Русские идут! - Натаниэль Бенчли

— Кто они?

— Никто из тех, о ком я говорила.

— А я вернусь.

— Я поверю, только когда снова вас увижу. Стоит вам попасть в Бостон, вы забудете обо мне.

— Я вернусь сюда, — настаивал Золтин. — Вероятно, не скоро, но вернусь.

Эмили быстро повернулась и пошла к двери.

— Интересно, куда это Олин запропастился? — Она громко крикнула: — Олин! Олин Леверидж! — Тут она заметила людей, карабкавшихся по грудам мусора. Захлопнув дверь, она приказала: — Спрячьтесь! Залезайте под кровать!

Она подтолкнула его, он опустился на пол и с трудом заполз под кровать, не сумев, однако, втащить за собой вешалку, и лишь оттуда спросил, кашляя от пыли:

— Что случилось?

Эмили села в изголовье и почувствовала, что их тела соприкоснулись там, где кровать провисла под ее весом.

— Не знаю. Но мне все это не нравится. Похоже, что пришли забрать вас.

Скрючившись под кроватью, Золтин лишь видел ноги Эмили и чувствовал, что она на нем сидит. Он затих на минутку, а потом спросил:

— А в семейной жизни бывают и такие сюрпризы?

— Редко, — ответила Эмили. — А вот до брака — частенько.

Когда Леверидж добрался до свалки, то нашел Джонса в состоянии полной прострации. Приехали из города только двенадцать человек — те, кто вернулся в «Пальмовую рощу». Значит, с Агнес Грилк и мисс Эверетт что-то случилось, если они, как рассчитывал Джонс, не оповестили всех остальных. А теперь слишком поздно возвращаться и выяснять, в чем промашка. Да и оружия оказалось не густо: два кольта у полицейских, шесть дробовиков для охоты на фазанов, два дробовика для охоты на мелкую птицу и сусликов, три винтовки, и каждая с каким-нибудь изъяном, да пневматический пистолет, стрелявший дротиками. Небогатый арсенал, если не сказать хуже, и совершенно недостаточный, чтобы противостоять шестидесяти морякам с подлодки.

— У нас одно преимущество, — сказал Джонс, — они пока не знают, где мы. Если они выследят и накроют нас здесь, дело — швах.

— А может, поступим хитро? — предложил Палмер. — Рассредоточимся по свалке, и им покажется, что нас много. Если русские увидят ружья, наведенные на них со всех сторон, они испугаются и отступят. Кстати, так будет удобнее вести перекрестный огонь, если дело дойдет до стрельбы.

— Дай-то Бог, чтобы не дошло, — вздохнул Джонс. — Все, что угодно, кроме стрельбы. Я насчитал у русских пятерых с автоматами, а против такой силы с нашими пукалками не попрешь.

— Может, и я на что сгожусь? — спросил Леверидж. — Я стрелок не ахти какой, но раз такое дело — всегда пожалуйста.

— Бог мой, Олин, уж кто-кто, а ты сделал на сегодня достаточно, — ответил Джонс. — Если у тебя нет оружия, ступай отсюда и спрячься.

— Да, оружия у меня нет, — признался Леверидж. — А на что оно мне? Я стрелял лишь раз в жизни. Это было, когда один мой дружок ранил гагару. Он меня и попросил…

— Да нам, может, и не придется стрелять. Нужно просто показать русским, что с нами шутки плохи.

— А это мысль, — вмешался Палмер. — Олин, покопайся на свалке и отыщи что-нибудь, смахивающее на ружье. Вот нашего полку и прибудет.

— Ладно. Пойду погляжу. — Леверидж отошел.

Джонс повернулся к остальным.

— По-моему, у Чарли отличная идея. Мы спрячемся на свалке, и, будем надеяться, они нас не найдут. А если все-таки найдут, помните — никому не стрелять без моей команды.

Мужчины кивнули в знак согласия и разбрелись в разные стороны. Полицейским Джонс сказал:

— Вы, парни, оставайтесь со мной. С представителями закона за спиной переговоры вести как-то сподручней.

— Я буду сам вести переговоры, — заявил Фрэнк. — Мне по должности положено, как ни крути.

Джонс отрицательно покачал головой.

— Сейчас твоя должность вроде как и ни к чему. Это, конечно, не по закону, но у нас вроде военное положение, так? Во всяком случае, сейчас народ в моем лице сам будет говорить.

— Смотри, договоришься, — пригрозил Фрэнк.

— Может, и так, — согласился Джонс. — Но я не отступлю, я отвечаю за этих парней и буду вести переговоры от их имени.

— Что-то едет по дороге, — сказал Гарри, вглядываясь вдаль. — И как едет, Господи помилуй!

Выписывая дикие кренделя, машина въехала на свалку и затормозила. Вспугнутые чайки с сердитым гомоном взлетели. Из машины вылез Лютер Грилк, уже без индейского головного убора, и направился к полицейским. С виду он был совершенно трезв, во что было трудно поверить тем, кто видел, как он только что вел машину. Метко плюнув на ближайшую чайку, он спросил:

— У кого-нибудь есть выпить? Я умираю от жажды.

