Преодоление земного притяжения - Николай Агафонов

— Да где же я веревку возьму, — оправдывался архиепископ. Митрополит стащил поясок со своего подрясника.

— Вот тебе епитрахиль, извини, что омофора нет, — не удержался, чтобы не съязвить он. Видя растерянность друга, закричал:

— Господи, тебе еще святую воду принести? Так я ее своими слезами окроплю, — и, утерев пояском глаза, накинул его на шею Палладия.

Архиепископ стал произносить молитвы, а митрополит повторял их вслед за ним, глядя в небо и часто осеняя себя широким крестным знамением.

Так, глядя в небо, он и заговорил, как будто сам для себя:

— Кроме многочисленных моих грехов, в которых я исповедываюсь регулярно перед своим духовником, есть один грех, который меня тяготит уже много лет. Одним словом можно его назвать: малодушие и предательство друга. Когда рукоположили меня во епископы, приехал в Москву Николай Терентьев. Приехал за помощью и поддержкой. Его тогда уполномоченный регистрации лишил, и он приехал ко мне, чтобы я посодействовал ему устроится на приходское служение. Я увидел его во время всенощной в патриаршем соборе. Он подошел ко мне под елеепомазание в старом плаще, в сапогах, весь мокрый от дождя, и вид его был какой-то жалкий. Я его даже сразу не узнал. А как узнал, обрадовался, говорю:

— Николай, ты ли это, каким ветром?

Он отвечает:

— Надо, Владыка, встретиться, поговорить. Я сейчас без места, может, чем поможешь?

Я говорю:

— Конечно, какой разговор между друзьями?! Сегодня, — говорю, — не могу — ужин в Нидерландском посольстве, — а завтра приходи к 14 часам в ОВЦС.

На следующий день жду его у себя в кабинете, заходит ко мне архимандрит Фотий и говорит:

— Там, Владыка, Вас дожидается священник Николай Терентьев. Так вот я не рекомендую его Вам принимать.

— Почему это? — удивился я.

А Фотий говорит:

— Я навел о нем справки через Совет по делам религии, его уволили за антисоветскую деятельность.

— Какую антисоветскую деятельность? — совсем опешил я.

— Он занимался с молодежью, вел, так сказать, подпольный кружок по изучению Священного Писания.

— Не понимаю, — говорю я, — Священное Писание — это что — антисоветская литература?

- Да все Вы понимаете, Владыка, я же Вам блага желаю. Вас собираются командировать в Америку служить, а это Вам может сильно подпортить, но поступайте, как хотите.

Я, конечно, подумал все, взвесил и не стал принимать Николая. Ему сказали, что я уехал по вызову Патриарха. Он неглупый, все понял и больше ко мне не приходил.

— Вот такой мой тяжкий грех, — немного помолчав, добавил: — А ведь то, что я митрополит, этим я ему — Николаю — обязан.

— Как так? — не понял Палладий.

— Так ведь я жениться собирался, влюбился в Ольгу Агапову, а Николай ее у меня отбил. Я вначале обижался на него, а потом думаю: хорошо, что не женился, семейная жизнь не для меня, и пошел в монахи, потому и митрополит сейчас. Как она сейчас, кстати, матушка Ольга?

— Да уже лет пять, как померла от рака, — сказал Палладий и вдруг зарыдал во весь голос.

— Царство ей Небесное, — перекрестился митрополит. — Теперь ее душа у Бога. Ты-то чего убиваешься?

— Да я над своими грехами тяжкими плачу. Исповедуй и ты меня, брат, — и он дрожащими руками снял с шеи поясок и, сотрясаясь от рыданий, подал его Мелитону.

— Ну-ну, успокойся, друг мой, и облегчи свою душу покаянием.

— Кроме вас с Николаем был еще и третий, кто влюбился в Ольгу.

— Неужто и ты? — удивился митрополит.

— Да, я, только когда ей признался, она тоже мне призналась, что влюбилась в Николая, а меня любит, как брата. Я хоть и опечалился, но в то же время порадовался, что у них такая взаимная любовь, а сам стал готовиться к монашеству. Меня ведь после тебя через пять лет в архиереи рукоположили. Все это время отец Николай с матушкой Ольгой где-то скитались, он работал то сторожем, то кочегаром. А как я стал архиереем, они ко мне в епархию приехали. Я тогда лично пошел к уполномоченному хлопотать за Николая, взял с собой здоровенный конверт одними сотенными. Конверт-то уполномоченный принял с радостью, да на следующий день говорит: «Ничем не могу помочь, комитетчики не пропускают. Правда, есть выход. Обком предлагает собор отдать под нужды города, а Вам дадут другой храм, где сейчас государственный архив, размером он, мол, почти такой же, да не в центре».

