Рейтинговые книги
Читем онлайн Крымская повесть - Николай Самвелян

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43

— Но как мне знать, что вы принесли именно ту картину, которая была выставлена в витрине у Симонова?

— Не понимаю вашего вопроса.

Генерал взял в руки колокольчик.

— Звать Зауэра! — сказал он секретарю.

Услышав знакомое имя, Владимир вскинул голову и тем выдал себя. В глазах генерала на секунду вспыхнул опасный огонек. Затем Думбадзе сел за стол и принялся шелестеть бумагами. Он вчитывался в каждую из них с таким неподдельным интересом, будто листал страницы популярной беллетристической книги.

Что за документы лежали на столе? Доносы сыщиков? Сведения о настроении умов в городе Ялте? Обычные канцелярские бумаги, в муках рождаемые мелкими чиновниками, чтобы кануть в вечность в ту же секунду, как только их прочитали?

Шелестели бумаги… В кабинете было тепло. Владимира клонило ко сну. Он чувствовал себя как бы оглушенным. Ему казалось, что и генерал, и эта комната с широким окном, выходящим на море, и шелест бумаг, и даже роскошный ковер, который только что топтали генеральские сапоги — мираж, нечто пригрезившееся от усталости и бессонной ночи. Узоры на ковре двоились… Чудилось, еще минута — и он уснет, презрев и приличия и самого генерала. Рухнет на тавризский ковер и проспит часов двадцать кряду. И пожалуй, это будет самым удивительным, что повидал на своем веку ковер.

Владимир чувствовал, что уже не в силах с собой совладать, голова падает на грудь.

Но тут вновь загремел колокольчик и генерал рявкнул:

— Симонова тоже! Объяснений не слушать! Будет упираться — волочь силой!

Говорил ли генерал еще что-нибудь, отдавал ли еще какие-нибудь приказания, позднее Владимир вспомнить не мог.

Наступило странное состояние, которое нельзя было назвать ни сном, ни бодрствованием. И ковер, и голос генерала, и все тревоги ушли, отодвинулись куда-то далеко. Он отчетливо видел комнату, огромный стол, над которым возвышалась голова Думбадзе — багровые щеки, мясистый, в синих прожилках нос, вьющиеся волосы с проседью, овальное окно, выходящее на бульвар, но вместе с тем не мог избавиться от ощущения, что все это не декорации, не бутафория, не взгляд на мир в перевернутый бинокль, когда сонм знакомых вещей теряет осязаемость, когда сбиты с детства привычные ощущения дистанции, и в его сознании переплетались сновидения с воспоминаниями, зрительные образы со звуками, мираж с реальностью…

Стрельба ракетами в полицейских у магазина Симонова — Витькина проделка, которая была неожиданностью для всех, в том числе и для самого Владимира. Визжавшие, как ступившие в лужу истеричные дамы, полицейские, прикрывающие руками опаленные лица. Он сам, Владимир, бросившийся прятать картину… Господин Симонов у станка с негативами. Он швырял на пол стеклянные пластинки и приговаривал: «Пусть ломаются! Нечего их беречь! Каждый обессмертиться хочет! Хитры больно! Не выйдет. Негативы побьем да еще ногами потопчем, а фотографии со временем выцветут…»

А через минуту, задними дворами, прижимая к груди картину, Владимир мчал к дому. Появился и знакомый доктор со своим баульчиком.

— Мальчик схвачен и отведен к Думбадзе. Рекомендую вам обоим немедленно укрыться у надежных людей.

— Витька не выдаст! — сказал Владимир. — Но не можем же мы его оставить там. Я сам пойду к Думбадзе.

— Только без картины! — возразил Александр. — И вообще, надо подумать. Картину не отдадим — это ясно. Но нельзя оставить и мальчика в беде. Ведь его взяли как заложника.

— Я и решил идти к генералу.

— Выйти в центр тайфуна? Сильный ход, но как это меняет дело?

И тут вновь вмешался тихий доктор.

— А что, — спросил он, — а что, если прийти к Думбадзе не сейчас. Допустим, завтра. И принести с собой картину.

— Зачем? Картину не отдавать ни в коем случае.

— Вы меня не поняли. Не эту картину, а ее копию. Изготовить к утру…

— Допустим. Но как сделать за несколько часов копию? Реально ли это?

— Дело трудное. Но выхода нет.

Лишь к вечеру добрались до каменоломен у парка Эрлангера.

Александра и Владимира уже ждал доктор, который ушел раньше, чтобы предупредить нужных людей. Доктор сунул в карман Александру какой-то конверт. Очередной рецепт на микстуру? Но почему он в плотном синем конверте? Но тут началось бесконечное лазание через заборы, за которыми прятались шпалеры виноградников, продирание через жалящие кусты терновника, и Александр о конверте на время забыл.

