Скрытый Тибет. История независимости и оккупации - Сергей Кузьмин

По словам М. Паренти, налогами облагали даже попрошаек. В действительности, попрошайки составляли отдельную «гильдию» со своим главой, который собирал с них поборы. Попрошайничество было наследственным. К попрошайкам весьма хорошо относились, особенно к старикам.{528} Это была своего рода профессия. В Тибете и сейчас немало попрошаек.

Существовала система накопления продуктов, полученных в виде налогов.{529} Излишки продуктов, особенно зерна, накапливались в частных и государственных хранилищах. В случае неурожая или падежа скота запасов хватало на 3 года. Низкая численность населения, отсутствие крупных городов и сравнительно низкий уровень потребления позволяли рационально использовать такие накопления. В результате, судя по историческим источникам, в Тибете не было голода. Он обеспечивал себя главными источниками питания, ввозя лишь некоторые продтовары.

Отправление государственных повинностей часто влекло злоупотребления, которые могли лечь тяжким бременем на простой народ. Например, чиновники могли привлечь крестьян к работе на собственных землях под видом государственной отработки, завысить число необходимых им крестьян и т.д. В этих случаях своего рода «надзорной инстанцией» служили цинские амбани, пресекавшие злоупотребления.{530} Однако многие амбани сами были корыстолюбивы или бездеятельны. После того, как Тибет избавился от их опеки, Далай-лама XIII в указе 1913 г. уделил особое внимание наведению порядка на местах:{531} «Гражданские и военные чиновники тибетского правительства, собирая налоги или ведя дела с подчиненными им гражданами, должны исполнять свои обязанности справедливо и честно — так, чтобы принести пользу правительству и не нанести вреда подчиненным <…> Отныне и впредь никто не должен никому препятствовать в освоении любых имеющихся свободных земель. В таких случаях земельные налоги не должны взыскиваться в течение трех лет. После этого земледелец должен будет ежегодно выплачивать пропорциональный ренте налог правительству и землевладельцу. Земля же будет принадлежать земледельцу».

Далай-лама XIII запретил увольнение престарелых слуг, детям запретил прогонять престарелых родителей. При нем ограничили процентную ставку для ростовщиков. Дело в том, что последние ссужали крестьян семенами под 20% годовых.{532} По китайским данным, свыше половины скотоводов обращались за продуктами к торговцам и скупщикам, что было для них накладно. Незадолго до вторжения КНР Далай-лама XIV решил вернуть государству часть больших поместий аристократов, уплатив им компенсацию, землю распределить между крестьянами, а всех государственных служащих посадить на зарплаты.{533}

Крупным землевладельцем была церковь. На ее долю в Центральном Тибете к 1950 г. приходилось 36,8% всех пахотных земель.{534} Некоторые монастыри за века накопили значительные богатства. Но далеко не все монастыри обладали крупной собственностью. Некоторым не хватало средств даже на содержание братии. Чтобы сводить концы с концами, такие монастыри занимались торговлей и ростовщичеством.{535} Этим занимались особые монахи. В 1913 г. Далай-лама XIII предписал соблюдать чистоту веры: «Различные буддийские школы Тибета должны сохранять самобытность и чистоту своих традиций. <…> Администрациям монастырей, за исключением специальных лиц, запрещается заниматься торговлей, ростовщичеством, содержать домашний скот и/или подчинять чужих подданных».{536}

Церковные земли делились на монастырские и личные. Последние принадлежали перерожденным ламам. Эти земли не переходили по наследству: ламы перерождаются в разных семьях. Большинство монахов были выходцами из крестьян. Они сохраняли прочные связи со своими семьями, от которых получали материальную помощь. Тибетцы не воспринимали многочисленность духовенства как тяжкий груз. Монахи — не бездельники, они активные созидатели общественного благополучия, нравственного здоровья и стабильности (хотя, как и в любой религии, не всегда и не все представители духовенства были образцом для мирян). Конечный продукт — просветленные учители, чьи мудрость, ясность ума и практическое руководство как лидеров народа совершенно необходимы. Так же было и в Монголии. Однако люди, воспитанные в коммунистических или буржуазных традициях меркантилизма, не понимают этого. Отсюда суждения о «паразитах-монахах», о необходимости ликвидации или сокращения «ламства». Захватив власть, коммунисты сумели привить такой взгляд многим тибетцам и монголам.