Я, конечно, с негодованием отверг это предложение. Вечером ко мне пришла матушка, вся в слезах. Говорит: «У меня, Владыка, рак врачи обнаружили, не знаю, сколько проживу, а вот Николай без службы у престола Божия еще раньше от тоски помрет, совсем плох последнее время стал». Упала на колени, плачет, я тоже на колени встал, плачу. Отпустил ее, обнадежив обещанием что-то сделать. Всю ночь молился, а на утро пришел к уполномоченному и дал согласие на закрытие собора и переход в другой храм. Отца Николая отправил служить в Благодатовку. А потом меня такая досада за свой поступок взяла, что прямо какая-то неприязнь к отцу Николаю появилась. За все время ни разу к нему в Благодатовку не приезжал служить, да и к себе в гости не звал. Вот какие грехи мои тяжкие. Простит ли Господь?

— Господь милостив. Может быть, Он нас сюда для этого прощения и привел. Ты знаешь, удивительно на меня твой валидол подействовал. Вставай, старина, пойдем к Кольке, он простит — и Бог нас тогда простит.

В это время напротив стога остановилась лошадь, запряженная в телегу. Соскочив с телеги, к ним подошел мужик и, поздоровавшись, спросил:

— Вы, отцы честные, отколь и куда идете?

— Да вот направляемся в Благодатовку к отцу Николаю.

— Ой, мать честная, и я туда же, договориться с батюшкой хлеб освятить, а то скотинка часто болеть начала. Садитесь на телегу, подвезу.

Он подбросил на телегу сена и помог усесться Владыкам. Затем, звонко причмокнув, встряхнул вожжами:

— Н-но, родимая, — и лошадка покорно зашагала, пофыркивая на ходу.

Мужичок оказался словоохотливый. Рассказал, какой хороший у них батюшка Николай и как все его любят не только в Благодатовке, но и у них в Черновке.

— Матушка у него больно хорошая была, такая добрая, ласковая со всеми. Только шибко хворала, да Господь смилостивился над нею: на Пасху причастилась, сердешная, и померла. Говорят, коли после Причастия, да и на Светлой помер, то прямиком в рай. Так ли это?

— Так, так, — подтвердил Палладий.

За перелеском открылся вид на деревню Благодатовку. Посреди деревни стоял однокупольный деревянный храм с колокольней. Вокруг него, как сиротинушки, жались около пятидесяти крестьянских дворов. Около деревни пробегала небольшая речка, а сразу за деревней начиналась березовая роща.

— Красота-то какая, — восхитился митрополит.

— Да, красота, — поддакнул мужик. — Только все равно молодежь бежит в город. Тут ведь у нас развлечений никаких нет, а работа крестьянская тяжелая. А в городе что? Отработал смену — и ноги на диван.

Мужик довез их до самой церковной ограды и, высадив, сказал:

— Я тут к куме заеду, хозяюшка моя велела кое-чего передать. Потом приеду к батюшке, надо договориться к нам поехать в Черновку.

Архиереи поблагодарили мужика и, открыв калитку, вошли в церковную ограду, крестясь на храм. В глубине двора, около сарая, они увидели мужика, который колол дрова. Рядом священник в коротком стареньком подряснике собирал поленья и носил их в сарай. Набрав очередную охапку, он обернулся на скрип калитки и замер в удивлении, воззрившись на двух идущих к нему архиереев. Потом дрова посыпались из его рук на землю, и отец Николай почти бегом устремился навстречу Владыкам. Оба архиерея при его приближении повалились на колени. Отец Николай, оторопев, остановился, пробормотав:

— Господи, что это со мной творится, — и осенил себя крестным знамением: — Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…

— Ну вот, Ваня, мы теперь не друзи ему, а врази. Мы к тебе, Николай, с покаянием. Прости нас Христа ради.

Отец Николай подбежал к ним, бухнулся на колени:

— Благословите, Владыки, меня грешного, я уж было подумал — наваждение бесовское.

Он обнял их обоих. Три поседевшие головы соединились вместе. Так, прижавшись друг к другу, они простояли минут пять молча. Затем отец Николай вскочил и помог подняться архиереям. Все стали смеяться, хлопать друг друга по плечам, что-то говорить в радостном волнении. Говорили все разом, никто никого не слышал, но все были счастливы. Потом вместе пошли на сельское кладбище и отслужили литию на могиле матушки Ольги. Когда пришли в дом, там был накрыт ужин. К этому времени по распоряжению отца Николая на буксире притащили «уазик». За столом сидели долго, вспоминая былое и радуясь, что они теперь все вместе, как когда-то в студенческой юности. Трое друзей помолодели не только душой — глаза горели молодым блеском и морщины расправились.