Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018 - Михаил Белозеров

Лёва Аргаткин сделал круглые глаза, хотел схохмить в том смысле, что Алексею Ногинскому теперь не привыкать лазать по отхожим местам, но вовремя прикусил язык не только потому, что можно было заработать на орехи от самого Ногинского, но и потому, что Олег Вепрев так посмотрел на него, что шутка завязла в горле. Уж подобный фокус ему точно не спустили бы, потому что в глазах и Севостьянихина, и Игоря Габелого, да и всех остальных Алексей Ногинский по кличке Ролик был героем, который не дал убить себя и спас своих людей. А уж каким способом — это солдатская смекалка, а она всегда хороша, если в живых остаёшься. На том стояли и стоять будем, мимолётно подумал Игорь и отвлёкся.

— Покажи точнее, — приказал Севостьянихин.

— Да на карте этой линии нет. Она начинается в подвале и выходит как раз под банком «Аваль» на улицу Мира.

Карта у Севостьянихина была хитрой. Он её сам дорисовывал ещё год назад в штабе бригады, как знал, что в Пятигорске воевать придётся. Вот теперь его смекалистость и пригодилась. Только почему-то именно эту линейку канализаций не нарисовал. И это его смущало. Но не верить Ролику было нельзя. Раз говорит, значит, так и есть.

— А дальше? — хитро спросил Севостьянихин, имея на лице самое серьёзное выражение и делая вид, что не замечает шумок, прокатившийся среди подчинённых.

— А дальше я не ходил, — признался Алексей Ногинский и покраснел.

Честным был Алексей Ногинский, и ему всегда казалось, что он не всё хорошее совершил в этой жизни.

Я бы так не смог, подумал Игорь: из полымя да в огонь, мне бы духу не хватило. Он поймал себя на мысли, что «оглядывается». До этого никогда не «оглядывался», а теперь «оглядывается» и стал вести себя осторожнее, потому что у него появилась Божена, и он, получается, за неё в ответе. Это, конечно, ещё не означало трусость, но надо было держать нос по ветру и осознанно не поддаваться всяким слабостям.

— А почему не доложил?

— Виноват, не успел, — ещё пуще покраснел Алексей Ногинский, и хотя ему было не привыкать к невзгодам судьбы, под пристальным взглядом майора Севостьянихина он окончательно стушевался.

Ясно было, что такого рода информация крайне важна, и извинить старшего прапорщика мог только его предыдущий подвиг. Бывает так, человек пережил смертельную опасность и всё ещё живёт в ней, думает о ней и поэтому заторможен. Такого человека можно простить, но не больше одного раза, потому что надо делать дело, а не переживать по всяким пустякам, пусть и смертельно опасным.

— Впредь… — сказал Севостьянихин, кивая своим гениальным носом и сверля Алексея Ногинского пристальным взглядом.

— Так точно, товарищ майор, — заверил его Алексей Ногинский, — впредь не повторится.

— Смотри мне… — погрозил Севостьянихин, — люблю я тебя, чертяку, но голову самолично оторву.

— Есть «самолично», — согласился Алексей Ногинский, вздыхая радостно, как школьник, которого простили за мелкую провинность.

— Ну что ж… — сказал Севостьянихин, — раз ты разведал, то покажешь дорогу. Понял? — спросил Севостьянихин у Игоря.

— Так точно, понял, — кивнул Игорь.

Одно только ему не нравилось: улица Мира была центральной, и стало быть, боевиков там наверняка немерено, но возражать не стал, сообразил, что перспектива незаметно миновать открытое пространство от гостиницы «Пятигорск» почти до железнодорожного вокзала перевесила все остальные доводы. А как известно из первоисточников, железнодорожная станция и телеграф, то есть связь, — это классика захвата власти в отдельно взятом городе. А с другой стороны, без разведданных Алексея Ногинского шли бы вслепую. Так что в любом случае палка о двух концах.

— Дальше по обстоятельствам. Продвигайтесь вот по этому кварталу. Там «китайская стена» почти что до планетария. Взрывчатки побольше возьмите. Общее направление — штаб.

— Хорошо бы там чехов не было, — высказал надежду Герман Орлов, но ему никто не поверил.

Вообще Герман Орлов имел свойство высказываться о проблемах, которые волновали исключительно всех. Неопределенность с боевиками смущала.

— Думаю, что там их нет, — сказал Севостьянихин.

— Согласен, — кивнул Олег Вепрев, — они же к нам прижались. А мы у них в тылу окажемся.

— Хорошо бы так, — согласился Игорь, поддержав тем самым позицию Германа Орлова.

Но это были уже детали.

— Ну а теперь наметим пути отступления, — сказал Севостьянихин и раскрыл разворот карты.

