Три гроба - Джон Карр

— Идите за ним, — быстро сказал Хэдли американцу. — И посмотрите, не готовит ли он одну из своих чертовых мистификаций. А теперь, мистер Миллс…

Рэмпоул слышал вопросы Хэдли, выходя в темный холл. В доме было так тихо, что, когда он поднимался по лестнице, телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Проходя мимо двери комнаты Дреймена наверху, Рэмпоул слышал внутри тяжелое дыхание больного и тихие шаги на цыпочках, а сквозь приоткрытую дверь видел лежащие на стуле саквояж и шляпу врача. На всем этаже не было света, и царила такая тишина, что снизу четко доносился голос Энни, отвечающей на телефонный звонок.

В кабинете было сумрачно. Несмотря на снегопад, слабый красноватый свет заходящего солнца проникал сквозь окно, поблескивая на гербе и скрещенных рапирах над камином и увеличивая в размерах тени белых бюстов на книжных полках. Казалось, по комнате бродит призрак Шарля Гримо — полуученого-полуварвара, как и его кабинет. Обширное пустое пространство на стенной панели, где должна была висеть картина, усмехалось в лицо Рэмпоулу. Стоя неподвижно у окна и опираясь на трость, доктор Фелл в своей черной накидке смотрел на закат.

Скрип двери не пробудил его от размышлений.

— Вы… — заговорил Рэмпоул голосом, словно отзывающимся эхом.

Доктор Фелл повернулся, быстро моргая. Он шумно выдохнул, и в холодном воздухе появилось облачко пара.

— Э? Я что?

— Нашли что-нибудь?

— Ну, думаю, я знаю правду, — задумчиво ответил доктор, — и сегодня вечером, вероятно, смогу это доказать. Хмф. Ха. Да. Понимаете, я стоял здесь, думая, что мне делать. Это старая проблема, сынок, и она делается все более трудной с каждым прожитым годом, когда небо становится все красивее, старое кресло — все удобнее, а человеческое сердце… — Он провел рукой по лбу. — Что такое справедливость? Я задаю себе этот вопрос после каждого дела, которое я расследовал. Я вижу лица, больные души и дурные сны… Не важно. Пойдем вниз?

— Но как насчет камина? — допытывался Рэмпоул. Подойдя к камину, он постучал по нему, но ничего не увидел. В очаге было рассыпано немного сажи, а на задней стенке виднелась кривая черная полоса. — Там все-таки есть потайной ход?

— О нет. В этом смысле с камином все в порядке. Никто не вылезал через него. Нет, — добавил он, когда Рэмпоул просунул руку в отверстие дымохода и пошарил внутри. — Боюсь, вы зря тратите время — там нечего искать.

— Но, — начал Рэмпоул, — если братец Анри…

— Да, — подхватил голос в дверях, — братец Анри.

Он так не походил на голос Хэдли, что они не сразу узнали его. Суперинтендент стоял в дверном проеме, комкая в руке лист бумаги. Его лицо оставалось в тени, но в угрюмом голосе Рэмпоулу послышались нотки отчаяния.

— Я знаю, — продолжал Хэдли, закрыв за собой дверь, — мы сами виноваты, что были загипнотизированы теорией. Она рассыпалась в прах, и теперь нам приходится начать все заново. Когда вы сказали сегодня утром, Фелл, что дело перевернулось вверх ногами, вы вряд ли знали, насколько это правда. Оно не только перевернулось, а просто лопнуло. Наша главная подпорка обрушилась. — Он уставился на лист бумаги, словно намереваясь скатать его в комок. — Только что звонили из Ярда. Они получили известия из Бухареста.

— Боюсь, я знаю, что вы сообщите, — кивнул доктор Фелл. — Вы хотите сказать, что братец Анри…

— Нет никакого братца Анри, — прервал его Хэдли. — Третий из трех братьев Хорват умер более тридцати лет назад.

Слабый красноватый свет становился мутным; в холодном тихом кабинете слышалось бормотание Лондона, просыпающегося перед наступлением вечера. Подойдя к широкому столу, Хэдли разгладил на нем мятый лист бумаги, чтобы остальные могли прочитать текст. Желтый жадеитовый буйвол отбрасывал на бумагу гротескную тень. На картине с тремя могилами зияли разрезы.

— Ошибки быть не может, — продолжал Хэдли. — Похоже, дело достаточно известное. Они прислали очень длинную телеграмму, но я записал наиболее важные фрагменты того, что мне прочли по телефону. Смотрите сами.

