Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол

Двадцатые

Дело Галки

Каким бы преимуществом ни обладало будущее в объеме, прошлое восполняет недостаток в весе…

Из дневников Ф. К.

Тусклый свет пожухлой прошлогодней соломой лился из одинокого фонаря на скользкую, будто жиром смазанную мостовую пустынной улицы. Щупальца тумана словно живая любопытная лоза буйного амазонского виноградника вились вокруг столбов, сползая в водосток. Старые дребезжащие здания унылой магистрали возвышались безликими индустриальными замками из кирпича. Где-то вдалеке раздался звонок последнего троллейбуса. Минутой позже, словно запоздалое ответное ворчание, часы на высотке пробили полночь. Из угла шмыгнула крыса, неистово скребя когтями о каменную поверхность.

Вскоре после боя часов открылась усыпанная заклепками стальная дверь одной из фабрик, и из нее небольшими группами засочились усталые рабочие — ночная смена возвращалась домой. Не произнося лишних слов, лишь обмениваясь избитыми, превратившимися в ритуал репликами, чернорабочие вяло плелись вдоль по булыжной мостовой в свои захудалые клетушки.

Дорога вела мимо темного переулка, расколовшего две фабрики, словно клин — бревно. Никто из вымотавшихся за день людей не заметил две зловещие фигуры, притаившиеся во мраке переулка, как волки у входа в логово.

Когда прошел последний из самых медлительных рабочих, одна тень шепнула другой:

— Думаешь, она еще появится?

— Да, да. Не дрейфь. Она всегда найдет причину, чтобы задержаться. Наверно, решила наспех перепихнуться с боссом.

— Лучше б ты оказался прав, иначе мы в полной трубе. Обещали же мадам By притащить ей еще одну кралю, а корабль в Шанхай отходит ровно в два. Нам надо еще приволочь товар на палубу.

— Не психуй, Христа ради! Боже, можно подумать, что ты никогда раньше не похищал проститутку! Лучше уж заниматься работорговлей белыми бабами, чем взламывать замки квартир.

— Верно. Просто сегодня у меня дурное предчувствие.

— Так оставь его при себе! Хлороформ готов?

— Ладно, я ведь не собираюсь сдернуть, но я чувствую что-то…

— Тихо! Шаги!

Приближалось одинокое цоканье женских каблуков. Обнаженная рука и край юбки едва показались из-за угла, как на ничего не подозревавшую женщину набросились двое громил, скрутили ей руки и прижали к лицу тряпку, пропитанную эфиром.

— Отлично, вырубилась! Поднимай ее за ноги, а я возьму за руки. Дотащим до нашего драндулета, а там, считай, мы уже на месте.

Вдруг ночь пронзил странный крик, то ли человеческий, то ли птичий: жуткое завывание, в котором слышалась ядовитая саркастическая насмешка.

Похитители, трясясь от страха, бросили бесчувственную жертву на тротуар.

— О черт, только не это!

— Где он? Где?

— Вон! Я его вижу! На крыше!

На высоком парапете вырисовывалась устрашающая фигура — олицетворение злого рока всех злодеев, душераздирающая икона правосудия и возмездия.

Галка!

Высокая, худая как скелет фигура. Фетровая шляпа с широкими полями и примятой тульей. Черная как смоль накидка из перьев крепится на шее и свисает словно крылья с распростертых рук. Маска хищной птицы с острым клювом оставляет открытым лишь подбородок.

Из-под маски вновь вырвался пронзительный крик: то ли карканье, то ли вопль безумца.

— Не стой как вкопанный! Стреляй!

Перепуганные бандиты выхватили пистолеты, прицелились, пули защелкали по парапету.

Но Галки там уже не было.

Оставив женщину валяться на тротуаре и нервно поскуливая, словно неисправный механизм готического барометра на городской площади, похитители озирались по сторонам, напрягая слух, чтобы не упустить ни звука. Жуткую тишину нарушала лишь капель сгустившегося тумана.

— Мы смогли! Мы спугнули Галку! Не такой уж он и крутой говнюк!

— Хватит трепаться! Надо скорее довезти эту шлюху до доков.

— Сомневаюсь, господа.

