Искры гаснущих жил - Карина Демина

Тряхнув головой, Таннис велела себе думать о будущем.

Например, о том, что соврать мамаше…

К дому она вышла, когда раздался второй гудок, на сей раз донесся он от заводских ворот. И значит, на смену свою Таннис опоздала. Она поморщилась, представив, что ей предстоит выслушать от старшего по цеху, но тут же рассмеялась: не предстоит!

Все закончилось!

И ранние подъемы, особенно тяжелые зимой, когда за окном темень, а на подоконнике — тонкий слой льда. И умывание ледяною водой. Мамашино брюзжание, что Таннис вновь тратит свечи попусту. И отсыревший за ночь, холодный хлеб, который приходится запивать холодной же водой.

Горячее будет вечером.

Дорога. Толпа у заводских ворот. Сонная охрана. И крысеныш Тейлор, что вьется, щиплет за задницу да томно закатывает глаза, намекая, что будь Таннис посговорчивей, нашел бы для нее работенку иную, чистую. Не будет его и тайной мечты свернуть уродцу нос, и отупляющей выматывающей работы, когда к концу смены остается одно-единственное желание — доползти до постели…

Таннис подставила лицо солнцу. Все переменится. Сегодня она соберет вещички… или даже собирать не станет, купит себе новые, поприличней. Попрощается с мамашой, которая, конечно, станет орать, а потом сядет рядом, обнимет и заплачет… что ей сказать?

Что любовник Таннис уезжает и с собой зовет.

Обещает устроить.

И денег дал… да, мамаша увидит деньги и поверит в то, что этот ее любовник — человек порядочный. Правда, потом к ней явится Кейрен со своими вопросами, но… мамаша же не виновата, не знала она ничего про то, во что Таннис ввязалась, а значит, ничего ей не грозит.

…да и она сама уедет.

Таннис соврет про того же любовника, который и про мамашу позаботился.

Сама же Таннис будет к этому времени далеко.

Выстраивая мысленно будущую свою жизнь, легкую, безмятежную, она добралась до дома и с легкостью взбежала по лестнице. Дверь была открыта.

— Явилась, — мамаша встала на пороге, уперев кулаки в бока. — И ночи не прошло! Где шлялась?

Она хлестанула тем же вчерашним полотенцем по лицу, но Таннис успела руку подставить.

— Ма, прекрати, — укоряюще сказала Таннис и на всякий случай отступила в коридор.

— Прекратить?

Захлопали двери, и раздался полусонный голос Стеллы:

— Заткнитесь обе! Задолбали!

Небось, только-только явилась со своей смены, и пусть бы работала Стелла отнюдь не на заводе, но по ее же словам за ночь выматывалась немеряно. Молодая была. Хорошенькая. И клиент шел охотно…

— Сама заткнись, шалава! — взвизгнула мамаша, но тотчас вспомнила, кто истинный виновник гнева. — И ты шалава! Вырастила дочку на свою голову! Где была?

— У любовника, — огрызнулась Таннис и, сунув руку под ремень, вытащила загодя припрятанную купюру. Благо, та уже успела подсохнуть. — Вот.

Мамаша посмотрела на купюру, и на Таннис, и снова на купюру.

— Это, чтоб одежду себе прикупила.

— В лавку к Шейсе не ходи! — тотчас отозвалась Стелла. — У нее все тряпье с душком. Лучше заглянь на Нарочный переулок, там новую открыли…

— И у Шейсе вещички неплохие, — жадность пересилила гнев, и мамаша схватила купюру, потерла, проверяя, настоящая ли, а удостоверившись, что ассигнация не поддельная, спрятала у себя на груди. — На Нарочном, небось, цены…

— Так хорошее тряпье денег стоит, — возразила Стелла.

Таннис не стала слушать дальше, проскользнув мимо мамаши, она заглянула к отцу — спал, похрапывая во сне, нырнула за ширму и с огромным удовольствием стянула, наконец, свитер. Раздевалась Таннис быстро и, вытащив из старого шкафчика полотенце, намочила его и кое-как обтерлась.

В ее доме будет ванна, огромная, на золоченых лапах… ну или на медных, главное, что эту ванну наполнять станет горячая вода…

По коже побежали мурашки, и Таннис торопливо оделась.

— Куда? — мамаша, которая уже успела поссориться со Стеллой, заслонила путь.

— Надо кое-что глянуть, ма, — Таннис наклонилась и поцеловала мать в седую макушку. — Я скоро. Туда и назад… пяти минут не пройдет… а ты вещи пока собери. Уходить надо.

— Куда?

Мамаша вцепилась в рукав, и Таннис не без труда разжала пальцы.

— Вернусь и расскажу. Собирайся… я быстро.

— Беги уж… хлеба купи!

Купит. И хлеба. И сыра. И кусок мяса, чтоб не остаточный, с синеватым отертым масляной тряпицей краем, но свежий. И еще конфет, которые в заводскую лавку завозят изредка… Таннис помнит вкус шоколада…

И не удержавшись, она прямо на месте развернула папиросную бумагу, перевязанную ленточкой.

Лавочник лишь хмыкнул и взгляда не отвел, в котором читалось удивление: откуда ж деньги появились? Наверняка, к вечеру уже разлетятся по Нижнему городу самые невообразимые слухи.

А и плевать.

Ее здесь не будет.

И Таннис отломила кусочек темной, с белым налетом, плитки. Медленно вдохнула пряновато-сладкий запах ее…

— Мамаша-то знает, на что тратишься? — поинтересовался лавочник, переставляя коробки с яичным порошком.

— Отвали.

Таннис положила шоколад на язык и зажмурилась, наслаждаясь моментом.

Сладкий. И горьковатый самую малость. И все равно сладкий, тающий, обволакивающий нёбо. Просто чудо…

— Ох и бедовая ты девка… пороть тебя и пороть.

Поздно. Завтра Таннис уедет.

Завернув остатки шоколада, она спрятала плитку под рубаху и вспомнила вдруг о пленнике.

— Дядька Фред, а дай еще зубного порошка. И щетку, какую получше… и… мыла, да.

Он бухнул на прилавок серый кусок, но Таннис покачала головой.

— Нет, мне мягкого…

…не хватало, чтоб у Кейрена шкура с непривычки облезла. Он и так на нее разобиженный.

— С розами или лилиями? — Фредди выложил два куска, и каждый был завернут в тонкую бумагу. — Только гляди, дорого станет.

Таннис понюхала и тот, и другой, оба пахли хорошо, крепко. Взяла наугад… а не понравится, пусть грязным сидит. От грязи, чай, еще никто не помирал.

— И бритву!

Лавочник нахмурился, а в глазах Таннис уловила этакий подозрительный блеск.

— Отцу подарок сделать хочу, — и покосившись на мыло, добавило. — И мамаше.

— А… ну тогда вот.

Бритва была хорошей, с резной деревянной рукоятью и тонким клинком с острою кромкой. Правда, о бритве Кейрен не просил, но пусть будет подарок. Тем более что деньги-то его… ничего, не обеднеет.

Таннис решительно наступила совести ногой на горло.

Подхватив сумку с покупками, она вышла из лавки. А распогодилось-то! Ветерок, который с реки, даже теплый, ластится, что кошка. И Таннис остановилась, вдохнула глубоко, наслаждаясь таким чудесным днем, с которого начинается ее свобода…