Девушки из Шанхая - Лиза Си

Но мы с Мэй уже поняли, что спорить с нашим свекром бессмысленно. Хорошо еще, что мы сегодня не работаем.

— Я хочу пойти на пляж, — предлагает Верн. Он подает голос только в тех случаях, когда ему действительно чего-нибудь хочется. — Можно поехать на трамвае.

— Слишком далеко, — возражает старик.

— Зачем мне их океан, — фыркает Иен-иен. — У меня здесь есть все, что мне нужно.

— Так оставайтесь дома, — предлагает Верн, ко всеобщему изумлению.

Мэй поднимает брови. Я вижу, что ей тоже хочется пойти, но я не собираюсь тратить наши свадебные деньги на подобные глупости, а Сэм имеет дело с деньгами только в ресторане.

— Можно повеселиться и здесь, — вмешиваюсь я. — Можно пройтись по Бродвею и поглядеть в окна универмагов. Все украшено к Рождеству. Тебе понравится, Верн.

— Я хочу на пляж, — упорствует он. — Хочу к океану.

Никто не отвечает, и он отодвигает стол, уходит в свою комнату и хлопает дверью. Несколько минут спустя он выходит, зажав в кулаке несколько долларов.

— Я заплачу, — говорит он застенчиво.

Иен-иен пытается отнять у него деньги, говоря нам:

— Кабан легко расстается с деньгами, но вы не должны этим пользоваться.

Верн вырывается и поднимает руку так, чтобы она не могла достать.

— Это мой подарок к Рождеству моему брату, Мэй, Перл и Джой. Мама с папой, оставайтесь дома.

Наверное, это самая длинная речь, которую кто-либо когда-либо от него слышал. Поэтому мы повинуемся. Мы впятером отправляемся на океан, гуляем по пирсу и мочим ноги в ледяном Тихом океане. Мы следим за тем, чтобы Джой не обгорела под непривычно ярким зимним солнцем. Вода блестит под солнечными лучами. Вдали по морю перекатываются зеленые холмы. Ветер и шуршание волн уносят с собой наши тревоги. Возвращаясь к Верну и Сэму, сидящим с ребенком под зонтиком, Мэй говорит:

— Как это мило со стороны Верна.

Впервые она сказала о нем что-то хорошее.

* * *

Две недели спустя женщины из фонда «Помощь Китаю» приглашают Иен-иен в Уилмингтон на демонстрацию у верфей против отправки в Японию сырья для металлургии. Я уверена, что Старый Лу запретит ей туда ехать, но он удивляет нас всех, ответив:

— Можешь поехать, если возьмешь с собой Перл и Мэй.

— У тебя останется слишком мало работников, — говорит Иен-иен. Надежда на поездку и страх, что старик передумает, смягчают ее голос.

— Не важно. Не важно, — отвечает он. — Дядюшки поработают дополнительные часы.

Иен-иен никогда бы не позволила себе улыбнуться, тем самым демонстрируя свою радость, но все мы слышим, как счастливо звенит ее голос, когда она обращается к нам с Мэй:

— Вы поедете?

— Разумеется, — отвечаю я. Я не пожалею сил для сбора денег на борьбу с японцами — безжалостными и неутомимыми в своей тактике выжженной земли: убить все живое, все сжечь, все разрушить. Мой долг — помочь женщинам, которых насилуют и убивают. Я поворачиваюсь к Мэй, ожидая, что она, разумеется, присоединится к нам — хотя бы для того, чтобы выбраться на денек из Чайна-Сити. Но она пожимает плечами.

— Чего мы можем добиться? Мы всего лишь женщины, — говорит она.

А я осмеливаюсь пойти на демонстрацию именно потому, что я женщина. Мы с Иен-иен идем к месту встречи и садимся в автобус, который везет нас к верфям. Организаторы раздают нам отпечатанные плакаты. Мы маршируем, выкрикиваем лозунги, и ко мне приходит чувство свободы, которым я всецело обязана моей свекрови.

— Китай — мой дом, — говорит она, когда мы возвращаемся в Чайна-таун. — Он всегда будет моим домом. Как могу я не страдать, когда он страдает?

С этого дня я ставлю на стойку кафе чашку, в которую люди бросают сдачу. Я ношу брошку с эмблемой фонда «Помощь Китаю». Я хожу на демонстрации против отправки сырья и против продажи обезьянам авиационного топлива. Я поступаю так, потому что Шанхай и Китай всегда в моем сердце.

Глотать желчь, чтобы обрести золото

Наступает китайский Новый год. Мы соблюдаем все ритуалы. Старый Лу снабжает нас деньгами, чтобы мы купили себе обновки. Для Джой я приготовила костюм, символизирующий ее знак — знак Тигра: детские тапочки в виде тигриных лап, рыже-золотая шапка с маленькими ушками и вышитый хвост из перекрученной веревки. Мы с Мэй покупаем себе американские хлопковые платья с цветочным узором, моем и укладываем волосы. Захватив с собой из дома изображение нашего бога очага, мы сжигаем его на улице, чтобы он отправился в загробный мир и рассказал там, как мы жили в уходящем году. Мы убираем подальше ножи и ножницы, чтобы не обрезать ненароком удачу. Иен-иен делает приношения предкам семьи Лу. Ее молитвы и желания просты:

— Дайте сына Маленькому Мужу. Пусть его жена забеременеет. Дайте мне внука.

