Ларс III (СИ) - Гросов Виктор

Какая интересная мысль, надо запомнить. Я по-новому взглянул на девушку. Меня приятно удивляет общение с теми, кто тут живет. Сначала Гор, потом Грамматик, сейчас Феодора. Кстати, будем льстить девушке, спасибо Гору, что располагаю информацией.

— Ваша борьба иконоборцами, Ваше Величество, говорит о том, что вы умелый путешественник.

Феодора снова рассмеялась. Видимо, я смог ее развлечь беседой.

— Вера — это основа нашей империи, царь, — сказала девушка, чуть задумавшись.

Ипподром пульсировал энергией гонок на колесницах. Шум толпы не мешал общению. Я заметил заинтересованные взгляды Феофила. Видимо, ему любопытно знать о теме нашей беседы. Пусть пострадает. Мстительный я, однако. Поведение Михаила на приеме задело меня.

— Вера — мощный инструмент, императрица, — прокомментировал я, — В плохих руках она может быть столь же разрушительной, как осадное оружие.

— И в умелых руках она может осветить путь к прогрессу и процветанию, — возразила Феодора, встретившись со мной взглядом.

— Бесспорно, — я развел руками, соглашаясь.

— Ваш народ стремиться к прогрессу и процветанию? — прямо спросила девушка.

Ух ты! Так она хочет распространить свою веру на мое царство? Это такой трюк, чтобы получить влияние на меня и мой народ? Хитрó! Я бы даже сказал — коварно. Это сейчас ее личное предложение или мнение императоров? Я задумался над вариантом, когда подписание нашего пакта о разграничении зон влияния стало бы под обязательным условием принятия христианства. Согласился бы я на это? Только в том случае, если Царьград и титул Патриарха стали в зоне моего влияния. Это дало бы независимость самому царству. Можно было бы не отвлекаться на вопросы веры и отдать это все в руки народа. А в противном случае Гардарики стали бы зависимыми от воли константинопольского патриарха. А оно мне надо? Нет, такое условие мне не подойдет, хотя бы потому, что брать себе Царьград, с его клубком интриг и заговоров, я не хочу. Пусть Византия станет буферной зоной между моим царством и натиском арабских завоевателей.

— Мой народ жаждет знаний, Ваше Величество, — осторожно ответил я, — Мы стремимся находить взаимопонимание с Византией, искать компромиссы между нашими культурами. Но в вопросах веры должна быть свобода, — я многозначительно посмотрел на Феодору, — никто не должен навязывать свою веру. У каждого народа свой путь к процветанию. У Византии — свой, у Гардарики — свой.

Некоторое время она изучала меня, выражение ее лица было нечитаемым.

— Говорят, что вы считает нашу веру греховной, — она сделала паузу, — поэтому вы против нашей веры на своих землях?

— Императрица, — я вздохнул, — я ничего не имею против вашей веры. До вас не верно довели информацию. Греховными я считаю деяния ваших церковных иерархов, а не саму веру. И эта огромная разница. Согласны со мной?

Феодора нехотя кивнула. Суть она уловила. Надеюсь я не убедил ее в подозрении о моем участии в «несчастных случаях» патриаршества.

Чтобы как-то сгладить свой отказ в насаждении своей веры в моем царстве, я подозвал Агу. Еще в Плиске я собрал небольшой подарок для таких случаев. Ага передал небольшой сверток обернутый в шелк, купленный вчера Радомыслом. Я выклянчил у него отрез ткани для подарка. Я развернул сверток. За моими действиями с интересом наблюдала не только Феодора, но и императоры, с любопытством наклонив головы в нашу сторону.

— Я не могу представить себе никого, более заслуживающего такого украшения, чем императрица Византии, — с гордостью заявил я.

Раскрыв сверток, я показал потрясающее украшение. Это было круглый кулон, сделанный из золота, украшенный драгоценными камнями. Роль веревки выполнял тонкошерстный мех из соболя. Кулон украшали драгоценные камни малинового цвета, которые были искусно огранены и напоминали крошечное пламя. Когда я немного повертел кулон, свет огня заиграл на гранях камней, создавая иллюзию тлеющего угля, заключенного во льду. Это было украшение одновременно красивое и тревожащее.

Феодора ахнула, ее пальцы легко провели по замысловатому узору.

— Это изысканно, Ларс, — восхищенно заявила она, — Действительно, подарок, достойный императрицы.