Похитители через силу обернулись, и зубы их застучали от ужаса. Перешагнув через бесчувственную женщину, к ним направлялся Галка; руки в желтых перчатках сжимали странного вида пистолеты, нацеленные в трясущихся головорезов. Не дожидаясь реакции бандитов, Галка выстрелил. Не было ни грохота, ни вспышки, ни порохового дыма: только тихое «пиу-пиу».

Похитители попытались выдернуть вошедшие глубоко в шею дротики, но тут глаза их закатились, и бандиты повалились на землю.

Галка вмиг связал их толстым шнуром, размотав его с пояса, поднял девушку и перекинул ее через плечо, как это делают пожарные — одна рука в перчатке со знанием дела держала ее за бедро.

— Больничная койка подойдет тебе лучше, чем кровать борделя, либхен. А я как раз успею навестить судно, идущее в Шанхай. Какая многообещающая ночь!

С этими словами он вырвал перо из своей накидки и бросил его меж связанных мужчин. Затем, повторив неистовый вопль, исчез словно призрак, рожденный лихорадочным воображением.

Когда господин Фрэнк Кафка утром третьего июля 1925 года вошел в офис своего работодателя на Бродвее, дом 1926, то обнаружил, что все служащие вышли из обычного степенно-умиротворенного состояния и превратились в толпящийся шумный балаган, похожий на стаю обеспокоенных грачей или же встревоженную ударом топора колонию термитов.

Повесив свой щегольской «хомбург» на деревянную вешалку у двери в личный кабинет, Кафка поморщился от громких голосов и неохотно приблизился к шумному сгустку коллег. Причиной дискуссий и центром внимания оказался утренний выпуск «Графика» — нью-йоркской бульварной газеты, являвшей собой свежайшее дополнение к сонму изданий, принадлежащих тому самому человеку, на которого они трудились с утра до ночи — так сказать, при нормальном ходе дел. А теперь вся каторжная работа застопорилась.

Комок хомо сапиенсов с торчащими во все стороны конечностями казался единым организмом, состоящим из мужских и женских аксессуаров: накрахмаленных пристежных воротничков, подвязок, блуз с оборками, туфель с пряжками. Воспользовавшись своим немаленьким ростом, Кафка заглянул через головы коллег и попытался прочесть крупные заголовки первой полосы. Не в состоянии понять их смысл, он решил обратиться за справкой к девушке, смирившейся с тем, что ее вытеснили из толпы.

— Милли, доброе утро. С чего такая шумиха?

Милли Янсен глянула на Кафку искрящимися озорными глазами. Молодая женщина, чуть старше двадцати, с вьющимися черными волосами и пробором посередине, расплылась в улыбке, демонстрируя всю свою привлекательность. В тот день на ней была черная блуза из вискозы, усыпанная белыми горошками, рукава подвернуты до локтей, а длинная черная юбка подпоясана широким кожаным поясом.

— Ну, вы и спросили, Фрэнк. Клянусь, вы живете в ином мире! Вы правда ничего не слышали? Улицы гудят новостями! Загадочный недремлющий Галка — прошлой ночью он опять нанес удар.

Кафка демонстративно зевнул.

— Всего-то? Я же не могу тратить время, чтобы быть в курсе происходящего с каждым Гансом, Эрнстом и Адольфом, решившим взять закон в свои руки. Что он на сей раз учудил? Пресек кражу яблока из лотка уличного торговца фруктами?

— Ах, Фрэнк! — Милли мило сложила губки. — Вы такой циник! Почему вы ни на минуту не можете стать идеалистом? Если вам действительно интересно, то Галка поймал банду, занимавшуюся торговлей белыми женщинами! Только представьте — они похищали беззащитных трудяжек, таких, как я, и на корабле доставляли их на Восток, где подсаживали на опиум и вынуждали вступать в противоестественные акты разврата!

Кафка улыбнулся улыбкой человека, уставшего от этого мира.

— Пустая трата времени и сил. Будь преступники чуть дальновидней, они бы поступили иначе. В городе полно женщин, которые передерутся, чтобы попасть к ним. Вчера, возвращаясь домой по Бродвею, я насчитал с дюжину.

Милли посерьезнела.

— Вы всегда такие вещи говорите, Фрэнк… но я знаю: на самом деле вы другой.