Наконец у какого-то сарая их встретили двое: молодой и пожилой. Оба одетые в простые полуторарублевые серые плащи.

— Мы уже забеспокоились, — сказал младший.

— Все в порядке! — ответил Александр. — Вот картина, которую надо спрятать до поры до времени. Но сначала художник сделает с нее копию. Заготовили лампы?

— Четыре штуки.

— Отлично. В этом сарае вы, Владимир, будете работать до утра. Сделаете копию с картины. Ее завтра и отдадите Думбадзе. Мы с товарищами побудем во дворе. Мало ли что? Кстати, пока не забыл, с удовольствием передаю вам привет от Спартака. Он теперь в Сормове. Зовет и меня туда же.

— Почему вы раньше мне не сказали? Я часто его вспоминаю.

— А раньше я о Спартаке ничего не знал. Только что доктор принес письмо от него. Ну, за работу!

Он писал до рассвета. Конечно же, это была скверная копия. Да и при свете пятилинейных ламп немудрено сбиться с цветовой гаммы, сфальшивить, как фальшивят иной раз певцы, взяв неверный тон. Двое знакомых Александра — они оказались рабочими с маслобойни — запаслись едой. Был огромный термос с чаем, хлеб и брынза. Под утро поели. Затем рабочие аккуратно завернули картину в ветошь, закатали в кусок толи, пожали всем руки и ушли.

— Ну вот, — сказал Александр. — Пора и мне прощаться с Ялтой. Поеду.

— Да в состоянии ли вы?

— Вполне. Правда, бок побаливает. Но это пустяк. Пройдет. Запомните адреса… И в Москве, и в Питере, и в Одессе. Мальчишку же нужно выручить. Уверен, вы сумеете вырваться от Думбадзе. Но не исключено, что на время придется покинуть Ялту. Тогда и понадобятся адреса верных людей. Мне пора в путь. Постараюсь перехватить на Алуштинском шоссе утренний мальпост.

Александр улыбнулся, протянул руку:

— До встречи. Спасайте картину. Об «Очакове» должны помнить не только мы и наши дети, но и внуки внуков наших. И вообще, не на Думбадзе мир держится. И вот о нем-то скоро забудут, а если и вспомнят, то без доброй улыбки. Впрочем, у карателей тоже имеются свои амбиции и свой способ самовыражения. Четыре месяца назад генерал пьянел от счастья, расстреливая в Севастополе восставших, а сейчас с истовостью, достойной лучшего применения, отыскивает вас и вашу картину… Ничего, все это минует. Навсегда.

Вдруг Александр шагнул к Владимиру и прижался щекой к его щеке. И для сдержанного Александра это был поступок крайне неожиданный. Так они и простились.

Три портрета Александра

Существует не один, а три портрета Александра. Автор самого раннего — малоизвестный итальянский художник. Работа выполнена цветными мелками на большом листе сиреневой ирисовой бумаги. Неожиданен фон: амфитеатром карабкающиеся к небу неаполитанские улочки. Множество экзотических деталей: и развешанное на балконах белье (как же без этого в Неаполе), и продавщица жареных каштанов, сидящая на табурете у переносной жаровни, и разгуливающие по пыльным серо-розовым камням мостовой голуби. Сам Александр — он на переднем плане — чем-то напоминает не то Овода, не то художника Марио Каварадосси из оперы «Тоска». Вдохновенное лицо поэта и тираноборца, человека, рожденного для того, чтобы вспыхнуть и погаснуть, как метеор в осеннем небе. Под глазами — темные круги. Мы помним, что в это время ему пришлось пережить личную драму. Но художник, надо думать, пошел по ложному пути — решил придать облику юного русского оттенок байроничности. И оттого, видимо, в портрете много пафосности, внешней романтичности и даже идеализации. И все же это именно Александр. Портрет выполнен весной 1905 года, Александр тогда действительно находился в Швейцарии, а затем в Италии. Дальше было возвращение домой, участие в боях в Севастополе, Екатеринославе, арест и ссылка, окопная жизнь в 1914–1917 годах, снова бои, но уже другие — на фронтах гражданской войны. Опять подполье. На этот раз во врангелевском Крыму.

Еще один портрет. Тоже карандашный. Вернее, это даже не законченная работа, а карандашный набросок. Принадлежит она Максимилиану Александровичу Кириенко-Волошину, известному поэту, критику, художнику, искусствоведу. Датирован 1924 годом. В ту пору Александр занимался охраной памятников культуры и организацией музеев в Крыму. Это Александр добился того, чтобы реквизированные в особняках царствующей фамилии и знати художественные ценности передавали во вновь созданные музеи. Он поддерживал нужных молодой республике людей. В трудное время добивался продовольственных пайков для Марины Цветаевой, Константина Тренева, Максимилиана Волошина, многих художников, археологов, ученых.

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Крымская повесть - Николай Самвелян бесплатно.

Оставить комментарий