* * *

Войсковые куртки решили снять, а «бронники», наоборот, оставить. Многие духи бегали в «бронниках». Вместо касок и кепи головы повязали зелёными косынками. Один Игорь, руководствуясь каким-то странным чувством, куртку оставил. Мало ли что, подумал он, вдруг к вечеру не вернёмся, спать тепло будет.

— Да, — вдруг вспомнил Севостьянихин и достал из кармана кусок синей ткани. — Сделайте повязки.

Игорь хотел было на секунду улизнуть, чтобы повидаться с Боженой, но прибежал, как всегда, взволнованный Лёва Аргаткин и, запинаясь от волнения, сообщил, что с запада слышна стрельба и что боевики уходят в ту сторону.

— Слава богу, — сказал Севостьянихин, но по его тону всем стало ясно, не верит он, что пришла помощь, потому что Будённовск находится совсем в другом месте, разве что из Майкопа или Краснодара ударили, но тогда бы духи бежали без оглядки, только пятки сверкали.

— Да, согласен, — сказал Игорь, — здесь что-то не то.

И, конечно же, не простился с Боженой, хотя, возможно, это было и к лучшему: если убьют, то она запомнит его веселым, без того душевного надрыва, когда люди прощаются навсегда.

Раньше он жил одним днём, а теперь думал о будущем, но ещё не понял, хорошо это или плохо. Для исхода дела это не имело никакого значения.

— Ставим дымы и идём, — безапелляционно заявил Олег Вепрев.

— Давай, — помедлив, согласился Севостьянихин и почему-то пристально посмотрел на Игоря, но ничего не сказал.

И Игорь понял: если бы приказал остаться, то я бы, конечно, не остался, подумал он. Взвесил Севостьянихин «за» и «против», о Божене подумал в первую очередь, о том, что будет завтра, какая кому судьба выпадет, и приказать не посмел. Нельзя приказывать в таких делах. Это дело сугубо личное, хотя в армии ты не принадлежишь самому себе, в армии ты принадлежишь армии, но умираешь в одиночестве. Противоречие, однако, подумал Игорь и больше не стал забивать себе голову всякими умозаключениями, которые в реальности не играли никакой роли.

— Чего улыбаешься? — спросил Севостьянихин, поглядывая на часы.

Как всегда перед разведкой, время тянулось как резина.

— Да так, — ответил Игорь и пожал плечами в знак того, что ничего серьёзного.

— Ладно, будет вам весело, — предупредил Севостьянихин, но больше ничего не добавил.

Глупо было что-либо добавлять, а сентиментальностей никто не любил.

— Да мы всё понимаем, — встрял, как всегда, ни к селу ни к городу Лёва Аргаткин.

На него никто не обратил внимания. Мало того, Олег Вепрев хмыкнул в кулак и занялся дымовой гранатой.

— Вот что, — сказал, поднимаясь, Севостьянихин, — дам-ка я вам ещё двоих.

— Хватит нам людей, — сварливо сказал Олег Вепрев, который расценил предложение командира как неверие в их силы.

— Не хватит, — оборвал его Севостьянихин, и его гениальный нос возмущённо раздул ноздри. — Без огневой мощи пропадёте, а если кого-то вытаскивать придётся?

— Тьфу-тьфу-тьфу… — поплевал через левое плечо Олег Вепрев, ввинчивая запал в гранату.

— Правильно, братишки, — пробасил Герман Орлов. — Возьмём. Кого дашь, командир?

— Драганова и Котлярова: — Севостьянихин взялся за связь.

Игорь по достоинству оценил жест командира: отдавал он последний резерв, пускал в дело всю группу спецназа. А это значило, что ставка была чрезвычайно высока.

— Вот это дело! — обрадовался Герман Орлов. — Гы-гы-гы!!! Ёпст!

Он уже обвесился с головы до ног своими любимыми гранатомётами и «шмелями», даже сунул парочку Игорю и Лёве Аргаткину. Последний почему-то обиделся.

— Я бы и сам взял, — сказал он и потёр травмированный глаз.

Ясно было, что Лёва Аргаткин планировал идти в авангарде, а не тащиться позади. Он полагал, что ещё одно усилие, ну, может быть, потом ещё одно, и он обязательно поедет домой, чтобы в середине лета смотаться на полуостров Рыбачий, где в Мотовском заливе ловятся огромные крабы и тьма рыбы. «Отведу душу, — мечтал он, — Машку возьму». Машка у него была трехгодовалым эрделем, умницей-разумницей и вообще любимицей семьи.

— Бери, что дают, хуже не будет, — добродушно заверил его Герман Орлов и похлопал его своей лапищей, давая тем самым понять, что и без него найдётся кому рисковать, например Алексею Ногинскому, и ничего, что он сидел в выгребной яме. Это ещё ничего не значит, главное, что он находчив и что у него работает смекалка. А на войне это главное. Если думаешь, выстрелить всегда успеешь.