вся съедена, приступаем к сбору грибов». Это значило, что снимки, доставленные нашими (уже нашими) ребятами командованию «Армии Возрождения» произвели должное впечатление и пока можно не ожидать акций с их стороны. Сбор грибов — означал начало вербовки дезертиров. На связь с нами командование «Армии» пока не выходило. По-видимому, там пока «переваривали» полученную информацию. От Виктора вестей не было.

Французы говорят «ищи женщину» и они тысячу раз правы. Расследование закончило свою работу полной реабилитацией Паскевича. Во всем виноватой оказалась Светка. Она, как выяснилось, по уши влюбилась в нашего хирурга. Этому способствовало и то, что Паскевич поддержал ее сексуальные реформы, «назначил в адъютанты», не говоря уже о том, что был, что называется, красивым мужчиной. Наталья же, раскусив намерения Светки, способствовала их осуществлению. Здесь сыграло чувство соперничества с Евгенией. После памятной битвы на лесной дороге между ними постепенно зрела неприязнь, которую Наталья, естественно, тщательно скрывала. Но разве женщина может что-либо скрыть от другой женщины? Это мы, мужчины, ничего не замечаем и легко попадаемся в расставленные ловушки.

По предложению комиссии Светку, которую собрание вывело из состава Трибуната, направили работать на свиноферму под начало Веры. Это был первый случай наказания в нашей общине. Комиссия, которая теперь преобразовалась в судебный орган и должна будет избираться сроком на три года, определила Светке срок наказания — два года работы на свиноферме разнорабочим.

Свиноферма находилась в Грибовичах. Светку доставили туда, предупредив о «невыезде» под угрозой продления срока. То же собрание постановило вывести Наталью из состава Совета с запрещением участвовать в его работе четыре года.

Паскевич вернулся в Совет. Он сидел теперь мрачный, с печатью глубокой обиды на лице. Мы его старались успокоить, Оксана принесла извинения. Затем мы предложили Александру Ивановичу разработать сценарий будущего камуфляжа. Постепенно он стал оттаивать. Вскоре мы, однако, узнали, что он ушел от Натальи.

— Паскевич не может жить с женщиной, которая скомпрометировала его своим поведением, — заявил он нам.

Жил он один недолго. Спустя три дня после его ухода от Натальи к нему перебралась… Оксана. Вот и пойми после этого женщин!

Наталья после работы запиралась у себя дома и нигде не появлялась. Утром, как всегда, она выходила в поле, но глаза у нее были красные от слез. Мне было искренне жаль ее, но чем я мог помочь? Что касается Жени, то она, казалось, прониклась к Наталье симпатией и чуть ли не каждый день приглашала к себе в гости. Наталья отмалчивалась и приглашения не принимала. Я не сразу понял, что выражение сочувствия у женщины является проявлением самого утонченного издевательства. Когда я понял, то запретил своей жене так делать.

Между тем, приготовления к предстоящей операции шли полным ходом. Я хотел провести ее еще в сентябре, не дожидаясь октябрьской распутицы.

Мы несколько раз допрашивали пленного мальчишку из банды, уточняя по карте подходы к бандитскому логову. Сама база занимала бывшую помещичью усадьбу, в которой до эпидемии размещались музей, клуб и управление большого совхоза. Рабы жили в полутора километрах в небольшом селе, со всех сторон окруженном пахотными полями и пастбищами. Их почти не охраняли, так как в окрестностях бродили большие стаи собак. Охранялись только пастбища, да и только когда там паслись животные.

Бандиты, если не отправлялись в очередной налет, постоянно находились в усадьбе, пьянствовали, насиловали женщин. В основном, банда состояла из бывших уголовников, которых начало эпидемии застало в местах отбывания заключения. Как ни обидно, но именно эта группа населения пострадала от эпидемии меньше всего. Дело в том, что тюрьмы и колонии были естественным карантином. Это спасло многих из них. Выбрались они на свободу уже тогда, когда эпидемия шла на убыль. Не поняв поначалу всей глубины разразившейся катастрофы, они некоторое время прятались в безлюдных местах, а когда эпидемия уже закончилась, вышли из своих убежищ и положили начало второй волне террора и насилия. Этот террор, хотя и не носил такого массового и разнузданного характера, как первая волна во время социального шока, вызвала у меня большее беспокойство. Первая волна террора была бесцельным безумием. Теперь же проводники террора ставили перед собой далеко идущие цели. И это крайне опасно. Ибо в случае осуществления этих целей, вся наша история начнет повторяться в самом худшем своем варианте.