Повелитель Ночи - Саймон Спуриэр

...бугльбугльбугльбугль...

— Мм...

Он выдохнул клубы вишневого табака, расплывшись в кошачьей улыбке, — ониксовые протезы во рту словно распахнули врата космической тьмы. Мита подавила желание погасить кулаком эту мрачную улыбку.

— Мы убили всех, естественно, — прогудел он, — включая лидера. Мы думаем, вы сможете оценить наше расследование. Хех. Ну, когда будете готовы.

Он был священником, — по крайней мере, это был тот образ, который он сейчас создал для себя. Человек любовался собой и обожал себя — одновременно будучи безгранично преданным. Если бы не распростерший крылья орел, выжженный над его правым глазом, он не отличался бы от любого другого члена свиты инквизитора. Мита удивилась, почему Каустус выбрал именно его на роль мальчика на побегушках.

— Тауисты, — продолжал он, выпуская красные струи дыма из ноздрей, как сказочный дракон. — Пропаганда проклятых тау — мы изучаем их методы. Еретические помои. «Большая польза» и «обоюдная выгода», как говорится. И идиоты верят в это, можете себе представить? Даже свет Императора не поможет таким глупцам.

От каждого посещения храма у Миты начиналась головная боль. Каустус послал этого человека помогать ей — а он вместо этого непрерывно изводит ее анекдотами и странными историями. Ей нужно поговорить лично с инквизитором.

Терпение Миты в отношении планов хозяина начинало подходить к концу.

...бугльбугльбугль...

С каждой минутой ей с все большим трудом удавалось различать слова за непрерывным бульканьем кальяна.

— Почему, — собрав остатки дипломатичности, спросила дознаватель, — вы мне все это говорите?

Человек нахмурился, глядя на Миту через равномерно вздымающуюся и опадающую огромную грудь Винта, словно оскорбленный ее невежеством. В сознании собеседника Мита распознала смесь самодовольного превосходства и ложного благочестия. Он наслаждался, снисходительно разговаривая с потенциальным начальником, как родитель с неразумным ребенком.

— Потому, — фыркнул он, — что, насколько мне известно, вы все еще являетесь дознавателем в Ордо Ксенос и — ха! — участником той команды, что недавно была в рейде. Мне казалось, вы должны оценить успехи ваших товарищей.

— Ой, не надо! — не выдержала Мита, теряя остатки терпения. — Мы находимся на Восточном Краю, глупец вы этакий. Тут, прокляни их варп, на каждом ярусе можно найти ячейку пропаганды тауистов. Вам не пришлось даже покидать Стиплтаун, чтобы застрелить десяток скучающих идеалистов.

Мита резко сложила руки на груди и замолчала, ощущая раздражение от того, как легко она перешла к грубости.

Мысли священника изменились с пугающей быстротой — теперь их целиком заполняло холодное и безграничное отвращение. На миг девушке стало жаль, что Винт все еще находится без сознания.

— Мне кажется, — злобно прошипел человек, — я слышу в вашей речи симпатию к мятежникам! Вам следует об этом подумать, дознаватель!

А мне кажется, я прекрасно справляюсь со своими обязанностями.

— Это спорный вопрос... его следует рассмотреть непосредственно среди свиты инквизитора.

«Могу поспорить, как весело это будет, — внутренне прорычала Мита, — в последний раз я убила одного из этих тупых ублюдков».

Но на этот раз она сдержалась. В палате повисла неловкая тишина, прерываемая лишь продолжительным «бугльбугльбугльбугль» да стуком пальцев Миты, которыми она барабанила по краю койки спящего Винта

Ей пришла в голову одна мысль — девушка знала, что должна немедленно подавить ее и вести себя примерно в присутствии этого ужасного маленького человека. Он, вне всяких сомнений, передаст слово в слово весь разговор инквизитору, но на этот раз любопытство победило и разбило наголову все попытки робких внутренних возражений.

— Скажите мне, отец, — иронично сказала дознаватель, приподнимая одну бровь. — В течение этого, вне всяких сомнений героического, нападения...

Священник бесстрастно смотрел ей в глаза, пропустив сарказм мимо ушей.

— Что дальше?

— Что делал сам инквизитор?

Человек сузил глаза:

— Почему вы спрашиваете?

— Просто так, для расширения кругозора. Священник пожевал губами мундштук и вынул его изо рта.

— Он руководил издалека.

— То есть его не было на месте схватки?

