Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— А когда мисс Клютч выздоровеет? — спросила Глинда.

— Ах, дитя, дитя, — покачала головой мадам Кашмери. — Сколько надежды. Как это трогательно! — И жестким голосом продолжала: — Вы ведь сами рассказывали мне, как упорно повторялись у вашей опекунши приступы этого необычного заболевания. Видимо, недуг прогрессирует. — Директриса медленно, задумчиво пожевала кусочек печенья, и щеки у нее то втягивались, то выпячивались, как жаберные крышки у рыбы. — Конечно, мы можем надеяться. Побоюсь, не более того.

— И молиться, — добавила Нессароза.

— Разумеется, — подтвердила мадам Кашмери. — В воспитанных кругах это понимается само собой.

Сестры вспыхнули. Глинда, сославшись надела, поспешно вышла из директорского кабинета. Бок с горечью посмотрел девушке вслед. Теперь он хотя бы знал, что скоро ее увидит: столкнувшись после запрета нанимать Зверей с нехваткой преподавателей, ректор университета решил, что лекции будут читаться студентам из всех колледжей одновременно. Бок увидит Глинду на первом общем занятии за всю историю Шиза. Он уже сгорал от нетерпения. Хотя она изменилась, сильно изменилась…

2

Глинда и сама чувствовала, что изменилась. Она приехала в Шиз самовлюбленной взбалмошной девчонкой — и вдруг оказалась в логове змей. Может, она сама виновата? Придумала вот для опекунши несуществующую болезнь, и та вдруг с ней слегла. Как так вышло? Не из-за врожденного ли таланта к колдовству? Глинда решила с этого года углубленно изучать магию, но мадам Кашмери вопреки обещаниям так и не отселила от нее Эльфабу. Глинда приняла это стоически, ей уже было все равно. После смерти профессора Дилламонда многое теперь казалось незначительным.

Директрисе она больше не доверяла. Только ей Глинда наплела нелепую ложь про болезнь опекунши. Теперь она ни за что не подпустит к себе Кашмери, не даст управлять собой. И никому не признается в своем неумышленном преступлении. Тут еще Бок вертится вокруг, как назойливая муха. Зря она с ним целовалась. Страшная ошибка. Ну ничего, игры с огнем уже позади. Зато она увидела, каковы на самом деле ее подружки: Фэнни и компания. Безмозглые эгоистки. Впредь она не будет иметь с ними ничего общего.

А Эльфаба, напротив, как раз могла стать настоящим другом, если, конечно, эта безрукая куколка-сестра не помешает. Перед приездом Нессарозы Глинда долго упрашивала Эльфабу рассказать о сестре, чтобы морально подготовиться.

— Она родилась в Кольвене, когда мне было около трех лет, — объясняла Эльфаба. — Мы тогда остановились у маминых родителей. Стояла страшная засуха. Потом, после маминой смерти, отец рассказывал, что с рождением Нессы в колодцах снова появилась вода — правда, ненадолго. Доведенные до отчаяния жители обратились к языческим богам. Были даже человеческие жертвоприношения.

Эльфаба на секунду прервалась и через силу с отвращением продолжила:

— Погиб наш семейный друг, стеклодув из Квадлинии. Обезумевшая толпа, подстрекаемая механическими часами и язычниками-фанатиками, растерзала его. Черепашье Сердце — так его звали. — Эльфаба по привычке поджала под себя ноги и обхватила руками черные поношенные сапожки. Взгляд ее не отрывался от пола. — Наверное, поэтому, родители решили стать миссионерами в Квадлинии и больше не вернулись на родину.

— Миссионерами? — переспросила Глинда. — Ты ведь говорила, твоя мать умерла при родах.

— Она прожила еще пять лет, — сказала Эльфаба, разглядывая складки своего платья, будто стыдясь рассказа, — и умерла, когда родился мой младший брат. Отец назвал его Панци: видимо, в память о Черепашьем Сердце — думал о черепаховом панцире. Так мне кажется. Мы жили как бродяги: ходили по деревням — я, Нессароза, Панци, няня и наш отец Фрекс. Он проповедовал, а няня воспитывала нас, учила, хозяйничала по дому, когда он у нас был. Тем временем пришли люди Гудвина и стали осушать болота, пытаясь раздобыть рубины. Ничем хорошим это, разумеется, не кончилось. Они перебили квадлинов, согнали остальных в резервации и морили их голодом. Потом награбили рубины и ушли. Отец тогда чуть с ума не сошел. Да и не было там столько рубинов, чтобы окупить все затраты. А между тем обещанные каналы в Манчурию так и не провели, а засухи продолжаются. Издают законы, возвращающие Зверей из городов в деревни, в неволю к человеку, но это лишь средство для отвода глаз, чтобы фермеры хоть над чем-то ощутили свою власть. Гудвин целенаправленно разобщает народ — вот вся его политика.

— Мы говорили о твоем детстве, — напомнила Глинда.

— Так это одно и то же. Разве можно отделить собственную жизнь от общественной? Или что ты хотела услышать? Чем мы питались? Во что играли?

— Я хотела, чтобы ты рассказала про Нессарозу. И про Панци.

— Несса — калека. Она упрямая, умная и считает себя святой. Унаследовала отцовскую набожность. О других заботиться не умеет, потому что о себе-то толком не может. Ребенком я постоянно с ней сидела. Не знаю даже, что станет после смерти няни. Наверное, мне опять придется ухаживать за сестрой.

— Какая жуткая перспектива! — вырвалось у Глинды.

Эльфаба мрачно кивнула:

— Именно.

— А что Панин? — осторожно спросила Глинда, страшась разбередить новые раны.

— Здоровый розовощекий мальчик, — сказала Эльфаба. — Сейчас ему должно быть около десяти. Живет с отцом; они приглядывают друг за другом. Мальчишка как мальчишка — может, глуповат слегка, но его ведь обделили еще больше нашего.

— То есть?

— У нас с Нессой хоть и недолго, а все-таки была мать. Непостоянная, пьющая, умная, неуверенная, смелая, упрямая, добрая женщина — вот какая она была. А Панци с самого рождения воспитывала няня. Она старалась, конечно, но разве можно заменить мать?

— И кто из вас был маминым любимчиком?

— Не могу сказать, не знаю. Стал бы, наверное, Панци — он мальчик. Но мама умерла, так его и не увидев.

— А папиным?

— Ну, это просто. — Эльфаба спрыгнула с кровати и подхватила книги, давая понять, что пора бы прекратить слишком откровенный разговор. — Отец всегда выделял Нессу. Сама увидишь, когда она приедет. Сестра всем нравится.

И с этими словами Эльфаба выскользнула из комнаты, едва взмахнув зелеными пальцами на прощание.

Несса не слишком-то понравилась Глинде. Сколько внимания она к себе требовала! Няня ходила вокруг нее на цыпочках, а Эльфаба то и дело предлагала всякие перемены в их комнате для удобства сестры. Давайте приспустим шторы, чтобы солнце не обжигало нежную Нессину кожу. Нет-нет, ровно вот так, не больше. Может, прибавить света в керосиновой лампе, а то Нессе темно читать? Тс-с! Тише! Несса заснула — а она так чутко спит. Глинду восхищала и одновременно пугала уродливая красота Нессарозы. Одевалась она необычно, но всегда со вкусом. Излишнее внимание к себе не любила и всегда переводила его к духовному: то вдруг набожно склонит голову, то восторженно захлопает глазами. Эти проявления религиозного воспитания, о котором посторонние не имели ни малейшего понятия, были трогательны до слез — и в то же время страшно раздражали. Ну что ей такого сказали, чего выделывается?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});