Рейтинговые книги
Читем онлайн Конец стиля - Борис Парамонов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 109

Что же касается Федорова-Сахалинского, то у него, после того как он оставил государственную службу, артистические шансы незначительны, но все же есть. Его романсы при случае можно петь, — поет же после Высоцкого Розенбаум, и ничего, находит сбыт. Если б сам губернатор мог петь, но видимо не может — нанял для записи грампластинки еще какого-то бедолагу. А то бы Федоров имел определенный резонанс в местах массового отдыха — на манер персонажей «Приключений Геккльберри Финна», которые, раздевшись догола и выкрасив тела в полоску, пробежались на четвереньках по сцене в номере, называвшемся «Королевский камелеопард». Одного из этих артистов звали Герцог, другого — Король. Это вам не какой-нибудь губернатор.

ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ

Александра Проханова я заметил давно — еще до перестройки. Помню его статью в «Литературной Газете» году в 84-м или даже 83-м — об Афганистане. Была неожиданной фразеология статьи: достаточно дикая, но какая-то несоветская, неофициозная, неказенная. Что-то, помнится, говорилось о том, что из смотровой щели танка, ползущего в песках Афганистана, открываются всемирные моря. В Проханове чувствовался плохой, но поэт. Он нес какую-то неканоническую, неполитичную чушь: о глобальной геополитике, о тайне четырех океанов, о всемирно-исторической миссии советской армии. Официальная пропаганда таких слов не говорила, ограничиваясь в основном расхожим штампом об ограниченном контингенте с дружественной миссией, о братской руке помощи. И поначалу готово было возникнуть представление о каких-то скрытых силах и подземных, до поры до времени, течениях в советской политике, о том, что прохановская статья некий пробный шар какой-то альтернативной линии, и прочее в том же духе. Но потом становилось ясным, что это специфика газеты, как-никак называвшейся литературной: орнаментальный завиток на казенной суконной ткани, цветная петлица на шинели. И тогда вспоминался Ильич, умевший выругаться: его слова о том, что поп по призванию в тысячу раз отвратительней попа по службе.

Следующим сильным впечатлением от Проханова было его появление на экранах американского телевидения, не помню уж в какой передаче и по какому поводу. В том-то и дело, что слова его были неважны, потому и не запомнились: во-первых, говорил он все о том же, а во-вторых, впечатление от слов было забито впечатлением от его, Александра Проханова, внешности. Это внешность совершенно необычная для человека из того лагеря, который мы привычно связываем с политической реакцией. Для нас реакционер в России — это все еще старый партаппаратчик, человек, даже внешний вид которого усреднен, униформирован, выдается вместе с типом костюма и галстука из кремлевской или обкомовской каптерки. Поразило то, что Проханов худ и, главное, длинноволос. Он похож на классического русского нигилиста семидесятых годов прошлого века, даже на героя романов Достоевского. Э-э, подумалось тогда, да тут уже не большевики, надо копать поглубже, к центру земли, — русской земли, разумеется: тут русский дух, тут Русью пахнет! Русью, естественно, уходящей — но Русью. Что же касается большевиков, то один все-таки пришел на ум в связи с Прохановым: Антонов-Овсеенко, тот самый, который арестовал Временное правительство. Тот тоже был длинноволосый, да еще и в пенсне: тип полуинтеллигента, пролетария умственного труда, как говорили в старину. Вспомнилось, как в шестидесятые годы журнал «Новый Мир», тщательно искавший в большевицском прошлом реликты интеллигентности, опубликовал письма и дневники Антонова-Овсеенко времен его парижской эмиграции; выяснилось, что он благоговейно похаживал в Лувр, что, как известно, не помешало ему устроить беспорядки в другом, не менее импозантном, дворцовом здании.

Окончательную ясность в картину внесло интервью, данное Прохановым журналу «Элементы» — орган неких новых правых с претензией на интеллектуализм. Это журнал не просто правый, не просто консервативный, но архиправый и архиконсервативный; еще лучше назвать эту консервативность и правизну архаическими. Это некие архаические революционеры, а говоря проще — фашисты. Они стараются очистить фашизм от его, так сказать, исторических свершений — и представить в первоначальном блеске чистой идеи, опять хотят соблазнить этим товаром. Это некие монахи фашизма, я бы сказал, — или его эстеты. Александр Проханов очень удачно вписывается в эти ряды.