«Получить информацию не составляло труда. Двое моих подчиненных служили надзирателями в Зибентюрмене в 1900 году и подтверждают архивные данные. Факты таковы. Карой Гримо Хорват, Пьер Флей Хорват и Никола Ревей Хорват были сыновьями профессора Клаузенбургского университета Кароя Хорвата и его жены-француженки, Сесиль Флей Хорват. За ограбление банка Кунара в Брашове в ноябре 1898 года три брата в январе следующего года были приговорены к двадцати годам тюремного заключения. Банковский охранник умер от полученных ран, а добычу так и не нашли — считают, что ее где-то спрятали. Во время эпидемии чумы в августе 1900 года все трое с помощью тюремного врача, констатировавшего их мнимую смерть от чумы, совершили дерзкую попытку побега, будучи похороненными на участке для жертв эпидемии. Надзиратели Й. Ланер и Р. Гёргей, вернувшиеся к могилам через час с деревянными крестами, заметили разбросанную землю на могиле Кароя Хорвата. Расследование показало, что гроб вскрыт и пуст. В двух других могилах надзиратели обнаружили окровавленного и бесчувственного, но еще живого Пьера Хорвата и уже задохнувшегося Никола Хорвата. Никола похоронили заново, окончательно убедившись, что он мертв, а Пьера вернули в тюрьму. Скандал замяли, беглеца не преследовали, и история получила огласку только после войны. Пьер Флей Хорват остался душевнобольным. Освобожден в 1919 году после отбытия полного срока. Нет никаких сомнений, что третий брат мертв.

Александр Куза, комиссар полиции. Бухарест».

— Да, — сказал Хэдли, когда они закончили чтение. — Это подтверждает нашу реконструкцию, если не считать маленького пункта, что мы гонялись за призраком, разыскивая убийцу. Братец Анри (точнее, братец Никола) никогда не покидал свою могилу. Он до сих пор там. А все дело…

Доктор Фелл медленно постучал по бумаге костяшками пальцев.

— Это моя вина, Хэдли, — признал он. — Утром я говорил вам, что едва не сделал величайшую ошибку в своей жизни. Я был загипнотизирован братцем Анри и больше ни о чем не мог думать. Теперь вы понимаете, почему мы так мало знали о третьем брате — настолько мало, что я благодаря своей самоуверенности изобретал самые фантастические объяснения.

— Ну, признание ошибок нам ничем не поможет. Как мы теперь собираемся объяснить эти безумные слова Флея? Личная вендетта! Месть! Теперь, когда все это отпало, у нас нет ни единой зацепки! Если исключить мотив мести Гримо и Флею, что нам остается?

Доктор Фелл весьма злобно взмахнул тростью.

— Неужели вы не видите, что нам остается? — рявкнул он. — Не видите объяснения этих двух убийств, которое мы должны принять или отправиться в сумасшедший дом?

— Вы имеете в виду, что кто-то обстряпал все так, чтобы это походило на работу мстителя? — осведомился суперинтендент. — Сейчас я в таком состоянии, что мог бы поверить почти всему. Но это кажется мне слишком изощренным. Откуда настоящий убийца мог знать, что мы станем копаться в таком далеком прошлом? Мы бы никогда этого не сделали, если бы не несколько случайностей и не ваше присутствие. Как мог убийца знать, что мы свяжем профессора Гримо с венгерским преступником, с Флеем и всеми прочими? Мне это представляется ложным следом, который уж очень хорошо спрятан.

Хэдли ходил взад-вперед, постукивая кулаком по ладони.

— Кроме того, чем больше я об этом думаю, тем более запутанным это становится! У нас были чертовски веские причины полагать, что этих двоих убил третий брат, и, честно говоря, я все сильнее сомневаюсь, что Никола мертв. Гримо ведь сказал, что его застрелил третий брат, а когда человек умирает и кто-то знает это, что может заставить его лгать? Или… Погодите! Вы полагаете, что он мог иметь в виду Флея? Что Флей пришел сюда, застрелил Гримо, а потом кто-то застрелил его самого? Это многое объяснило бы…

— Прошу прощения, — вмешался Рэмпоул, — но разве это объяснило бы, почему Флей продолжал говорить о третьем брате? Либо братец Анри мертв, либо нет. Если он мертв, какая у обеих жертв могла быть причина лгать о нем? В таком случае он должен быть живым призраком.

Хэдли взмахнул портфелем.

— Знаю. Это и выводит меня из себя! Мы должны кому-то поверить, и кажется более разумным верить словам двоих человек, которые были застрелены им, чем телеграмме, которая может быть ошибочной или написанной под чьим-то влиянием. Или же… хм! Предположим, он действительно мертв, но убийца притворяется мертвым братом, который ожил. — Суперинтендент кивнул и посмотрел в окно. — Думаю, становится теплее. Это объясняет все несоответствия, верно? Настоящий убийца выдает себя за человека, которого никто из других братьев не видел почти тридцать лет. Когда произойдут убийства, и мы нападем на его след — вернее, если нападем, — то мы припишем все элементарной мести. Как вам такая версия, Фелл?