Царские врата - Александр Трапезников

— Верно, любовь — страшное, слепое наваждение, — кивнул Борис Львович, — Суггестия. Ну вот мы и до сестры добрались. Ты мне тоже помочь должен.

— Как? — насторожился я. Не понравилось мне, что он уже начинает хомут примеривать. А чего я другого ждал?

— Просто. Ты сам сказал, что я люблю Женю, это правда. И хочу жениться на ней. Так и будет. Но мне нужно, чтобы она вновь поверила мне. У нас в прошлом произошло… нет, тебе об этом знать необязательно, мне…

— Почему же? — перебил его я. — Что за тайны Мадридского двора такие?

— Это к делу не относится, — холодновато сказал он. — От тебя требуется только одно. Я не могу сейчас контролировать все поступки и умонастроение Евгении Федоровны, а ты рядом. И хоть не имеешь на нее особого влияния — она слишком самодостаточна, — но можешь, по крайней мере, сообщать мне о том, что происходит в вашем доме. Какая там стоит погода. Станешь вроде метеоролога.

— Другое словцо-то надо, — возразил я. — Говорите уж сразу: шпионом.

— И поспособствуешь ограждению ее мыслей от некоего человека, — невозмутимо продолжил он, будто я уже был полностью в его власти и получал первое задание. — Ты знаешь, кого я имею в виду. Это Павел Слепцов, твой монах черный.

«Заболотный проинформировал», — тотчас подумал я. И спросил:

— Как же я это сделаю, огражу то есть? Ведь она любит его. И у вас, Борис Львович, по-моему, ничего не получится.

— Это всего лишь увлечение, самообман, — сказал он, — Я к нему не ревную. Такие люди, как он, призваны служить Богу, и пусть. Нечего им среди людей мешаться. Жизнь другим портить. Все равно она с ним будет лишь несчастна. Да и не пойдет никогда за ним. У нее гордости много. А ты постарайся выветрить его дух из ее головы. Чтобы даже тени рядом не было.

— Да каким же образом?

— А хоть оболги его! — усмехнулся Борис Львович. — Обмажь чем-нибудь. На войне всякие приемы хороши. Мы все в окопах. А стреляют по тебе и свои и чужие.

— Этого я делать не стану, — сказал я, отодвигая деньги. Борис Львович несколько секунд пристально смотрел на меня, а потом вдруг быстро согласился:

— Ну не станешь — и ладно. А о погоде все-таки сообщай. И насчет Иды подумай, девушка перспективная. Договорились?

И он вновь передвинул банкноты ко мне.

— Попробую, — пробормотал я, и что-то толкнуло меня под руку, заставило взять эти деньги и положить в карман. Я при этом даже, кажется, покраснел.

— Теперь следующее, — продолжил Борис Львович, посчитав дело решенным. — Доктор звонил мне, сказал, что Евгении Федоровне нужен сейчас покой, ты тоже постарайся ее ничем не нервировать, всеми своими проблемами с Дашами и так далее. Я также не стану пока появляться. Если вновь случится какое-нибудь обострение или нервный срыв — немедленно вызывай Юрия Петровича. Он старичок грамотный, профессор, теперь на пенсии, готов и посидеть ночью у постели, если надо. Я ему всё вперед проплатил. Но, надеюсь, ничего подобного больше не произойдет. Тебя, кстати, по его словам, тоже подлечить надо. Займемся в свое время и этим. А теперь — прощай, меня в мэрии ждут.

Я поднялся и тут Борис Львович вдруг замешкался.

— Вот еще что, — сказал он, хлопнув себя по лбу. — Совсем забыл. Ты извини, но у меня правило. С далекой юности. Ты черкани-ка расписку на эти деньги. Нет, я с тебя не собираюсь их потом назад требовать, это вроде безвозмездной помощи, подарок. Но для проформы надо. Я от своих принципов не хочу отступать. Раз уж так у меня повелось, то пусть до конца и идет.

— Что писать? — спросил я, уставившись на положенный передо мной лист бумаги.

— Обычное: я, такой-то, получил от такого-то, столько-то, обязуюсь возвратить, допустим, через год. И, конечно же, без всяких процентов! — горделиво добавил Борис Львович. — Чтобы я с родного человека еще проценты брал! Число, подпись. И запомни: ничего возвращать мне не надо. Это исключено.

«Ну его к черту!» — подумал я и написал все, что требовалось. Затем Борис Львович проводил меня до дверей, и я выскочил на улицу.

С Беговой я поспешил к Щелковскому рынку, где надеялся застать Рамзана, Конечно же, он должен был быть там, где же еще? Начальник овощей и фруктов непременно при своем «войске». Прежде стрелял в русских солдат в Чечне, теперь преспокойненько угнездился в Москве, вместо гранатомета — спелые гранаты, и сок из них, как кровь пролитая. А сколько ее, интересно, на его совести? По какой цене пойдет? Я еще не знал четко, как буду с ним разговаривать, с чего начну, куда заведет беседа, но чувствовал, что сумею своего добиться, не струшу. И он вынужден будет отказаться от Даши. Я заставлю, я сделаю это. Не представлял, какой передо мною противник.