— Он был занят с губернатором, поэтому отсутствовал. Инквизитор спланировал набег заранее и решил, что в его личном присутствии нет необходимости. Я ответил на ваш вопрос?

— А его отсутствие не обеспокоило вас?

Человек гневно и с отвращением взглянул на нее:

— А почему такое должно было произойти?

Но в его сознании, под слоями повиновения и религиозных догм, через толстые стены ограниченности и предвзятости Мита ощутила нечто — как некий дымный призрак, пронесшийся через сознание.

Неуверенность.

Псайкеру удалось задеть нужную струну.

Каустус привел нас в этот мир для борьбы с ксенофильскими ячейками, привел произвести зачистку еретиков, которые верили словам ксеносов больше, чем свету Императора. Именно поэтому, прокляни их варп, мы находимся тут!

И вот он может выполнить свою священную обязанность, еще выше вознести свой героизм, которым инквизитор так гордится... и он посылает лишь этих тупых головорезов.

Полная бессмыслица.

Чем ты занимаешься, Каустус? Подлизываешься к закоренелому вору Загрифу, бродя с ним по галереям с сокровищами и посиживая в древних архивах?

Что же ты задумал, проклятый ублюдок, а?

— Нет никаких причин, — сказала Мита. — Я спросила просто так.

Священник подозрительно фыркнул, а дознаватель ухмыльнулась: эта частица неуверенности в его разуме не пропала, наоборот, человек сомневался, что все идет хорошо.

— Вы ведь меня не переносите, правда? — продолжаю она с улыбкой задавать провокационные вопросы.

Священник удивленно приподнял брови:

— Ну, вряд ли я одинок в этом отношении.

— Думаете, это непреложный факт?

— Ах да... — (Еще одна ониксовая улыбка и новые клубы темно-красного дыма заставили Миту поежиться.) — Инквизитор... Он очень долго искал желающего помочь вам.

— Но вы смогли преодолеть личную неприязнь ради Императора? Какой бедный мученик!

— Такая враждебность, дознаватель... Это не похоже на вас.

Мита стиснула зубы, ее кулаки сжались.

— Хотите, я покажу вам, на что я похожа? — прорычала она, напрягаясь.

Священник казался совершенно безмятежным, облака дыма из кальяна продолжали подниматься, а «бугльбугльбугльбугль» не прервался ни на миг. Когда человек заговорил вновь, его глаза грозно полыхали из-под полуприкрытых тяжелых век, а в голосе слышалось презрение:

— Инквизитор рассержен. — Пальцы священника ласкали мундштук. — Я бы даже сказал, что он в ярости.

— Ах, какой неожиданный сюрприз! — Мита ответила прежде, чем смогла проконтролировать себя.

Человек покачал головой, окутанный клубами дыма;

— Он надеялся, что ваш сарказм и негодование поубавятся, когда вас удалят от свиты. — В углу его рта вновь собралась слюна, словно накипь у ядовитого источника. — Но, кажется, он ошибался.

Мита бросила быстрый взгляд на дверь.

— Это оно? — нетерпеливо спросила она. — Это и есть сообщение? Я не хочу вас излишне задерживать.

— О нет, есть и продолжение... Большое продолжение.

...бугльбугльбугльбугль...

— Не могли бы вы прекратить?

— Что именно?

— Курить. Это раздражает.

Священник взглянул на нее искоса:

— Инквизитор просил меня задать вам вопрос. Очень простой вопрос.

— И какой же?

— Он испрашивает вашего совета, его интересует, что бы сделали вы?

— Что? — Мита вздрогнула. Этот вопрос выбил почву у нее из-под ног.

— Вы слышали меня. Ситуация сложная. Распространяются слухи о ксенофилии в ульях, о призраке, уничтожающем преступный мир. Что бы вы сделали на месте нашего повелителя — инквизитора Каустуса?

— Это что — некое испытание?

— Вы прекрасно знаете, дознаватель, что это.

Мита разрывалась на части.

Пассивность или агрессия. Подчинение или вызов.

Каждый раз, когда Мита пыталась следовать методам инквизитора, каждый раз, когда склоняла голову и беспрекословно повиновалась, она оказывалась осуждена и опозорена, все презирали ее за воображаемые слабости. И наоборот, идя наперекор, осмеливаясь бросить вызов руководству Каустуса, противостоять ему, она заслуживала одобрительных и уважитель-ных взглядов. Неужели это правильный путь?

Подавиться мне своей гордостью и смолчать, продолжив делать, как он сказал? Или остаться верной зову сердца? Верной своим особым инстинктам?