Когда я был мальчишкой - Владимир Санин

– Здравия желаем, товарищ гвардии лейтенант!– не скрывая насмешки, отчеканил Володя.

Я не удержался и прыснул. Кулебяко бросил на меня многообещающий взгляд и яростно зашагал, шаркая по асфальту разбитыми подметками.

Но на этом злоключения Кулебяко не кончились.

У самого штаба прогуливался вместе с приятелем сержантом Юра Беленький. Сапоги Сергея Тимофеевича произвели на него большое впечатление.

– Хороши!– Юра поцокал языком.– Где добыли, если не секрет?

Не успел Сергей Тимофеевич раскрыть рта, как я торопливо проговорил:

– Лейтенант Кулебяко достал несколько пар, можешь выменять.

– Ч-черт,– разочарованно почесал в затылке Юра.– Нет у меня никакого барахла…

– Ладно, будут у тебя сапоги,– включаясь в игру, сердечно сказал Володя.– Для Друга делаю, учти. Только сорок второй размер.

– Как раз мой! – заволновался Юра.

– Тогда пойди к лейтенанту и скажи, что Татьяна, мол, из медсанбата велела кланяться и забрать сапоги, которые Кулебяко обещал подарить ее мужу на свадьбу.

– Ас чего это Таня будет мне подарки дарить?

– Все дело в чернобурке, которую Кулебяко взял у Тани для своей жены,– вмешался я.– А чернобурка была моя. А сапоги мне велики.

Юра добросовестно все повторил и помчался к лейтенанту за сапогами. Мы, разумеется, тут же отправились за ним, спрятались за угол дома и затаив дыхание ждали развития событий.

Прошло с полминуты, и на крыльцо вылетел взъерошенный и ничего не понимающий Юра. Вслед ему громыхало:

– Я тебе покажу такую чернобурку, что на том свете будет сниться! Смир-рна! Кругом! Шагом марш к чертовой матери!

Откровенно признаюсь: я сделал все возможное, чтобы об этой истории узнало максимальное число людей.

У БЕЗВЕСТНОГО ОЗЕРА, В ПРЕДПОСЛЕДНИЕ ДНИ

По понтонному мосту мы переправились через Шпрее – холодную речку со свинцовой водой.

Но мы уже знали, что Берлина нам, увы, не видать, что брать его будут другие. Спустя много лет я прочитал в военной литературе, почему так получилось. Оказывается, Гитлер до конца мечтал столкнуть лбами союзников, чтобы из высеченных искр вспыхнул новый пожар. Гитлер оголил свой западный фронт и бросил армию генерала Венка на помощь осажденному Берлину. Тем самым американцам и англичанам было дано понять: наши главные враги – русские, с вами мы готовы договориться.

Поэтому мы спешили. Мы верили союзникам, но – верь и оглядывайся!– хотели как можно быстрее взять Берлин, чтобы лишить Гитлера всяких иллюзий.

Армия Венка была одной из этих иллюзий. Она рвалась к Берлину, и ее нужно было уничтожить. И эту задачу маршал Конев возложил, в частности, на наш взвод.

Вот почему я так и не увидел Берлина, хотя прошел всего в сорока километрах от его пригородов.

Джек Лондон рассказал про зеркало, глядя в которое человек видит свою судьбу.

Мы даже не в состоянии себе представить чудовищные последствия такого изобретения – будь оно в действительности. Оно привело бы, наверное, к полному потрясению человеческой психики, ибо вся прелесть жизни – в ожидании и надежде, в глубоко запрятанной в каждом из нас – даем мы себе в этом отчет или нет – вере в бессмертие души.

А стоит ли жить, если ты в зеркале видишь свою разорванную плоть или агонию на госпитальной койке? Стоит ли шагать по этой дороге, есть, пить и болтать с друзьями, если ты точно знаешь, что через два-три дня тебя не станет?

Хорошо, что нет и не может быть зеркала судьбы.

