Черное солнце (ЛП) - Халле Карина

Низкий гул разносится по квартире, как будто мимо нас по улице проезжает грузовик, но я не обращаю внимания.

— Кто мой настоящий отец? Он ведьмак. Не вампир. Кто он такой?

Грохот усиливается, теперь земля начинает уходить у меня из-под ног.

Землетрясение.

Я остаюсь на месте, гнев, страх и разочарование захлестывают меня до тех пор, пока мне не становится трудно мыслить здраво.

— Ленор, успокойся, — говорит мама, и ее голос дрожит вместе с квартирой.

— Я не успокоюсь! — шкафы открываются, и посуда начинает выскальзывать, с грохотом падая на пол.

Я должна залезть под стол, верно?

Но землетрясение — это наименьшая из моих забот.

Папа дергается вправо, стойка удерживает его, когда он движется ко мне.

— Ленор, пожалуйста.

Я качаю головой, на глаза наворачиваются слезы.

— Держись от меня подальше. Ты мне не отец. Ты лжец.

Землетрясение усиливается, ваза падает с кухонного стола на пол и разбивается вдребезги.

— Ленор, это ты делаешь, — говорит отец, протягивая ко мне руку. — Ты навредишь всему чертову городу.

Я оцепенело смотрю на него.

— Что? — шепчу я.

Затем, прежде чем я успеваю пошевелиться, папа оказывается рядом со мной, хватает меня и притягивает к себе, прижимая к груди, пока я не сосредотачиваюсь на биении его сердца. Он кладет руку мне на голову, и я сразу же чувствую, как моя кровь замедляется, а дыхание становится ровным. Он что-то делает со мной, успокаивает, золотистое тепло распространяется от макушки до кончиков пальцев ног.

Дрожь утихает.

Землетрясение прекращается.

Снаружи по всему району разносится вой автомобильных сигнализаций.

— Просто дыши, доченька, — говорит он мне глубоким и успокаивающим голосом.

Я все еще зла. Ярость внутри меня вспыхивает, как огонь, который снова оживает.

Но энергия, которую он вкладывает в меня, умеряет ее, теплый ветерок тушит огонь.

— Иди сюда, — мягко говорит он, обнимая меня за плечи и ведя в гостиную, усаживая на диван.

Я в оцепенении, и мне так больно, до глубины души, до шрамов, которые больше никогда не проявятся снаружи, но я больше не боюсь. Боль — это тупая пульсация в моем сердце.

Мама исчезает, а затем приходит с одеялом, накидывает его мне на плечи, и я с удивлением понимаю, насколько мне холодно. Я думала, что больше не чувствую холода?

— Я ничего не понимаю, — шепчу я, откидываясь на спинку дивана.

— Знаю, — говорит мама, кладя руку мне на лоб, и это прикосновение успокаивает, несмотря на суматоху эмоций, бурлящих внутри меня. — Мы так долго пытались это сделать.

— Нам придется разобраться с этим вместе, — говорит папа, садясь на кофейный столик напротив меня, его рука обхватывает мое запястье, поддерживая во мне успокаивающий эффект. — Но, пожалуйста, ты должна поверить, когда мы говорим, что не причиним тебе вреда. Мы принесли клинок, потому что почувствовали, что ты здесь, внизу, и не знали, одна ли ты.

— Ты должна доверять нам, Ленор, — говорит мама. — Мы единственные, кто может защитить тебя сейчас.

Я не знаю, насколько это правда.

Мои глаза начинают закрываться, усталость пробирает до костей, но независимо от того, как сильно я хочу спать, мне нужно бодрствовать.

— С запоздалым днем рождения, — шепчет мне мама.

Я открываю глаза и моргаю.

— Когда оно было?

— Вчера.

Понятие дней, кажется, больше не имеет смысла. Видимо вот, что происходит, когда ты можешь жить вечно.

Если я смогу.

Прочищаю горло.

— Тогда, я думаю, худшее позади.

Они обмениваются взглядами поверх моей головы.

— Что? — спрашиваю я.

Мама убирает выбившиеся пряди волос с моего лица.

— Ходили истории о людях, которые одновременно были ведьмами и вампирами. Как можешь себе представить, такие случаи редки. Вампиры и раньше оплодотворяли ведьм, но их дети обычно долго не живут. Но никогда еще ведьмаки не поступали так с вампирами.

