Ратоборцы - Влада Воронова

— Геометриков? — не понял Славян.

— Ага. Это у них самые элитные воины, что-то вроде ваших «Альфы» или «Вымпела». Их знак — три равносторонних треугольника, два внизу, один сверху, пирамидкой — символ того, что одинаково хорошо сражаются на земле, на воде и в воздухе. Треугольник — фигура геометрическая, отсюда — геометрики.

— Славян, — сказал Эрвин, — на счёт Риллавена… Он мужик вполне приличный только для хелефайев. И достаточно приличный для других волшебных рас. А человеков владыка Нитриена ненавидит люто, всех — от младенцев до глубоких стариков. Какой-то человек был его союзником, а может, и другом… хотя не могу представить, чтобы Риллавен мог с человеком дружить… Этот человек его предал. И Риллавен возненавидел всю вашу расу. Потому и долину закрыл.

— Даже так… — задумчиво проговорил Славян. — А до того у него друзья из человеков были? Или хотя бы приятели? В хелефайскую жизнь столько человеческих вмещается, для них сто лет — всего лишь мера времени, а для нас — четыре поколения. Ну ведь быть не может, чтобы до предателя у Риллавена не было других друзей из человеков, настоящих.

— Если и были, — ответил Франциск, — то так давно, что Риллавен об этом позабыл. Три с лишком тысячи лет — не шутка.

— Так может, у него маразм? — предположил Славян.

— А вот на это не рассчитывай, — сказал Эрвин. — Риллавен умён и хитёр как орденской аналитик. И совершенно непроницаем, не людь, а каменная глыба — никогда не поймёшь, что он затевает и о чём думает… — Эрвин смотрел серьёзно, строго и немного тревожно. — Поосторожнее с ним. Врагов нитриенец, особенно среди человеков, заводит легко, и дольше месяца они не живут. — Эрвин немного помолчал и добавил не столько для Славяна, сколько для себя: — Пока Риллавен сидел в своём Нитриене, можно было точно сказать, что всё идёт как обычно: войнушки, переговоры, кризисы… Но если Нитриенский Истукан вышел из долины — грядут большие события. Слишком большие, чтобы мир остался прежним. Я боюсь его, Славян.

* * *

— Что ты мне эльфийское рукомесло всучиваешь?!! — Жерар в коридоре студии вопил на строителя, темноволосого парня лет двадцати восьми. — Из тебя маляр как из пингвина мотогонщик. — Жерар ткнул пальцем в неровные разводы краски. — Налюбовался? — ядовито спросил он. — А теперь вон отсюда! Дальше говорить будем через Ассоциацию потребителей.

Модельки обоего пола, осветители и фотографы на скандал смотрели с немалым интересом.

— Цирк нашли?! — рявкнул на них Жерар. Коридор вмиг опустел. — Нет, Слав, — обернулся к сыну Жерар, — лучше бы я арабских шабашников с Монастырской площади нанял, чем этих разрекламированных «специалистов».

— А ты и найми, — посоветовал Славян. — Работают они хорошо, только присматривать надо, отвернёшься — половину краски сопрут.

— Можно сразу половину выдать, — сказал адвокат, высокий блондин безупречно офисного вида, в светло-сером костюме. — Хорошо сэкономите. Если они половинным объёмом красят так, что наниматель ничего не замечает, то к чему лишние расходы?

— И вы, мсье Дегре, объясните им, что именно столько краски для стен и нужно, — буркнул Жерар. — Нет, — разъярился он опять, — вы только посмотрите, такие деньги за работу содрали, а стена выглядит так, будто хелефайя красил!

— Кстати, мсье Дегре, о хелефайях, — сказал Славян. — Переоденьтесь. Серое могут носить только старейшины и советники.

— Но я и есть советник мсье Дюбуа, — ответил адвокат.

— Но мсье Дюбуа не глава государства, а вы не министр. Лучше наденьте джинсы и майку с политическим лозунгом позабористее. Только не прорасистским, разумеется. Или с мордами какой-нибудь очень молодёжной группы поотвязнее — рэп, хип-хоп, электроникс.

— А-а… н-н… — только и выдавил адвокат.

— Им понравится, — заверил Славян. — У хелефайев свои критерии оценки.

— А мне что надеть? — деловито спросил Жерар.

— Да что хочешь, ты — хозяин дома. Что-нибудь в меру буржуазное и не очень официальное. Штаны и эти сгодятся, — глянул Славян на элегантные даже на необъятном Жераре костюмные брюки. — Коричневый символизирует богатство, изобилие, надёжность, стабильность. Или притягивает их, если у кого нет. Рубашку голубую, но не чисто — клеточка, полосочка, лишь бы серого или фиолетового не было, сиреневого. Холодно будет, пуловер бежевый наденешь. Пойдёт. А мсье Дегре — тонкую кожаную куртку, чёрную, клёпок побольше.

— Мсье Бродников, вы уверены, что правильно оценили вкусы владыки Нитриена? — поинтересовался адвокат. — И вкусы его советников?

— Да они у всех долинников одинаковые, — ответил Славян, — а у нитриецев — вдвойне. Четыреста лет полной изоляции даром не проходят. Да не мельтешите вы, — Славян посмотрел на Жерара, на адвоката. — Риллавен не без своих закидонов, но дела с ним вести можно, — о том, что рассказал Эрвин, Славян решил не говорить: сначала самому посмотреть надо, подумать. — Слово нитриенец держит всегда.

Как заверил Эрвин, даже то, которое дал человекам.

