Чисто римское убийство - Феликс Мирский

для него не стало сюрпризом, когда Эбур вдруг заговорил:

– Прошу простить, господа, что вмешиваюсь в беседу, хоть это мне и не пристало. – Оба Лоллия и Петроний удивленно повернулись к управляющему, который невозмутимо продолжил. – Как человек, имевший несчастье непосредственно наблюдать за теми событиями, хочу заверить, что молодой Арарик не был замешан ни в чем предосудительном.

– Действительно, – Лоллий-старший энергично закивал. – Никто лучше Эбура не знает всех обстоятельств этого дела. Он был пестуном Арарика-младшего. Вырос у них в доме.

– Это так господин, – подтвердил управляющий. – И я твердо знаю, что молодой хозяин не замышлял заговора. Вся его вина заключалась в том, что он дружил с сыном Эгнация Руфа и хотел жениться на благородной госпоже. Я далек от того, чтобы обвинять консула в предвзятости. Если он в чем-то виновен, так в том, что поспешил поверить подлому доносу и спутал дерзкие речи с дерзкими делами.

– А что сталось с братом Эгнации? – поинтересовался Петроний.

– Ему позволили удалиться в изгнание. Я слышал, он сгинул то ли Галлии, то ли в Испании, – ответил вместо Эбура Квинт Лоллий. – По правде говоря, ничего удивительного. Отчаянный был человек и бешеного нрава. Настоящий Эгнаций. Когда узнал о доносе, то, говорят, первым делом хотел перерезать горло доносчику. Фехтовальщиком он был отменным. Люди консула перехватили его на пороге собственного дома. Эгнаций-старший поплатился жизнью, его сын отправился в изгнание, дочь вышла замуж за внука вольноотпущенников. От славной семьи никого не осталось, а скоро сотрется и сама память о ней.

После этих слов в атрии повисла тишина. Лоллий-младший задумчиво крутил перстень на своем указательном пальце. Его дядюшка с сосредоточенным видом барабанил пальцами по столу. Печально молчал Эбур и даже Иосиф посчитал нужным придать своему лицу сочувственное выражение. Лишь Петроний остался равнодушен ко всеобщему меланхолическому настроению.

– Кто же был доносчиком, которого Эгнаций так страстно желал покарать? – спросил он деловитым тоном.

Лоллий-старший в ответ лишь беспомощно развел руками.

– Власти предпочли сохранить это имя в тайне, чтобы уберечь его от мести, – ответил вместо него Эбур. – О разговорах, которые велись в доме Эгнация, знали многие. Молодые люди не считали нужным скрываться, а врагов у Эгнация было довольно.

– Но Эгнаций-младший знал кто это.

– Полагаю, что так, господин, раз его схватили с обнаженным мечом в руке.

– И все же ему сохранили жизнь.

– Может быть Сатурнин посчитал, что лишняя жестокость произведет дурное впечатление, – Лоллий-старший пожал плечами. – Одно дело отправить на казнь самого Эгнация, заговорщика, который покушался на самые основы Республики, и совсем другое расправиться с дерзким мальчишкой. Как я помню младшему Эгнацию было немногим больше двадцати в то время. Никто не хотел, чтобы вернулся ужас проскрипций, когда целые семьи истребляли из-за смутного призрака вины.

– Выходит, никто не знает куда он подевался? —обманчиво равнодушным тоном поинтересовался всадник.

– Я же говорю, – буркнул Лоллий-старший. – Уехал в Испанию или Галлию. В Италию ему запрещено было возвращаться под страхом смерти. Может быть завербовался в легион под чужим именем. С его-то отчаянным характером я бы не увиделся, даже если бы он закончил жизнь на арене амфитеатра.

– Ты так уверен, что он погиб? – настойчиво переспросил Петроний.

В этот раз Иосифу нечем было гордиться. Ведь только теперь до него начало доходить то, что его патрон сообразил, кажется, как только разговор зашел о брате Эгнации. Интрижка со служанкой из дома Сирпиков, реакция на нее Эгнации, уславшей бедную девушку на край света и слова Эвридики о том, что Меланхет хотел отомстить за предательство.

Иосифа удивляло не то, что патрон сопоставил все эти факты с историей семьи Эгнациев. В конце концов он бы и сам додумался. Удивляло иудея и, ни к чему лукавить перед самим собой, слегка задевало самолюбие, то, как мало времени на это мало понадобилось Петронию. С другой стороны, Иосиф мог утешаться тем фактом, что для всех остальных, настойчивые расспросы всадника все еще оставались пустой светской болтовней.

– Шестнадцать лет прошло как о нем никто ничего не слышал, – Лоллий-старший пожал плечами. – Погиб он или укрывается на краю света среди каких-нибудь скифов – разница невелика.

– Верно. Шестнадцать лет долгий срок, – Петроний с задумчивым видом встал с кресла. – Рад был встретиться с тобой, но обязательства, которые я дал твоему племяннику вынуждают меня прервать нашу беседу. Пора воспользоваться любезным приглашением Сирпика и навестить его дом.

*****

Гай Варий Сирпик вовсе не был безмозглым новым римлянином, какими их изображают комедианты, чтобы польстить самолюбию бездельников-аристократов, у которых за душой нет ничего кроме пустой гордости. Его дед действительно был вольноотпущенником, а отец начинал погонщиком мулов. К концу жизни старик владел крупнейшей в северной Италии фирмой грузоперевозок. Его состояние оценивалось в несколько миллионов, и если бы он захотел, то мог бы получить любую магистратуру, в любом городе к северу от Рубикона. И при этом, Сирпик прекрасно сознавал, что в глазах Сервилиев, Помпеев и прочих Корнелиев, статус его отца был немногим выше, чем статус погонщика.

Тем не менее, Сирпик не видел причин стыдиться своего деда, которого он совсем не знал и уж тем более отца, который до сих пор оставался для него образцом в ведении дел. Пусть старик был груб и неотесан, писал с ошибками и до самой смерти предпочитал компанию таких же, как и он, только менее удачливых погонщиков. Зато у него была настоящая деловая хватка. Эту хватку в полной мере унаследовал его сын, но, к сожалению, ее совсем не досталось на долю внука. Таков уж печальный закон природы: первое поколение семьи создает богатство, второе преумножает, а третье способно лишь расточать. Гай Варий Сирпик-старший был разочарован своим сыном, и сын понимал это с того времени, когда он в принципе начал что-либо понимать о мире, который его окружал.

– Ты будешь вежлив с ними, молчалив и не будешь задавать вопросов. Ты будешь говорить, когда тебя станут спрашивать. И только о том, о чем тебя спросят. Ты будешь благоразумен.

К сожалению, меньше всего Варий верил в благоразумие отпрыска. Если бы он мог, он бы не позволил приятелю Лоллия даже переступить порог своего дома. Но момент был упущен. Сейчас отказать уже было невозможно. Во всяком случае, без серьезной на то причины.

События, которые в последнее время происходили вокруг его семьи, внушали Сирпику все большее и большее беспокойство. Самое печальное заключалось в том, что о причинах некоторых из них он мог только догадываться. Но и того, что он знал, было достаточно чтобы