Но что такое сам фашизм? Это идеология, идеологическое прикрытие людей определенного психического склада — социальных маргиналов, неудачников, изгоев. Изгоем может быть и гений; отличие фашиста — как психологического типа, подчеркиваю, — в том, что он не гений. Как я сказал уже выше: поэт, но плохой. Томас Манн об этом гениально написал в эссе «Братец Гитлер», где он показал фюрера именно как пародию художника, обезьяну гения. Смердяков против Ивана Карамазова, если вспомнить русские параллели. Вспомним Геббельса: министр пропаганды был автором нескольких романов и даже, кажется, имел ученую степень. Исчерпывающий, научно точный анализ этого типа людей дан в знаменитой книге американского философа Эрика Хоффера «Истинно верующий», и я помню, что, впервые взявшись за Проханова и новых русских правых, я оперировал именно этой работой.

Истинно верующий — человек прежде всего в чем-то поврежденный, ущербный, неполноценный, калечный — и бунтующий против такого своего состояния. Он ищет некоей веры как способ приобщения к силе. Это момент гиперкомпенсации: сам я ничтожен, но, присоединившись к этой силе, докажу свою полноценность и даже сверхполноценность. Насильничество — обязательный элемент в психологическом комплексе такого увечного.

Даю очень простенький пример соответствующего социального поведения — из всем известной и доступной книги, эренбурговского «Хулио Хуренито»:

В вагоне мы разговорились с одним приказчиком из Малого Ярославца, уродливым горбуном. Он очень своеобразно нападал на коммунизм: «Что я? Образина. Насекомое с человеческим паспортом. Прежде я мог хоть надежду питать — разбогатею, зашуршу катеньками, все наверстаю. Может, скажете, что за деньги нельзя было все захватить? Ошибаетесь, хоть я ей и противен, и она будет юлой юлить, горб целовать, прыщ мой превозносить! А теперь что? За паек работать? Равенство? Так пусть они раньше всех родят ровненькими. Хорошо, за восемь часов работы — полторы селедки. А за горб, спрошу я вас, за мое унижение, — кто за это заплатит? Одно мне осталось — поступлю в продотдел чека и никто меня осудить не посмеет. Не от жадности, а во имя священного равенства».

Мне кажется, что случай Проханова — тот же самый. Этот человек чего-то лишен, чего-то ему не хватает. И он строит идеологию, мотивирующую его отъединенность от мира, его противопоставленность миру, нужду превращает в добродетель. Этот его космизм — так вроде бы называется прохановская идеология — меня мало интересует; меня интересует именно психология людей, прикрывающихся идеологически. Отчего, скажем, Николай Федоров строил идеологию общего дела — воскрешения отцов? Это пример показателен. Я согласен с тем, что среди этих чудаков попадаются гении: если не сам Федоров, то ученик его Циолковский может претендовать на это звание. Но чаще всего это именно чудаки и даже безумцы. И Федорову понадобилось воскрешать отцов только потому, что сам он не мог родить сына.

Что-то подобное следует сказать и о Проханове. Вот что он говорил в интервью «Элементам»:

Я окончил институт (МАИ) в то время, когда в стране возникал во всем своем величии и мощи Технологический Космос. Но в то же самое время в русской жизни, уже достаточно замордованной, возникал и другой вектор, другой пафос. Это русский религиозный, культурный космизм: наша плоская двухмерная жизнь вдруг стала стремительно обретать третью, вертикальную компоненту. Я оказался на стыке этих порывов. Нужно было бы выбирать одно из двух: или строить ракеты, или двинуться в том направлении, куда влекли родовые предания и мой русский генезис, мои дедовские библиотеки и любовь к природе. После изрядных мучений я выбрал второе. Оставив город, своих родных и невесту, поселился в деревне и стал работать лесником.

Прервем цитату: здесь важный пункт, который необходимо зафиксировать, не потерять в дальнейших прохановских словесах. Естественно, это невеста, которую он оставил. Мы здесь сталкиваемся с сексуальной проблемой: это то самое шило, которое не утаить. В дальнейшем этот образ — женский образ! — вернется в очень (а точнее, не очень) прикровенной форме. Продолжаю цитату — интервью Александра Проханова журналу «Элементы»:

Я видел, как начинают таять снега, как они превращаются в ручейки, как появляются первые синие цветы, а затем их сменяют красные. Я усматривал в этом природный языческий цикл, суть которого не объяснить словами, да и не нужно.

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 109
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Конец стиля - Борис Парамонов бесплатно.

Оставить комментарий