— Ты знаешь владыку Нитриена? — не поверил Жерар. — Откуда?

— Главным образом — от отца Лары, — ответил Славян и пояснил: — Жены Дарика. У них на свадьбе я с Элравеном и познакомился. Потом телепорт ему настраивал.

— Вы говорите о владыке Пиаплиена? — уточнил Дегре.

— Да.

— Вы были в Пиаплиене? — поразился адвокат. — И какой он?

— Такой же, как и Эндориен, — сказал Славян. — Все хелефайские долины почти одинаковые.

— А владыка?

— Он черноглазый дарко, если вам это нужно, — ответил Славян. — Мировой мужик. Весёлый, шебутной. А владычица Лиодилинг, наоборот, спокойная такая, серьёзная. И юмор своеобразный — с таким убийственно серьёзным видом шутки задвигает, что каждый раз все покупаются, даже те, кто знают её все пятьсот семьдесят три года. Что уж обо мне говорить. Глаза у Лиодилинг зелёные.

— Пожалуй, мсье Бродников, я последую вашему совету. — Адвокат смотрел на Славяна со смесью опасения и восхищения: человеков в долины практически не допускали, а этот побывал аж в двух. — Но кто такой Дарик, за которого вышла замуж дочь пиаплиенского владыки? На хелефайское имя не похоже.

— Это, — не без злорадства пояснил Жерар, — Аолинг, владыка Эндориена. Лара — владычица Элайвен. Дарик и Лара — сокращения от их изначальных имён. Но вам, мсье Дегре, я советую не произносить их даже мысленно.

— Я и не собираюсь, — пробормотал ошарашенный адвокат. — Но… — красноречие отказало едва ли не впервые в жизни, он только и сумел, что бросить короткий вопросительный взгляд на Славяна.

— Серьёзные дипломатические осложнения начнутся в тот день, — уже с откровенным злорадством пояснил Жерар, гордость за сына наполняла совершенно неземным восторгом, — когда Слав назовёт титульные имена владык Эндориена. Даже если это будут официальные переговоры с президентами Франции и России. Или пустопорожняя трепотня с бродягой.

— Я же говорил, — напомнил Славян, — у них своя шкала ценностей. И если хотите с хелефайями договориться, её надо уважать.

Адвокат помолчал, а потом спросил, почему хелефайи так любят зелёный цвет.

— Живут в лесу, — охотно объяснил Славян. — Не в красном же среди листвы прятаться. Зелёный обеспечивает удачу, здоровье, телесное и душевное благополучие в самом прямом смысле: если на долину нападут враги, подстрелить одетого в зелёное хелефайю не так-то просто. Но вы ведь не это хотели спросить.

— Не это, — согласился адвокат. Решиться ему было трудно, но Славян ободряюще улыбнулся. — Простите, если мой вопрос бестактен, мсье Бродников, но… — Адвокат глянул на безобразно покрашенную стену. — Но правда ли, что хелефайи такие неумехи, как в поговорках? Или они действительно непревзойдённые мастера, как в балладах?

— И то и другое, — ответил Славян. — Мастерить без волшбы хелефайи не могут, а магия у них слишком крепко завязана на долинные источники. Для большого мира разработана только боевая волшба — нападение, защита, охрана, слежение — и целительная. Но тут другие сложности: убить можно кого угодно, а исцелять хелефайи могут только тех инородцев, кому симпатизируют, тут всё слишком сильно завязано на глубинные эмоции, поэтому хелефайев-лекарей в большом мире нет, только наёмники. Как и у других волшебных рас, кстати. Целители они хорошие все, но не для всех. — Славян немного помолчал, обкатывая формулировку, и сказал: — Работать без магии хелефайи обучаются ничуть не хуже других людей, но воспринимают такую работу как издевательство или наказание. Или беду — когда нет другого способа прокормиться. А вещи, изготовленные на долинной волшбе, теряют её, как только пересекают чарокамный круг. На Магичке становятся просто тяпляпистыми, но вполне пригодными к использованию, на Срединнице — бракодельем, а на Техничке — откровенным мусором. К большому миру приспособлены только алииры, дальдры и венцы владык. — Славян припомнил, сколько трудов потратил Дарик, чтобы сделать кувшин для воды, не теряющий своих полезных свойств за пределами долины — очищать воду от вредных примесей, сохраняя полезные; налитая в него вода должна оставаться холодной даже в самую сильную жару на солнцепёке, прогонять усталость и наполнять утомлённое тело силой и бодростью. И при всём при этом — не бьющийся. В долине такие кувшины обычное дело, в них отстаивают водопроводную воду. Но за чарокамным кругом поражающие красотой и совершенством гончарные изделия превращались в кривобокие поделки, хрупкие и ненадёжные. Подарить другу кувшин собственной работы Дарик вознамерился твёрдо, во всю силу знаменитого хелефайского упрямства, и провозился с ним месяц, да ещё и Миратвен всё время помогал, у Дарика не хватало ни волшебнического мастерства, ни знаний. На Технической стороне подарок волшебные свойства терял, но совершенная красота работы сохранялась неизменной. Славян сочувственно улыбнулся воспоминанию и сказал: — Отсюда легенды о хелефайских дарах, которые с рассветом обращаются в сухие листья. Об оплате за товары и услуги желудями и навозом. Легенды неимоверно древние, хелефайи многие столетия торгуют только тем, что не портится, покидая чарокамный круг — лечебными травами и бальзамами, косметикой и разнообразными овощными маринадами, приправами — но живучие.