Стыдно признаться, но лишь в двадцатых числах апреля я впервые услышал стихи великого поэта Сергея Есенина. Их читал нам наизусть Вася Тихонов, солдат пополнения, бывший военнопленный. Когда, умываясь, он разделся до пояса, нас передернуло: его спина была покрыта глубокими шрамами. Товарищи по лагерю рассказали, что Вася бросил ломоть хлеба в камеру смертников, и эсэсовец, привязав преступника к столбу, убивал его тяжелой плетью. Но Вася выжил, его молодой организм уже почти оправился от двух лет каторги, и лишь в чистых, как у Мити Коробова, глазах надолго сохранилась печаль.

На привалах мы собирались вокруг него, и Вася медленно и глухо, нараспев читал:

…Жизнь моя, иль ты приснилась мне?Словно я весенней гулкой раньюПроскакал на розовом коне…

Ничего подобного мы раньше не слышали и были потрясены. Уже тогда, как теперь мне кажется, я понял, что только гении отличаются друг от друга, а посредственности все похожи, как подстриженные кусты; что гений бросает в почву семена, а сочинитель – простые камушки.

Но сон забывается на следующий день, а ту неделю я запомнил на всю жизнь.

Нам снова достались леса, да еще озера и болота. Такой и осталась в памяти Германия – искаженное представление о стране, где из каждого квадратного метра земли извлекают выгоду. Но лесное междуречье Нейсе и Шпрее щетинилось дзотами и бронеколпаками, там была создана глубоко эшелонированная оборона. А в лесах южнее и западнее Берлина немцы не ожидали нас видеть, армия Венка создавалась наспех и для наступления, а не обороны. И поэтому война здесь была иной – наверное, похожей на ту, какую вели наши войска в тягостные месяцы отступления в глубь России. Лишь с той колоссальной разницей, что теперь горели не наши леса и деревни и речь шла не о жизни и смерти нашей страны, а только о неизбежном разгроме фашизма.

Разведка донесла, что нам навстречу движутся крупные силы немцев. Мы обогнули большое лесное озеро и заняли оборону на его берегах. Занять оборону – значит окапываться, рыть траншеи и оборудовать командные пункты, огневые точки. К счастью, грунт был песчаный, а круто спускающиеся к воде холмистые берега были как будто созданы природой для того, чтобы облегчить нашу задачу.

Между нами и лесом лежал широкий зеленеющий луг. В мирное время, наверное, отдыхающие гоняли здесь мячи, загорали и смеялись. А теперь, ломая деревья и осыпая траншеи снарядами, из лесу вышли штук сорок танков.

То, что произошло в последующие минуты, нельзя назвать битвой – это было побоище.

Второй и последний раз я увидел, как ИЛы уничтожают танки. Штурмовики слетелись, словно школьники на звонок. Они буквально заклевали танки, забросали их мелкими бомбами и уложили из пулеметов пехоту. Мы даже не стреляли, зарылись в землю и ждали, опасаясь не немецких танков, а своих бомб – такие случаи бывали. Но штурмовики сработали чисто, и, когда гул моторов отдалился, наступила мертвая тишина, прерываемая стонами раненых. Командир полка послал одну роту прочесать близлежащий лес, а мы высыпали из окопов – смотреть и считать. Какая сила нужна была для того, чтобы согнуть, как еловую ветвь, длинноствольную пушку «тигра»! Еще дымились обгоревшие тела танкистов, и сотни солдат раскинулись в неестественных позах. Все немцы были молодыми, крепкими ребятами – офицерская школа, как мы узнали. Я подобрал полевую сумку, заглянул в нее: «Майн кампф», эрзац-шоколад и письма. С обложки глазами шизофреника смотрел Гитлер. Его в эти минуты ищут в каждом берлинском доме наши ребята, чтобы посадить в железную клетку и возить по всему миру – так было решено в нашем взводе, когда мы еще думали, что пойдем на Берлин.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});