Но я находился в эйфорическом состоянии, меня несло, будто я с горы кувырком летел и не видел — что впереди? И еще тешила одна мысль, может быть, подленькая по отношению к Павлу. Вот он получит завтра вечером на теплоходе деньги от Котюкова и — вдруг так случится — решит часть из них на выкуп Рамзану дать /он может, даже непременно так и поступит!/, а я-то уже и опередил, я-то уже сегодня, сейчас с чеченом встречусь и верну долг! Успею первым. Не думал почему-то тогда, что первые последними становятся.

Примчавшись на рынок, я почти сразу разыскал Рамзана: он прохаживался между радами вместе с еще каким-то кавказцем, сильно пузатым. Обсуждали что-то на своем языке. Этот пузатый выглядел, как настоящий бандит, а Рамзан напротив — чисто выбрит, рубашка белая, галстук, Я вспомнил Дашины слова, что он бывший комсомольский работник, таким и остался, только идеологию поменял. Глаза холодные, умные, держится важно, с достоинством, чувствуется порода. Как сытый ягуар в клетке. Нет, это мы все в клетке, а он на свободе ходит. Выбирает жертву.

Я встал у них на пути, а Рамзан еще раньше увидел меня и будто что-то предощутил, может от меня волны какие-то шли, и шаги замедлил. Конечно же, он узнал меня, поскольку не раз видел с Дашей. Более того, не сомневаюсь, что говорил с ней обо мне. И с Татьяной Павловной тоже — чтобы меня отвадить. А сейчас он шепнул что-то пузатому, тот отвалил, и мы остались с Рамзаном лицом к лицу. Рядом продавцы с покупателями шумели, о ценах спорили, а мы пока молчали. Я не знал, как начать торг.

— Сказать что хочешь? — произнес Рамзан, мне показалось — насмешливо. И добавил: — Пошли в палатку. Здесь не будем.

Я двинулся вслед за ним. Это был вагончик на колесах с парой оконцев, внутри кое-что из мебели, тюки у стенок. На столе в тарелках всякие фрукты.

— Кофе-чай будешь? — спросил Рамзан. — Или сразу к делу приступим? Ты садись.

Я сел, только сейчас сообразив, что всё это время сжимаю с кармане деньги. Аж пальцы, должно быть, побелели.

— Что в руке держишь? — вновь спросил Рамзан. — Тебя ведь, кажется, Николаем зовут?

— Вы это знаете, — ответил я. — И догадываетесь, наверное, зачем я пришел. Мне нужно, чтобы вы отпустили Дашу. Насовсем.

— Вот те на! — весело улыбнулся Рамзан, блеснув белыми зубами, — А если не отпущу, то что сделаешь? Убьешь меня, что ли?

— Нет, — подумав, отозвался я. — Зачем? Я принес деньги. Сколько вам задолжала Татьяна Павловна?

— Много, у тебя столько нет, — произнес он на сей раз серьезно. И даже с каким-то любопытством на меня уставился. Глаза у него желтизной отдавали, действительно, как у крупной кошки. А может от наркотиков. Не он ли Дашу к втянул в эту пагубу? Я вытащил, наконец, из кармана руку и показал банкноты.

— Я-то думал, у тебя там нож, а то и пистолет припрятан, — как-то вроде разочарованно произнес Рамзан. — А мой юный соперник «зелень» принес, травки предлагает покушать. Считаешь, что баран, да?

— Здесь почти две тысячи долларов, — ответил я. — Если мало, принесу потом еще. Но должно хватить, по моим расчетам.

— А ты всё рассчитал, да? Смелый. Но глупый еще.

— Это почему же?

— А потому что мне не нужны твои деньги. Я тебе сам дам, чтобы ты исчез.

Я понял, что наш разговор заходит в тупик. Сквозь грязные оконца лился какой-то тусклый свет. Рамзан взял со столика апельсин, подкинул его вверх и положил обратно. Белые зубы вновь обнажились в улыбке. Почему я надеялся, что он сразу накинется на доллары?

— У меня на родине, такие мальчики, как ты, уже давно воины, — произнес он. — А ты торговаться пришел. Стыдно. И не по-мужски. Иди прочь, пока я не отобрал деньги.

— Что вам надо? — спросил я. — Покуражиться только над ней? Зачем вам Даша? Она православная.

— Э-э! Делов-то, мусульманкой станет. Разве в религии их счастье, женщин? Они для другого созданы. Терпеть, покорными быть, ублажать мужчину. Особенно, ваши женщины, русские. Скоро они все научатся, что надо делать. Захотим — и веру сменят.

— Ты, что ли, научишь? — напрягся я.

— Заставим, — ответил он и, вновь взяв апельсин, раздавил его в кулаке. — Или вот такой сок пойдет. А сок из них сладкий. Красивые они, но подлые. Их всех купить можно, любую из них. Лишь цены разные. И вытворять с ними можно всё, что угодно. А они вас продают, мужей своих и женихов. Потому что защитников в вас не видят, вы тоже подлые. И трусливые. Все попрятались, когда Союз рушился. А был и моей родиной. Жили бы вместе, не ссорились. Мы маленький народ, но вы теперь воюете с нами десять лет и все равно никогда не победите. Корень ваш вырван. И они вам рожать перестанут. Исчезните вы все скоро.