Я не могу с тобой проститься - Элина Градова

так вскипятился? Не уверен в себе? Ну, на, напросился,

- Так мы ж земляки, а это здесь - далеко от родины, считай, родня. Так что по-родственному, троекратно расцеловались, – смотрю, призадумался придурок, извилинами заработал, пытается переварить мой тонкий юмор, - а я продолжаю, - а вот ты ей никто. Фамилия у неё не твоя, кольца на пальце не видать, так что, гуляй, Никитка до ветру… - дошло наконец-то!

- А, ну-ка, пойдём, выйдем! – глаза кровью наливаются.

- Так мы уж вышли, вроде, - смеюсь! Мне не страшно! Ещё, когда Королёву зажимал, во мне проснулся неведомый зверь. Вырвался на волю и теперь не желает забираться обратно под маску интеллигентного мальчика, напротив, он жаждет женского тела, единственного незаменимого ни на какое другое, и ради этого готов на всё. Зверь хочет реванша за все потерянные возможности, за все трусливые уступки, за все невысказанные обиды! Зверь жаждет крови! – но ты прав, не на людях же тебя мутузить? Пошли.

И мы идём…

Глава 21

Молча… Утопали по сугробам хрен знает куда, чуть ли не к лесу. Можно было и поближе. Или этот гоблин рассчитывает меня прибить и закопать в чащобе? Ну это мы ещё посмотрим. Я, конечно, не Брюс Ли, и понятия не имею о боевых навыках Красавчика, может, у него чёрный пояс? Но так просто сдаваться не собираюсь.

Достигнув нужной точки, не знаю, почему именно её, мой спарринг-партнёр сбрасывает куртку и без предупреждения прёт в лобовую. Что за техника у этого придурочного сумоиста? Руки растопырил явно для захвата. Если позволить, он меня переломит, как тростинку и не взопреет!

С учётом того, что из осветительных приборов у нас только звёзды сверху и сигнальные огни буровой вышки слева, огромная тёмная фигура Красавина, начинает казаться чудовищем, необъятной пыхтящей, изрыгающей проклятья, тёмной массой.

Приходится действовать довольно примитивно: когда расстояние между нами становится менее вытянутой руки, и Никитос уже предвкушает, как стиснет меня в своих любящих медвежьих объятьях, мгновенно разгибаю, чуть согнутую левую руку и наношу прямой удар в голову. Получилось в нос. Он ещё какое-то время движется на меня по инерции, а потом, пошатнувшись, оседает на снег.

И это всё? А так красиво начал! Я даже толком не собрался. Джеб – один из самых простых базовых ударов в боксе. Он у меня на автомате вышел, не задумываясь.

- Эй, боец, - окликаю, - а то, чего доброго, стряхнулось чего-нибудь в мозгу, и он меня не узнает!

- Су-ука! – держится за лицо, - ты мне нос своротил!

- Ну, пардонте, прицел немного сбился, хотелось в глаз! – надо, всё-таки, проверить, насчёт сотрясения. Подхожу, нагибаюсь,

- Сколько пальцев видишь? – выставляю два. И мне тут же прилетает ответочка, только успеваю немного отклониться, так что зубы остаются на своих любимых местах. Чувствую, губа лопнула. Слизываю кровь.

- Угомонишься ты сегодня? – спрашиваю, - полегчало хоть?

- Полегчало, - вроде успокоился, - помоги подняться.

Подаю руку, а он - гад дёргает её и валит на себя, вернее, на свой кулак, если бы не тренировки, которые научили быстрой реакции, мой нос, пожалуй, был бы ещё краше Красавинского, а так, только бровь.

- Ну, сучонок, ты меня разозлил! – отвечаю свободной рукой в челюсть. Левый хук у меня не очень, ещё тренировать и тренировать, но ввиду неожиданности, он оказывается для Никитоса нокаутом.

Ослабший громила выпускает меня из захвата, и я чувствую, что тоже сил не осталось.

А Красавчик выпал в осадок совсем. Валяется на спине в позе морской звезды и, если сдохнет, то мне – конец!..

Немного передохнув, шевелю его опасливо, вдруг он там снова затаился, и сейчас как вмажет!

Нет, бревно бревном, но вроде пока одушевлённый предмет. Кое-как его усаживаю, он валится, а я с трудом и матюгами натягиваю куртку, чай не лето на дворе. Потом взваливаю на плечо и волоку сколько могу. Он не то, что не помогает, а боронит ногами снег, отчего я всё время норовлю завалиться с ним назад.

Бугай, конечно, здоровенный, а бестолковый и тяжёлый, просто ужас! Ни за что больше не свяжусь. Ещё одна подобная вылазка, и грыжа обеспечена.

Прокорячившись таким манером ещё немного, сбрасываю непосильный груз и присаживаюсь отдохнуть. Вот сейчас посижу немного и снова по…

* * *

Очнулся в лазарете у Королёвой. Попал, к кому стремился, но только не так, как хотелось…

Да ещё и слышу, как она ласково распекает придурка Красавина на своей половине. Может, ещё и в одной койке? Чуть не сорвался к ним туда, Красавчика добить окончательно! А она-то какова?! Совсем совесть потеряла, шлёндра!

Только подумал, а Инна сама повторила, ну и решил голос подать, чтобы не борзели там.

Она пришла тут же: уставшая, недовольная, одетая и прекрасная… Явно не с постели встала. Наверное, в моей голове тоже что-то стряхнулось.

И занялась мной. Коснулась лба прохладной ладонью, нахмурилась. Я и сам понимаю, что температура. У меня, когда жар, всегда затылок ломит, и сейчас раскалывается. Инна молча достаёт стетоскоп, я сажусь. Прикладывает холодный кружочек к груди, сосредоточена.

Я знал, что она училась в меде, стала врачом, но никогда не представлял этого. Она всегда оставалась для меня капризной, набалованной девчонкой, которая крутит парнями, как ей вздумается, и ни на что путное не способна.

А теперь предстала в совершенно непривычной ипостаси. Поскольку в моей семье и среди друзей врачей никогда не было, люди этой профессии всегда казались почти небожителями – мудрецами, наделёнными особым знанием. Им надо верить и слушаться! - вот завет, который передаётся в таких далёких от медицины семьях из поколения в поколение.

И теперь та, которую я презирал и ненавидел, оказывается одним из таких мудрецов…

Вместо того, чтобы наплевать на меня за