Бритва Оккама в СССР - Евгений Адгурович Капба

Машерова. Говорят, он уговорил Ахмад-шаха Масуда заключить мир с советским правительством, поймал с помощью своих сверхъестественных способностей дюжину маньяков-садистов и сотню коррумпированых партийных сановников. А еще — именно он виновен в массовых репрессиях, которые сейчас проходят в СССР.

— Ого, — сказал я. — Кто говорит?

— Все говорят, — глянул мне прямо в глаза поляк.

— Пусть говорят, пусть говорят, пусть говорят… — я отмахнулся, про себя поминая одного говорливого тёзку моего собеседника, из будущего.

Стивен переводил взгляд с меня на поляка и обратно, а потом протянул руку открытой лаоднью вверх:

— В конце концов, мистер Белозор… Камрад Белозор, почему бы и нет? Расскажите, что меня ждет?

— В конце концов, — сказал я. — Почему бы и нет, Стивен?

Если удастся вправить мозги и дать шанс этому почти гению соскочить с наркотиков на несколько лет раньше — это будет победа, а? Тем более, как показало время — качество его книг и употребление разных вредных веществ никак не связаны. А если он может писать круто и при этом не гробить свое здоровье — то я просто обязан попробовать! Вот бы он еще и о геополитике научился судить не только по новостям из NBC и FoxNews и бредням мейнстримных медийщиков… Было бы вообще замечательно.

— Давайте свою руку, будущий король ужаса, — я ухватил Стива за ладонь. — Про мировой бестселлер за десять дней я уже говорил, или еще нет?

* * *

Это было бы и вправду интересно, такой формат проведения летней практики для юных словесников. Лингвистов? Филологов? Журналистов? Я на самом деле так и не понял, на каком факультете или отделении учились высадившиеся на Исла де Мона ребята. В Университете Брауна с этим вообще было сложно: там имелось столько структурных подразделений, что черт ногу сломит. Даже целый факультет египтологии, каково?

Молодые, но уже матерые писатели из числа приглашенных гостей пробовали себя в роли шеф-редакторов: каждый из них набирал группу из нескольких человек (от трех до двадцати), и проводил что-то вроде мастер-класса. Цель у всех участников группы была одинаковой: написать рассказ по мотивам их путешествия из Флориды и пребывания на острове Мона. В конце лагерной смены предполагалось провести заседание жюри, члены которого — все те же писатели — должны были выбрать пять лучших рассказов, без права голосовать за своих подопечных.

Пан Анджей в этом плане был в привилегированном положении, если сравнивать со мной и Яхимом. Он играл на общих правилах — набрал группу любителей фэнтези и проводил с ними большую часть времени.

Яхим нашел общий язык с теми двумя блондинистыми девчонками, и я не знаю в каком жанре они писали, но постмодернизмом занимались много и часто, так что, похоже, рассказы у них будут с соответствующим возрастным рейтингом.

У Стивена отбоя не было от желающих: к этому времени он уже выпустил скандальную «Ярость» и «Дорожные работы», «Долгую прогулку» и еще несколько более-менее успешных романов, правда — под псевдонимом, но это никого не смущало. К нему в группу образовался целый конкурс, едва не дошло дело до драки — пришлось вмешиваться Валленштейну.

А мне достался единственный и неповторимый Акианатор Пакиратан. Нет, это не какой-то хитроумный прибор, и не киборг вроде Терминатора, и не компьютерная программа-Акинатор. Такое гордое имя носил один высокий и худой студент, американец индийского происхождения, из семьи мигрантов, который жутко фанател от русской культуры, обожал Достоевского, Толстого и Тургенева, неплохо понимал русский язык и понятно говорил по-английски. Вообще, индусы говорят по-английски гораздо понятнее британцев и янки. «Сидон плеазе» — чего тут непонятного-то?

Была, правда, одна проблема. Акианатору казалось, что он знал меня. И очень хотел мне понравится. Ах, да! Еще этот оригинальный парень был жутким антисоветчиком, и думал, что я — тоже.

— Вы такой смелый, товарищ Белозор! Работаете в центральной газете и не боитесь критиковать власть… — красивым жестом худой интеллигентной руки он приглаживал свои черные как смоль волнистые волосы, и смотрел на меня черными же горящими глазами.

— Мне разрешили, — коротко отвечал на такие эскапады я. — Меня даже попросили, можно сказать — уговаривали.

— Вот? Что? — обалдело пялился на меня Акианатор Пакиратан.

— Меня уговаривали критиковать недостатки советской системы и перегибы на местах.

