Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Взоры собравшихся устремились на иноземцев, которые осторожно и медленно спускались со своей ношей по ступеням. Высоченные каблуки цокали, точно подковы, по каменным плитам.

Торжественно прошествовав по залу, французы остановились в пяти шагах от меня. После чего опустили на пол свой гробоподобный ящик и открыли крышку. Внутри оказался пирог невиданно огромных размеров.

— Его христианское величество французский король Людовик посылает вам в качестве рождественского подарка мясной пирог. Его испекли из гигантского кабана, подстреленного на охоте лично рукой его величества. — И послы церемонно поклонились.

Я обозрел сверху сей кулинарный шедевр — он был величиной, пожалуй, со стол. Сие витиевато украшенное кондитерское изделие выглядело крайне соблазнительно, поблескивая аппетитной корочкой, запеченной до золотисто-коричневого цвета.

— Меч, — повелительно произнес я, и мне в то же мгновение предупредительно подали его.

Я срезал верхнюю корку, и в нос мне ударила отвратительная вонь: начинка пирога протухла. Кабанина испортилась и омерзительно позеленела.

— Ну и смрад, — бросил я, отступив назад.

— Таков запашок французских манер, — закончил Уолси, и его голос прозвенел в наступившей тишине.

Мы повернулись к улыбающимся французам.

— Передайте вашему господину нашу благодарность, — сказал я, — но у нас в Англии нет любителей протухшего мяса. Нам больше по душе свежие изыски бывших французских владений. К примеру, мои титулы и наследство. А эту разлагающуюся мертвечину вам следует доставить обратно Людовику с нашими наилучшими пожеланиями.

Они смертельно побледнели, вероятно, не на шутку перепугались.

— Да, эта падаль порождена на французской почве, — добавил я. — Позаботьтесь, чтобы она вернулась к своим истокам.

* * *

Я ненавидел Людовика. На такой возмутительный выпад необходимо было ответить должным образом! Однако я смирил гнев, не хотелось расстраивать Екатерину. Пришлось просто высмеять его подарочек, умалив значение оскорбления. До поры до времени.

XVII

В ту ночь в назначенный час компания ближайших придворных во главе со мной намеревалась совершить «внезапное» вторжение в покои Екатерины. (Возможно, нынче подзабыли о том, что прежде королева занимала личные, отдельные апартаменты. Мне говорили, что эта освященная веками традиция прижилась только в Англии и немало способствовала обоюдным супружеским изменам. Я упомянул здесь о данном обычае, ибо предвижу, что вскоре он окончательно изживет себя. Если бы Анна Болейн не имела собственной спальни… или Екатерина Говард…)

Дюжина молодцов, включая меня, вырядились в зеленые плащи из кендалского бархата и закрыли лица серебряными масками. Мы собирались ворваться в будуар Екатерины под трубные звуки фанфар, изображая Робин Гуда и его друзей, которые похищают красивых девушек. Предполагалось, что после шутливой борьбы будут устроены танцы при факельном свете. Конечно, по тайному уговору Екатерина поджидала нас с одиннадцатью фрейлинами, дабы обеспечить всех кавалеров дамами.

Все шло по плану. Мы подкрались к покоям королевы и, распахнув двери, разом вломились внутрь. Женщины завизжали. Екатерина уронила резную шкатулку слоновой кости, и она раскололась, упав на пол. Королева якобы в ужасе прикрыла рот своими тонкими руками. Она готовилась ко сну и сидела в бордовом плаще, накинутом поверх ночной рубашки. Янтарные, уже расчесанные волосы золотились в отблесках факелов. Мне подумалось, что, несмотря на расплывшуюся талию, жена моя осталась необычайно соблазнительной и красивой.

— Готова ли королева сдаться на мою милость? — вздохнув от восхищения, спросил я, затем протянул к ней руки (мои пальцы были унизаны кольцами, безусловно, она их сразу узнала) и кивнул музыкантам: — Будьте любезны, сыграйте нам павану.

Зазвучала музыка, и мы начали танцевать.

— Я узнала вас, милорд, — прошептала Екатерина, когда мы сблизились в танце.

— Неужели? — Я наслаждался игрой. — А вы уверены?

— Естественно, — ответила она, проходя мимо и задевая меня полой бархатного плаща. — Я узнала бы прикосновения ваших рук среди тысяч других.

Я загадочно улыбнулся. Меня всегда очаровывали легенды о королях и принцах, которые странствовали, переодевшись в простое платье, — так поступали еще римские императоры и даже Генрих V до его восхождения на престол. Это могло стать опасным приключением (если бы о ваших планах прослышали враги), однако я мечтал о подобном путешествии.

Вдруг Екатерина побледнела и, пошатнувшись, припала ко мне. Она прижала руки к животу. Музыканты продолжали упорно играть, но королева стояла как вкопанная. Потом, вскрикнув, она рухнула на пол.