— Что в городе? — перебил его Джонс. — Где русские?

— Идут сюда. Шестьдесят два человека, все с оружием.

— Где они сейчас?

— Отстали на милю. — Грилк огляделся, поднял пустую бутылку, понюхал и отбросил прочь.

— Что случилось с Агнес? — спросил Джонс. — Она обещала всех предупредить.

— Я ее два дня не видел. Или, кажется, три. Так что ничего сказать вам не могу.

— Ты ее час назад видел, — ехидно напомнил Джонс. — Там, в гавани, когда мы поймали русских, а еще раньше — в кабаке.

— А ведь верно, — согласился Грилк, — а я-то размечтался… — Он поднял другую бутылку, понюхал и перевернул на ладонь. Вылилось несколько капель, он слизнул их и вытер руку о брюки.

— Вкусно, но мало.

— Ты уверен, что русские идут сюда? — спросил нетерпеливо Джонс. — Может быть, ты ошибся?

Грилк презрительно посмотрел на него.

— Глядите на него — я ошибся! Да я столько за ними шпионил, что выведал всю их подноготную — и сколько их, и куда они идут.

Как ни странно, Джонс не испугался. Просто он был полностью подавлен, но спустя минуту сумел взять себя в руки. Он залез на заляпанный жиром холодильник с оторванной дверцей, как на трибуну, и оглядел свое воинство, рассредоточенное в разных концах свалки.

— Эй, парни! — позвал он. — Минуту внимания. Мне только что сказали, что сюда идут русские, так что мы все рассчитали правильно. Первым делом я начну с ними переговоры. Еще раз говорю: зарубите себе на носу — никому не стрелять без моей команды. Пусть увидят вас и ваше оружие, но — не стреляйте! — Джонс откашлялся. — Дай нам Бог удачи, парни.

Он стал слезать, но тут ему в голову пришла еще одна мысль, и он задержался.

— Ребята, вот еще что: если кто-то не желает рисковать, пускай возвращается в город, никаких возражений не будет. Если кто не чувствует в себе силы идти до конца, пусть лучше не подставляется под пули, а уходит, да поживее.

Тем временем Грилк набрел на Левериджа, который сооружал себе укрытие в куче ржавых жестянок. Грилк пристроился рядышком на сломанный трехколесный велосипед и уныло обвел глазами окружающий пейзаж.

— Похоже, этот день никогда не кончится, — заметил он.

— Да, что-то он подзатянулся, — ответил Леверидж.

Он порылся в жестянках и выудил обрубок метлы, весь в саже, приложил его к плечу и сделал вид, что прицеливается.

— Ну как? — спросил он Грилка. — Кто-нибудь может принять это за ружье?

— Так, вряд ли. А вот если ты будешь во все горло орать «пиф-паф», тогда может быть.

Леверидж опустил метлу.

— Вот и я так думаю. Ну чему быть, того не миновать. Будь у меня время, я бы сумел раздобыть настоящее ружье, но сейчас уже поздно. А у тебя какое оружие?

— Я — шпион и свое дело уже сделал. — Грилк повернул голову и прислушался. — Тебя кто-то зовет!

— Чего ему надо? — спросил Леверидж, углубляя свое укрытие.

— Не ему, а ей.

— Значит, это Эмили. Она за меня волнуется, считает, что я должен спрятаться в хижине.

— Не время прятаться, черт возьми, — заявил Грилк, — когда чужаки шляются по острову!

— Это бы еще полбеды, но ведь они хотят забрать своего парня. А он желает остаться здесь, у нас. Вот из-за чего сыр-бор разгорелся.

Грилк широко раскрыл глаза от удивления.

— Не шутишь? Точно говоришь?

— Да какие тут шутки? Парень от них убежал, хочет жить тут, а они пытаются его забрать.

Грилк притих.

— Черт побери, — выругался он. — Ну как бы то ни было, мы его в обиду не дадим. — Он оглянулся по сторонам. — Я, пожалуй, поищу себе оружие. Оно уж точно пригодится, если они сунулись к нам по такому серьезному делу.

— Дело действительно серьезное, — согласился художник. — А как же иначе?

Грилк поднялся и побрел среди мусора.

— Эге! — Он наклонился и поднял подгнивший плетеный ремень с пряжкой в форме бычьей головы. Одна глазница была пустой, в другой тускло блестел кусочек красного стекла. Грилк потер его о рубашку.

— Это же мой любимый пояс, — заявил он. — А я-то думал, куда он пропал. — Он надел ремень и застегнул его так, что конец высунулся изо рта быка, как язык. — Агнес моего бычка сильно невзлюбила, — сообщил он с самодовольной ухмылкой. — Но я научу ее советоваться со мной, прежде чем что-то выбрасывать. — Он похлопал по пряжке и вдруг сильно побледнел.