Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

теперь вот нахожусь перед вами.

— Мне Пионовский рассказывал о Вашей летной репутации, — усмехнулся Абаза. — Не скрою, это одна из главных причин, по которой я согласился на встречу с вами.

— А другие причины? — перебил я, чтобы избежать возможных комплиментов.

— Еще одна, как мне подсказывает интуиция, да и жизненный опыт тоже, — отличный летчик вряд ли согласится работать по заданию органов.

— Что, стараются внедрить?

— Вы даже не представляете, как настойчиво.

— Значит, есть риск, что меня теперь попробуют привлечь… — Свой вывод я сделал вслух, и Абаза согласно кивнул.

— К счастью, испортить мне летную карьеру они уже не могут. И заслуженную пенсию тоже вряд ли отберут.

— Если вы не будете очень сильно возникать, когда не надо, — возразил он.

— А вам они… — я замялся, подбирая подходящие слова, — уже в чем-то воспрепятствовали?

— Да. Но со мной, ерунда. Почти пустое — не дали защитить докторскую диссертацию. Только и всего. Невелика потеря, — махнул он рукой. — Другим, бывало, доставалось хуже.

— Как, например?

— Лишали допуска, следовательно, попросту увольняли с секретной работы. Кое-кого подвергали психиатрической экспертизе. Наверное, догадываетесь, какой?

Я кивнул:

— Это у них есть в запасе для любого.

— Вот в том-то и дело, — сказал Абаза, — в том-то и дело… Сколько сообщений от очевидцев по этой причине не доходит до нас, а часто и до них!

— Об этом я знаю.

— Скажите, а вы могли бы совершать поездки из Москвы в интересующие нас места с командировочными удостоверениями от нашей комиссии для встреч с очевидцами или для наблюдений? За счет комиссии, разумеется.

— Время у меня есть, готовность встречаться с вашими корреспондентами — тоже. Вот только стоит ли мне брать от вас командировочные удостоверения? Ведь вы, как я пониманию, остаетесь «неформалами». Не лучше ли мне встречаться с людьми без этих бумаг?

— Совсем без бумаг — тоже плохо, — убежденно возразил Абаза. — Могут и за шпиона принять. А так мы — хоть и плохонькое, но все же прикрытие. Как бы… — он тоже не сразу подобрал слова, — неодобрительно они ни относились к нашей деятельности, все-таки нас не разогнали. Правда, и выпрямиться в полный рост не позволяют. Ну, и то ничего.

Я кивнул, соглашаясь.

— Вообще говоря, я согласен был бы отправиться и в длительную экспедицию или засесть где-нибудь в глуши, если есть шанс вести там натурные наблюдения. Вряд ли у вас, я хочу сказать, у членов комиссии с учеными званиями, есть возможность надолго оставлять основную работу. И вообще Москву.

— А Вы женаты?

— Нет, обошлось.

— Если не секрет, почему?

— Так свободней. У меня никогда не было уверенности, что доживу до пенсии. Зачем подводить женщину с ее расчетами на меня?

— Стало быть, Вы действительно очень часто сильно рисковали, — сделал вывод Абаза, не столько спрашивая, сколько подтверждая про себя то, что, очевидно, слышал от Пионовского.

— Когда говорят — «сильно рисковал», — возразил я, — хочется спросить, что именно имеют в виду. Если игру на авось, то это не про меня. Я, конечно, не хочу создавать впечатление, что, мол, все могу рассчитать. Но все-таки стараюсь рассчитывать свои возможности заранее. Свои и самолета.

— Но я уже слышал, что Вы совершали посадки и взлеты с немыслимо малых площадок. Ни один авиационный специалист не мог в это поверить.

Я пожал плечами.

— У них были все основания не верить. Я бы и сам не поверил, если бы в таких ситуациях кто-то действовал только по правилам.

— Так Вы их еще и нарушали?

— А как иначе? Инструкции же пишутся не просто так, не с потолка.

— Ну да, я знаю — кровью летчиков, — вставил Абаза.

— Нет, я сейчас не об этом. Если маневрировать при посадке так, как предписано, пробег машины по земле молитвами и мастерством сильно не уменьшить. Поэтому, в некоторых случаях — подчеркиваю — в некоторых! — когда не было иной возможности сесть на совсем куцую полоску, я использовал аэродинамические торможения всеми плоскостями почти перед касанием к земле. Вообще это чревато потерей устойчивости. При больших углах атаки слишком легко свалиться на крыло или на хвост. Короче, чем-нибудь воткнуться в землю, и если ты не сросся с аппаратом в одно целое, это действительно сильно рискованно. Учить такому я бы никого не взялся. К подобным вещам надо обязательно приходить самому. Причем пробовать кое-что втихаря, когда никого больше нет на борту. В моем способе сокращать пробег при посадке в мою пользу, пусть и в запрещенном режиме, но все же работает аэродинамика. А при взлете, когда негде разбегаться, еще труднее. Я же не могу по своей воле увеличить мощность мотора или изменить планер. Что есть в машине, то и есть. Иного не появится. Даже при самом горячем желании.

— И как же Вам удавалось взлетать?

— Когда как. Иногда удавалось своими силами на сколько-то метров удлинить полосу. Конечно, она все равно оставалась куцей, но для самолета почти без груза и с небольшим запасом горючего, да при встречном приличном ветре, позволяла взлететь. В трех случаях использовал и без меня известный способ — спрыгнуть с обрыва в конце полосы. В двух случаях в дополнение к тормозам колес использовал трос-швартов, закрепленный одним концом за мертвый якорь на земле, чтобы еще на стоянке можно было разогнать мотор до предельной мощности, потому что без этого одни штатные тормоза на месте самолет на полном форсаже не держат. А так механик по моему сигналу освобождал конец троса, закрепленный на фюзеляже, и благодаря этому машина начинала разбег с бо́льшей тягой, чем при нормальном отпускании тормозов.

— Как же он освобождал швартов? Обрубал что ли?

— Это уж его секреты. Я объяснял, что мне нужно, а он придумывал. Конечно, не в режиме импровизации. Это мы с ним пробовали заранее на полосе нормальной длины, замеряли пробег до открытия и на этой основе уже действительно импровизировали на местности, когда в этом бывала крайняя нужда.

— Крепко же он верил в Вас!

— Как и я в него. Без этого в авиации не то что экспериментировать, но и просто летать невозможно. От работы механика зависит успех всех без исключения полетов, а от виртуозности летчика — только некоторых. Знающий дело пилот нипочем не поставит себя выше своего механика, несмотря на то, что именно он — командир, а механик — подчиненный.

— Мда-а… — протянул Абаза, снова о чем-то задумавшись. — Знаете, — наконец заговорил он, — я рад, что Вы пришли к нам. Видно, что вы человек наблюдающий, сомневающийся и ищущий. Для начала я готов дать Вам материалы, которые позволят войти в курс дела. Если прочитанное не охладит, я думаю, мы сможем сотрудничать. Если охладит — не обижусь. Идет?

— Идет, — согласился я.

Абаза достал из небольшого сейфа рядом со столом несколько папок. Раскрыв одну, он