Мы потрясенно застыли. Не растерялся только Уолси (вездесущий Уолси, который забежал на минутку, дабы убедиться в достойной подготовке нашего полночного пиршества).

— Лекаря, — тихо приказал он ближайшему пажу невозмутимым тоном. — Отнесите ее величество в родильные покои. Как, они еще не готовы? Тогда в ее опочивальню.

«Лесные братья» галантно перенесли Екатерину на ее кровать. Фрейлины, лекари и слуги — все собрались в спальне королевы, притащив чистое белье, лекарства и медицинские инструменты.

Моя жена заходилась криком, испытывая древние муки деторождения. Лишь к рассвету ее страдания закончились: младенец, уродливое недоразвитое существо, покинул чрево на три с половиной месяца раньше положенного срока. Мертвое дитя унесли в унылых рассветных сумерках и закопали в неизвестном мне месте. Я пребывал в страшном расстройстве и не хотел даже слышать о церковных обрядах.

Сумеречный утренний свет пробивался через шторы, когда я пришел навестить Екатерину. Побледневшая и покрытая испариной, она лежала на кушетке, а слуги перестилали ее кровать, убирая пропитавшееся кровью белье. Королева сжимала в руках распятие. Она напоминала мертвеца с полуоткрытым ртом. У меня мелькнула чудовищная мысль: как уродливо выглядят роженицы. Я не узнал мою Екатерину, передо мной была пятидесятилетняя старуха с суровым незнакомым лицом.

Я опустился перед ней на колени, но она спала глубоким сном и даже не шевельнулась. Наконец я поднялся и покинул опочивальню. Несмотря на бессонную ночь, усталость совсем не мучила меня, напротив, мной овладела необычайная жажда деятельности. Я решительно вернулся в будуар жены, где по-прежнему горели факелы, освещавшие наш бал, и погасил их, а затем бодро направился в свои покои. Рассвет выдался отвратительный. По стеклам хлестал мокрый снег. В коридорах стоял холод.

Раньше я с нетерпением ждал зимы. Мне хотелось морозного снежного Рождества, и вот оно наступило. Достаточно было приказать, и любое мое желание исполнялось… Или так мне казалось…

Ведь то, чего я хотел больше всего на свете, что всеми силами стремился сохранить, пропало безвозвратно.

XVIII

Уилл:

Да, по-видимому, Гарри утратил магическую власть над судьбой, дарованную ему в качестве искушения на столь краткий срок. И он проведет в попытках вернуть ее последующие двадцать лет — в эти годы произойдут самые разнообразные события, и однако чудо так и не свершится. Они прошли для него мучительно, хотя существенно не затронули и не изменили его, лишь привели в смятение, породив гнев, смешанный с обидой, — поскольку он, Генрих, король Англии, был отдан на милость ведьмы.

Генрих VIII:

Если бы даже я приказал, радость не озарила бы мою душу. Печаль надолго воцарилась во дворце и омрачила первые месяцы наступившего нового года. Мы с Екатериной, вместе переживая нашу утрату, сильно сблизились, объединенные общим горем. Мы заказали и посетили несколько особых месс, это еще больше укрепило наши набожность и благочестие. Я ни с кем не мог поделиться своим горем, поскольку произошедшее касалось лично меня, моей венценосной особы. А Екатерина… Да, Екатерина принадлежала к королевскому роду, и она понимала меня…

Когда наконец ее здоровье полностью восстановилось, я вдруг обнаружил, что единодушие и взаимное сострадание привели к новым отношениям в супружеской постели. «Как странно, — с удивлением подумал я тогда (и до сих пор удивляюсь), — дружба, видимо, подавляет вожделение, душит его подушкой тесной душевной близости?» Ведь страсть не нуждается в этом; она расцветает пышным цветом на почве загадочной отстраненности, которая питает телесное влечение. Екатерина, моя таинственная испанская принцесса, стала теперь моим другом по несчастью… и тем не менее, соблюдая библейские заветы, я познавал ее, как и должно мужу познавать жену.

* * *

Именно Уолси я попросил заказать особые мессы во исполнение наших с Екатериной намерений. Он уже доказал мне свою преданность на заседании Тайного совета. Я проявил дальновидность, когда ввел Уолси в состав Совета. Мой верный сторонник незамедлительно начал действовать в противовес некоторым планам Фокса, Уорхема и Рассела. Проницательный Уолси был умен и тактичен, я оценил эти его положительные качества, когда он не проявил никакого любопытства относительно проведения дополнительных богослужений. Помимо осторожности Уолси отличался еще и честностью. Я приобрел хорошего слугу. Оставалось только научиться наилучшим образом использовать его способности — к нашей общей выгоде.