Мы развешиваем по Чайна-Сити красные марлевые фонари и двустишия, написанные на красной и золотой бумаге. Нанимаем танцоров, певцов и акробатов, чтобы те развлекали детей и их родителей. Разыскиваем особые ингредиенты, чтобы праздничные блюда в нашем кафе соответствовали западным вкусам, оставаясь при этом китайскими по духу. Мы ожидаем наплыва посетителей, поэтому Старый Лу нанимает помощников в свои магазины и кафе. Но гораздо больше людей ему потребуется для предприятия, которое, как он ожидает, принесет ему в Новый год больше всего прибыли: для рикш.

— Нам надо превзойти Новый Чайна-таун, — говорит он Сэму в канун Нового года. — Не годится, если в самый китайский день года мои повозки будут управляться мексиканцами. У Верна сил на такое не хватит, а вот у тебя — вполне.

— У меня будет слишком много дел в кафе, — отвечает Сэм.

Мой свекор уже не раз просил Сэма выступить в роли рикши, но у того всегда находились причины этого не делать. Мне сложно предвидеть, как будут развиваться события в Новый год, но я уже знаю, как все обычно происходит в другие праздничные дни. У нас еще ни разу не было такого наплыва посетителей, чтобы я не смогла, как обычно, поработать и в кафе, и в цветочном магазине, и в сувенирной лавке, и в антикварном магазине. Я знаю, что Сэм лжет. Знает это и Старый Лу. В другой день его ярости не было бы предела, но сегодня Новый год, а значит, в доме не должны звучать резкие слова.

В новогоднее утро мы надеваем наши новые одежды, ставя китайский обычай выше требования миссис Стерлинг надевать на работу национальные костюмы. Эти платья были сшиты на фабрике, но все равно как же это прекрасно — вновь почувствовать на коже новую западную одежду. Джой, которой уже исполнилось одиннадцать месяцев, прелестна в своем тигровом наряде. Я ее мать, и, разумеется, краше ее для меня никого нет. Личико у нее круглое, как луна, волосы тонкие и мягкие, кожа своей бледностью и лучезарностью напоминает рисовое молоко, а темноту глаз подчеркивает белизна белков.

Я не верила маминым рассказам о знаках китайского гороскопа, но чем больше времени проходит после ее смерти, тем больше я понимаю, сколько правды было в ее словах о нас с Мэй. Теперь, когда Иен-иен принимается рассуждать о присущих Тигру чертах характера, я нахожу их в своей дочери. Будучи Тигром, Джой может быть капризной и непостоянной. То она пышет радостью, то разражается рыданиями. Минуту спустя она уже карабкается на колени к своему дедушке, требуя внимания и получая его. Пусть в его глазах она не имеет никакой ценности и навсегда останется для него Пань-ди, Надеждой-на-брата, но Тигр в ней нашел путь к его сердцу. В ней больше внутренней силы, чем в нем, и, мне кажется, он это уважает.

Я знаю, в какой момент новогодний день пошел наперекосяк. Пока мы с Мэй причесываем друг друга в гостиной, Иен-иен щекочет Джой животик, то повышая, то понижая голос, то наклоняясь к ней с растопыренными пальцами, то отодвигаясь.

— Фужэнь или жэньфу? — спрашивает Иен-иен визжащую от удовольствия Джой. — Хочешь быть хозяйкой или служанкой? Любая женщина предпочла бы быть служанкой.

Смех Джой не оказывает сегодня своего обычного воздействия на ее дедушку, и он мрачно наблюдает за ними из своего кресла.

— У жены есть свекровь, — журчит Иен-иен. — Жена обречена рожать детей. Она должна повиноваться своему мужу, даже если он не прав. Жена все время трудится, но никогда не слышит ни слова благодарности. Лучше быть служанкой и самой себе хозяйкой. Надоело жить — прыгнешь в колодец. Был бы у нас колодец…

Старый Лу отталкивается от стола и безмолвно указывает на дверь. Мы выходим из дома. Несмотря на то что сейчас еще раннее утро, дурные слова уже были произнесены.

Сегодня в Чайна-Сити пришли тысячи человек. Празднества поражают своим размахом: пестрое изобилие фейерверков, пляски извивающихся танцоров в костюмах львов и драконов. При взгляде на яркие одежды гуляющих кажется, что с небес на землю снизошла радуга. Во второй половине дня людей становится еще больше. Каждый раз, взглянув в окно, я вижу, как мимо пробегают рикши. К вечеру мексиканцы окончательно выбиваются из сил.