— Ху? Кто? — акианаторские глаза становились похожими на соломинские — такие же обалдевшие.

— Высшее руководство Советского Союза.

— Хау? Как? — его привычка дублировать свою мысль по-русски и по-английски была довольно забавной. — Власть просила критиковать власть?

— Йес! — отвечал я. — Пять очков Гриффиндору!

— Вот? Что? — в общем, он шатался за мной по всему острову, и записывал что-то в своем блокнотике, бедолага.

Как я мог помочь ему с написанием литературного опуса — это была тайна покрытая мраком. Вообще не шуруплю в английской словесности, так что мне ничего не оставалось как самому собирать материал для статей. Когда еще на Карибы выберусь? Когда советские люди про эти самые Карибы почитают? Так что я, например, устроил пешую прогулку в десять километров на поиски развалин испанского форта времен эпохи колониализма, или — пытался выклянчить у Капитана Афроамерика и его береговых охранников металлоискатель, чтобы пуститься на поиски пиратского клада… Конечно тут должен быть пиратский клад, какие могут быть сомнения?

Ну и приставал к коллегам-писателям с просьбами об интервью. Польза от Акианатора, определенно, была: он за эти три дня много раз послужил мне за переводчика, так что если не металлоискатель, то кое-какой инструмент для доведения до ума бунгало мы у CoastGuard выклянчили.

— Скажите, товарищ Белозор, а вот вот в Daily Mail писали о том, что в Советском Союзе наблюдается постепенный переход реальной власти от партийных органов к советским, процессы либерализации и демократизации происходят во всех сферах общества… Модернизация, да? Вы как к этому относитесь? — Пакианатор потел, пыхтел, но тащил вместе со мной довольно приличную армейскую кровать из вагончика береговой охраны в наше обиталище.

— Я никак к этому не отношусь, — откликнулся я.

— Это игра слов? Фразеологизм? Как можно не относится к демократии? — он пристал как банный лист к жопе.

— Обычно. Я ни черта не смыслю в государственном управлении, зачем мне к этому как-то относится? Тем более Модернизация и то, что вы назвали — это не совсем одно и то же. Точнее — совсем НЕ одно и то же.

— Но политика касается каждого из нас, и каждый член общества имеет гражданский долг… — последней моей фразы индус, похоже, не услышал.

Пришлось пояснять:

— Медицина, или, скажем, система технического обслуживания автомобильного транспорта тоже касается каждого из нас, но мы же не беремся учить хирурга-уролога, как проводить операцию на мошонке? Или автослесаря колупаться в карбюраторе?

— Мо-шон-ка вот из ит? — удивился Акианатор.

Всё-таки русский ему следовлао подтянуть.

— Яйца. Эггс. Боллс. Тестикулы, — я не знал как объяснить по-другому.

— А! — индус смущенно почесал макушку. — Но как же равенство? Всеобщее голосование, активная гражданская позиция, система политических партий, плюрализм мнений — это проверенный инструмент народовластия! Вы что, предлагаете вернуться к деспотии, к монархии?

— Изменилось что-то в Индии с появлением демократически избранного парламента? — спросил я, когда мы вышли на улицу. — На что великим человеком был Ганди, но и у него ничего не вышло. Я не большой специалист в индийской политике, но, кажется, не ошибусь, если скажу, что среди депутатов представительных органов всех уровней большая часть — из касты брахманов, остальные — воины и торговцы, простите, не помню как они называются на хинди. А семьсот или восемьсот миллионов всех остальных представлены в демократических органах власти просто никак.

— Но это Индия! — возмутился Акианатор. — Есть же развитые, прогрессивные страны…

— «Демократия — это воздушный шар, который висит у вас над головами и заставляет глазеть вверх, пока другие люди шарят у вас по карманам», — процитировал я. Ненавижу такие разговоры, но этот индус был таким искренним, таким наивным. Так и хотелось засрать ему мозг: — Это сказал Бернард Шоу. Ирландец. Это — достаточно прогрессивная страна? Представьте себе редакцию газеты. Представьте себе демократический принцип ее управления, когда все — уборщица, бухгалтер, секретарь из приемной, водитель, наборщицы и фотокор, ну и журналисты — тоже, путем всеобщего, равного, прямого и тайного голосования решают, что будет публиковаться в номере, а что — нет. Много навоюет такая газета? Государство — система куда более сложная, чем редакция, но и на моем примере на пальцах можно объяснить, что руководить редакцией должен отличный журналист, который разбирается в сфере СМИ,