Уорхол - Мишель Нюридсани

Теллер. Если для Уорхола этот род занятий гармонично вписывался в его рекламную деятельность, то Раушенберг и Джонс скрывались за псевдонимами, поскольку «настоящие» художники осторожно сохраняли безопасную для своего авторитета дистанцию, работая с рекламой. Они проявляли к ней интерес лишь тогда, когда хотели поправить свои финансовые дела.

Их отношения с Уорхолом нельзя назвать сердечными, и они никогда таковыми не станут. Энди всегда считал, что они его презирают, и нельзя сказать, что это было совершенной неправдой. Они упрекали его в том, что его подход к искусству был слишком коммерческим, кроме того, неприязнь вызывала его бросающаяся в глаза изнеженность в манерах и поведении.

Сам же Уорхол ими восхищался, и не только потому, что в 1957 году они все вместе выставлялись у Лео Кастелли, а в 1958-м двадцативосьмилетний Джаспер Джонс в один день стал известен всему миру, благодаря «Мишеням»[284], тут же купленным МоМА, а иллюстрации которых напечатал журнал Art News, но еще потому, что это бездушное искусство, одновременно фигуративное и концептуальное, было ему близко, именно тогда он почувствовал в нем свое призвание. Джаспер Джонс поразил ту цель, к которой Уорхол мечтал приблизиться на этой выставке, такой авторитетной, противоречивой и важной, которая решительно добавила еще одну памятную дату в историю изобразительного искусства.

Однако с некоторых пор, скажем с начала 1952 года, кое-кто другой начал занимать мысли Уорхола. Им оказался Трумен Капоте – молодой успешный актер, уроженец Юга. Он начинал как танцор на прогулочном судне, курсирующем вверх и вниз по Миссисипи. В 1948 году он опубликовал роман, который тут же взметнул его на вершину славы, «Другие голоса, другие комнаты». Книга вышла на французском языке в следующем году в издательстве «Галлимар» при содействии Мориса Эдгара Куандро[285], в переводе получившая название «Дома с привидениями». До этого в журналах печатались его бесконечно волнующие рассказы, такие как «Ночное дерево», «Закрой последнюю дверь» и «Мириам», получивший премию О. Генри.

Уорхол заинтересовался фотографией писателя, помещенной на обложке книги. Он загорелся желанием проиллюстрировать все тексты Капоте и начал искать возможность познакомиться с ним с таким напором и страстностью – буквально забрасывал его огромным количеством писем и рисунков, – что молодой Трумен растерялся, испугался и предпочел избежать общения. Уор-хол его преследовал, поджидал у дверей дома, у входа в клуб, где писатель был завсегдатаем, следовал за ним по улицам. Это обернулось навязчивой идеей.

Он даже осаждал мать писателя, которая однажды вечером, когда сына не было дома, поддавшись на уговоры и лесть, пригласила Уорхола в святая святых – в квартиру, где она жила с сыном. Они разговаривали о нем, о ней. С тех пор он звонил каждый день, по нескольку раз в день. В конце концов терпение у женщины лопнуло, и она резко попросила оставить их в покое. Разочарованный Уорхол перестал звонить.

Большинство исследователей видят в этом эпизоде только лишь подтверждение тому, что художник страстно желал снискать восхищение своей персоной у знаменитостей. Не искал ли он встречи в то же самое время с Сесилом Битоном[286]?

Нужно увидеть ту необычную фотографию Трумена Капоте, так «зацепившую» Уорхола. На ней писатель выглядит таким еще ребенком, таким невинным и в то же самое время таким порочным человеком, которого еще преследуют призраки юности. Нужно прочитать Трумена Капоте, чтобы понять, что тяга Уорхола к нему – явление совершенно другого порядка. Возможно, частично это была влюбленность: в молодости он был красив (фотография Картье-Брессона[287] запечатлела его на фоне тропических растений), ну, по крайней мере, привлекателен. Более глубоко чувствующий Уорхол узнал самого себя в том ребенке, каким был Капоте, живший с тремя тетями, причем с одной из них у него была общая комната, и он вынужден был до раннего утра слушать ее жуткие истории об убийствах и одиночестве. Впечатлительный ребенок просыпался ночами, обливаясь слезами от приснившихся кошмаров. Его романы и рассказы станут действенным средством освобождения от злых духов.

Персонажи в его произведениях загадочны, не имеют возраста, определенного пола, складывается впечатление, что они повинуются какой-то тайной силе, блуждают в мирах, пронизываемых голосами, криками, немыслимыми звуками, они страшно одиноки, они отчаянно ищут защиты, утешения и ласки.

«Произведения Трумена Капоте, – писал Морис Куандро, – полны безнадежности и грусти, которые ввергают читателя в еще большее смятение, потому что в этих строках, внезапно, промелькнет шаловливая улыбка, выдавая крайнюю молодость автора (…). Смешение зрелой мудрости и искренней наивности – вот чем привлекает творчество Трумена Капоте».

Становится понятным, что Уорхол видел параллели между своей жизнью и жизнью чудо-мальчика: более чем доверительные отношения с тетей или матерью, которые им открыли мир, где везде царит воображение, привили вкус к шутке, научили изобретательности, умению балансировать между мудростью и наивностью, оставили в наследство глубокое одиночество, несмотря на внешний успех и динамичную светскую жизнь, показушную гомосексуальность… Вот такая обстановка, вот такое окружение.

На фоне этого поднявшегося волнения в художественных и литературных кругах что делал сам Уорхол? Как он на это реагировал? Он зарабатывал деньги. Много денег! Ему удалось вскочить на полном ходу в поезд социального успеха. Он приобрел уверенность. Он анализировал ситуацию. Он изучал реакцию профессионалов и публики.

Но десять лет – срок долгий, а прошлое, о котором он изо всех сил старается забыть, было, без сомнения, нелегким… Давайте представим эти десять лет, когда Уор-хол стал известным коммерческим художником, востребованным и высокооплачиваемым. Что случилось в эти годы, вписалось в логическую цепочку приобретения опыта художником? Произошло окончательное превращение успешного мальчика от рекламы в художника…

Невозможно понять Уорхола как художника, если все время удивляться тому, что он вышел из «стиля Кокто», неестественного и вырождающегося, но чрезвычайно отчетливо просматриваемого в его первых картинах в стиле поп, выполненных, впрочем, довольно грубо. Стиль упаднический, украдкой вернувшийся к нему в конце жизни, когда вновь появляется живопись в его работах, можно сказать, самых слабых. Дело в том, что художнику часто приходится подавлять свои наиболее индивидуальные качества или характерные приемы, по которым его легко узнать, чтобы, поднявшись над талантом, приблизиться к тому невыразимому, к чему он стремится всем своим существом. Пикассо – превосходный рисовальщик, но, создавая произведения розового периода, не подражал ли он стилю Тулуз-Лотрека? Мастер проявляется в известности, искусство – нет. Напротив. Недальновидный простачок пускается в авантюру, работая в неизвестном, не подогнанном к какой-либо формуле стиле.

Возвращаясь к Уорхолу, можно сказать, что он тоже, только под другим углом, рассматривал вопрос перехода от рекламщика к настоящему художнику. Неслучайно во время