— Почему нет?

Еще один затравленный взгляд.

— Проще говоря, вампиры соблазнительны. Движимые как кровью, так и сексом. Ведьмы не такие. Несмотря на ненависть и естественное отвращение между видами, вампиры всегда добиваются того, чего хотят, и иногда даже самые мощные заклинания не могут их отогнать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Такого не бывает, чтобы мужчина-ведьма испытывал влечение к вампиру, — добавляет отец.

— А если женщина-вампир заставила его? — спрашиваю я, не одобряя этот двойной стандарт, как будто мужчины такие благородные.

— Может быть, — говорит мама. — Но зачем Элис это делать? Почему бы тогда просто не расстаться с Хаканом?

— Наверное, не могла просто оставить вампира ради ведьмака, — говорю я им.

— Тогда зачем носить его ребенка? В этом нет никакого смысла, — говорит она, качая головой.

— Это мы и пытались выяснить, — говорит папа. — Но ни к чему не пришли. Это нелегко, когда приходится держать тебя в секрете от единственных людей, которые могут знать о таких как ты.

— Типа Атласа По?

— По не знает, кто ты. Он новичок во всем. К сожалению, это означает, что ему нужно заслужить репутацию, надыбав информацию.

Я облизываю губы.

— Тогда откуда вы оба знаете Абсолона? — я делаю паузу. — У него вообще есть фамилия?

— Фамилии вампиров всегда меняются, — говорит мама напряженным голосом. — Но мы всегда знали его как Абсолона Ставига.

— И он монстр, — вставляет отец, и на его лбу вздувается вена. К моему облегчению, я не чувствую никакой тяги к крови, только отцовскую заботу. — Я даже не могу… я не могу представить, через что он заставил тебя пройти, — его голос становится тихим, глаза горят. — Что он заставил тебя сделать.

— Он меня ни к чему не принуждал, — говорю я, будто защищаюсь, хотя и не должна этого делать. Он наоборот делал все для меня. Я думаю о Вульфе у себя между ног, об Абсолоне, восхищенно наблюдающем за мной.

— Он хочет, чтобы ты так думала, — говорит мама. — Они принуждают людей.

— Он меня не принуждал, — говорю я, хотя знаю, что в некоторых случаях это было неправдой, например, когда я залезла в ванну со льдом. — Он даже немного удивился, что не смог этого сделать. Честно говоря, думаю, это помогло мне выжить.

— Значит, он пытался убить тебя.

Я качаю головой, избегая их взгляда.

— Нет. Он не пытался.

Наверное. Но если он говорит правду о том, что не собирался продавать меня, тогда это все меняет. Почему он просто не сказал мне об этом вместо того, чтобы держать в страхе?

Потому что страх — это его сила.

— Он бы питался от тебя, пил твою кровь, — говорит папа.

Я снова качаю головой.

— Нет. Он никогда этого не делал.

— О, да ладно, — раздраженно говорит мама. — Он гребаный вампир. Это их сущность.

Моя мать редко ругается. Я поднимаю бровь.

— Теперь я тоже гребаный вампир. Но не хочу выпить твою кровь. Может быть, он просто хорошо умеет себя контролировать.

— С чего бы ему вообще хотеть контролировать себя рядом с тобой? — хрипло бормочет мой отец. — Единственная причина, по которой вампир взял бы кого-то вроде тебя, — это извлечь выгоду из твоей магии.

— Может быть, это и было частью плана, — говорит ему мама. — Приберег ее на потом.

Я сглатываю. Вдруг, это правда?

— Я… на самом деле у меня нет никакой магии, — тихо говорю я. — Он это знает.

— Есть, — говорит мама. — Ты только что устроила чертово землетрясение. Мы можем только молиться, чтобы это никому не причинило вреда. Слава богу, этот город обустроен для подобных случаев.

Я на мгновение задумываюсь об этом, затем смотрю на своего отца.

— Тогда, если он такой плохой монстр, откуда ты его знаешь? Почему он тебя знает? Конечно, если вы такие хорошие ведьмы, вы бы не стали якшаться с таким монстром, как он?

Он смотрит на мою маму, а затем мрачно кивает ей. Он тихо выдыхает, глядя мне прямо в глаза.

— Абсолон однажды помог нам.

Холодное чувство разливается по мне, собираясь все знания о том, кто он такой и что он делает.