— Пусть он послужит символом связи между нашими землями, — провозгласил я, — и напоминанием о том, что даже среди хаоса мира всегда можно найти красоту.

Искренняя улыбка тронула губы Феодоры, когда она приняла кулон.

Я услышал хмыканье Михаила, но смог проигнорировать это. Феофил с улыбкой на губах буркнул что-то про гардарскую щедрость, которая заставляет императоров придумывать более изысканные щедроты дабы переплюнуть подарки северных царей.

Я обменялся веселыми взглядами с Феофилом, и мы посмеялись над его реакцией. Самоирония — редкое качество среди правителей, насколько я знаю. Радует, что Византии повезло с таким императором.

Рев толпы затих, когда объявили, перерыв в состязаниях. Императоры со свитой направились отдыхать от шума и обсуждать зрелища. Мы спустились на один уровень, под навес. Пылинки танцевали в лучах солнечного света, освещая стол, уставленный закусками, фруктами и прохладным вином.

Император Михаил, поглаживая бороду, указал на угощения и гостеприимно пригласил отведать кушанья.

Императоры пригласили меня за отдельный стол, где без лишних ушей Феофил, под молчание Михаила сообщил решение Византии. Они согласны заключить пакт о разграничении зон влияния Гардарики и Византии без каких-либо дополнительных условий. Я, честно говоря, не ожидал такого ответа. Мне казалось, что придется еще долго и нудно бороться за каждый пункт нашего соглашения. Но судя по открытому лицу Феофила, он провел огромную работу с отцом.

— Теперь, — заявил Михаил, — когда мы пришли к соглашению, у меня есть несколько вопросов, Ларс, — его голос был спокойным и размеренным, — скажи, что заставляет гардарцев распространять свое влияние так далеко на юг? Какие сокровища ты ищешь в этих землях?

Он внимательно изучал мое лицо темными глазами. Я собрался с мыслями, тщательно подбирая слова.

— Ваше Величество, царство не ищет сокровища из золота и драгоценностей, мы жаждем знаний и торговли. Мы стремимся построить будущее, которое подарит нам мир и процветание.

— Да, в искусстве словесных кружев ты не плох, — с заминкой прокомментировал Михаил, — А что ты скажешь про Триумвират?

Холодок пробежал по спине. Триумвират теперь стал не таким тайным, раз о нем так свободно разговаривают.

— Триумвират, — начал я, осторожно подбирая каждое слово, — это змеиное гнездо предательства. Их жажда власти угрожает стабильности не только царства Гардарики, но и Византийской империи. В наших общих интересах уничтожение этой организации.

Феофил наклонился вперед, его глаза загорелись интригой.

— И как ты предлагаешь добиться этого? Просто отдав нам Рим?

— А вы в курсе о том, кто входит в Триумвират? — поинтересовался я.

Неужели они знают о Триумвирате как об идеологическом союзе Понтифика, Патриарха и Кагана? Вот уж поворот.

За столом воцарилась напряженная тишина. Императоры обменялись долгими расчетливыми взглядами. Михаил наконец нарушил молчание.

— Мы знаем об игроках, Ларс, — заявил он, — но их мотивы остаются неясными. Чего они хотят достичь?

— Я повторю вопрос. Вы знаете, кто именно входит в состав Триумвирата?

Феофил почесал лоб и нахмурил брови.

— Конечно, — ответил он, — Булгарский хан, Хазарский каган и… — он заколебался, его взгляд метнулся к отцу, — … римский Понтифик, номинальный глава угасающей империи.

Тяжелый вздох сорвался с твоих губ. Их невежество было более глубоким, чем я мог себе представить. Или они так играют? Да нет, не похоже. Если Михаил еще мог быть отличным актером, то Феофилу до этого мастодонта далеко. Нужно ли раскрывать карты и выдать свое участие в «несчастных случаях»?

— Ваши Величества, — начал я, — Триумвират простирается далеко за пределы тех фигур, которые вы назвали. Это не просто союз людей, но и идеологий. Каган представлял грубую силу Востока и продвигал идею равноправия всех религий, — я снова вздохнул, — Понтифик… он воплощает наследие Рима, стремление воссоединить расколотый христианский мир под одним знаменем, а третий участник… — я сделал паузу, — Константинопольский Патриарх, который должен был, как мне кажется, сдержать натиск арабов и помочь Риму в гегемонии римской идеологии.