Кроме того, благодаря высокой численности монахов снижалась рождаемость — ведь в Тибете сельское хозяйство малопродуктивное, и численность населения должна быть низкой. Наконец, старых монахов кормил монастырь, и они не становились обузой для семей. Поскольку деньги на монастырь жертвовало общество, это было своеобразное пособие по старости.[13]

В зависимости от личных дарований и склонностей, монахи «специализировались» по трем направлениям. Кто имел склонность к интеллектуальным занятиям, посвящали себя учению; другие — ритуалам и церемониям. Кто не был склонен к этим занятиям, становились должностными лицами монастыря, которые ведали его хозяйством.{537} Странно звучит утверждение, будто в монастырские поместья «детей крестьян призывали на пожизненную службу в качестве слуг, танцоров и солдат».{538}

Тибетцы старались скрупулезно выполнять необходимые ритуалы, уделяли большое внимание религиозному образованию.{539} Точны наблюдения зоолога и этнографа Ч. Стонора:{540} «Во всей стране шерпов я не видел ничего изысканнее и прекраснее, чем молельня в этом доме с комнатой для священнослужителя, божницей, утварью и фресками. Если перевести все это на деньги, то получилась бы, вероятно, сумма в несколько тысяч рупий; выделить такую сумму из семейных сбережений — немалая жертва! <…> Искренняя и глубокая религиозность заставляет шерпов строить молельни. Это трудно понять, если судить об этом народе предвзято, сквозь призму нашего собственного материализма».

В тибетской традиции хорошая, разумная и благотворная жизнь гораздо важнее материального накопления — причем это не религиозная теория, а повседневная практика.{541} Даже в наши дни, когда тибетцы активно «делают деньги», они в большой степени тратят свой доход в пределах местного сообщества: на местные монастыри, школы и больницы.{542} Известные тибетцы в течение веков практиковали благотворительность. Иногда такая щедрость была значительной, например в случае смерти богатого человека или когда покровители и цари делали подарки монастырям. Практиковалась постоянная материальная помощь тех или иных лиц определенным монастырям, эти люди считались их покровителями. Богачи проявляли щедрость и к крестьянам. По отзывам современников, богатые тибетцы устраивали приемы и угощения в самых широких размерах, не думая об издержках.{543} Практика щедрости — не просто традиция. Это первое из шести совершенств (парамит) на пути к Освобождению, компонент буддийского учения.

Валютного регулирования, ограничений на экспорт и импорт в Тибете не было.{544} Экономика была полностью рыночной. С 1914 г. правительство Тибета стало чеканить медные деньги в дополнение к золотым и серебряным.{545} Наряду с ними ходили деньги индийские, цинские, слитки серебра. С 1890 г. стали выпускать бумажные деньги достоинством в 5, 10, 15, 25 и 50 тыс. сангка. Выпуск их был налажен благодаря двум тибетцам, которых отправили в Калькутту для изучения технологии изготовления банкнот. Последние были обеспечены правительственным золотым запасом.{546} Эти деньги и почтовые марки были новыми, чтобы подчеркнуть независимость Тибета.{547}

Две тибетские монеты (фото: С.Л. Кузьмин) 

Тибетское правительство направляло караваны для закупок товаров, привозимых в торговые центры у границы. Торговля велась в основном с Китаем, Непалом и Ладаком, преимущественно вокруг монастырей, которые взимали с торговцев некоторый налог. Шерсть экспортировали в Индию и даже в Нью-Йорк через Китай. Торговлю с Индией контролировали непальские торговцы, пользовавшиеся в Тибете правом экстерриториальности. Торговал Тибет и с Японией. Торговцы-мусульмане из Кашмира веками приезжали в Тибет, жили там и были очень богаты. В Лхасе жили также ремесленники из Бутана. Но в течение XIX–XX вв. главным торговым партнером Тибета была империя Цин, а затем Китай. Основным предметом экспорта стали шерсть, хвосты яков (которые покупали в США на бороды Санта-Клаусов), бура и соль.{548} В небольшом количестве экспортировались шкуры, мускус, благовония, лекарственные растения, медвежья желчь, сухая кровь оленя. Вывозились на продажу лошади, ослы, мулы, овцы, козлы. Из Индии импортировали шерстяные ткани, хлопчатобумажную одежду, шелк, хлопок, керосин, стекло, ремесленные товары, железо, медь, рис, фрукты и лекарства. Из Китая получали чай, шелк, фарфор, эмаль, ката (монг.: хадак — церемониальный шёлковый шарф), из Непала — рис и изделия из меди. До 2/5 тканей, производимых в Лхасе, вывозилось в другие районы.{549} Так что в недрах тибетского общества росли простое товарное производство и товарно-денежные отношения, появилась денежная рента.