Шрифт:
Интервал:
Закладка:
24. Коровы на земле. Первоначальный мир
— Какой же выход из этого беспомощного состояния есть у теней? — спросила рыжая Сонька.
— Выход в таком случае один: искать в себе высшее существо и умолять его о защите перед случайностью, — ответил Пастух.
— То есть искать в себе Создателя и Намерение? — спросила Джума.
— Махнула — Создателя и Намерение! — воскликнул Пастух, разволновавшись, и то, что было его лицом, сразу же покраснело. — Мы, Пастухи, боимся даже задумываться об этих непостижимых понятиях и можем искать лишь Хозяина, если потеряем его в себе, вы, сущности, заблудившись, можете искать Пастуха или внутренний компас, ну а проекции в себе могут найти лишь вас, не более того. Хотя на самом-то деле самонадеянные, бесплотные тени действительно ищут то, что никогда не найдут, вместо того чтобы искать в себе Божественное начало, то есть свою великую сущность: одну из вас.
— Но мне, Пастух, кажется, — сказала Елена, — что основная масса проекций все же находит выход в другом: в мыслях своих обращается к небесной, загадочной плоскости и там находит спасение от бессущностной пустоты…
— Да, — согласилась Джума, — я, например, часто обращалась к Аллаху, и небо всегда давало мне нечто похожее на эпическое спокойствие.
— То-то проекция твоя спокойно, эпически шагнула в обрыв… — сказала Елена. — Нет, тут кроется какой-то подвох, и мы чего-то не понимаем.
— Конечно, не понимаете, — согласился Пастух. — Дело заключается в том, что купол над головами проекций именуется небосводом и состоит, таким образом, из двух равновеликих частей: из неба и свода. Проекции действительно обращаются к небу, но это касается исключительно их души, которая просит на небе спасти и защитить ее от собственной слабости, от пустоты и тех самых грехов, которые существуют только в проекционной иллюзии и как понятие установлены там небесным законом, в котором мы здесь, на плоскости, мало что понимаем. Впрочем, поскольку сейчас вы находитесь в области последних иллюзий скотины, чуть позже мы сможем порассуждать об этой самой душе, и я сообщу вам все то, что мне известно об этом от других Пастухов, которым из промежуточной плоскости иногда удается увидеть происходящее в плоскости неба. Сущностью же своей в случае опустошенности проекция обращается к своду, но это равносильно обращению к самому же себе, и, понимая это, проекция ничего не просит у свода, лишь созерцая свою бессмертную сущность в Божественном стаде, чего бывает достаточно для того, чтобы заполнить возникшую пустоту. Впредь вам важно не путать душевную пустоту и опустошенность бессущностную, поскольку ваши мертворожденные тени будут обращаться именно к вам. Но большинство, все же, к вашему моменту движения, составлено бездушными призраками и, как я говорил, бессущностными проекциями — и те и другие не обращаются никуда и именуют сами себя, согласно проекционному словоблудию, биологической массой, смиренно рассчитывая лишь на короткую жизнь и порождение себе же подобных! И в этом смысле проекционные взгляды глупы, совсем глупы! Как может нечто бесплотное, нереальное иметь хоть какую-то массу? Солнечный зайчик от зеркала в проекционной иллюзии — и то реальнее, чем потусторонняя тень! Единственным приближающимся к реальности и обладающим начальными свойствами хоть чего-то реального, имеющим хоть какую-то вселенскую ценность являются продукты жизнедеятельности проекций, которые поддерживают питательную среду проекционного мира, где, помимо бесплотных теней, существует еще много чего — что нуждается в подобной поддержке. Взять хотя бы проекционных коров, которые поедают траву, которая в свою очередь растет на обогащенной продуктами жизнедеятельности земле!
— Пастух, — сказала Джума, — я вдруг подумала, что мы, коровы, ничего не знаем о проекционных коровах — ведь их миллионы! Что это за коровы: наши отображения, копии кукол или часть сущностей нашего стада, живущая на земле?
— И правда, Пастух, — сказала Мария-Елизавета, — слоняясь по проекционной иллюзии, я часто задумывалась об этих коровах, пытаясь понять, что это за странные существа, по внешнему виду абсолютно схожие с нами, великими сущностями, но дающие себя поедать?
— Ужас! — сказала Овсянка.
— Это немыслимо! — согласилась Рябинка.
— Может быть, они созданы воображением проекций? — предположила Елена. — В таком случае ничего ужасного нет: наши тени поедают всего лишь воображенное ими…
Тут Пастух отставил плести венок, задумался, закурил очередную козу и начал издалека:
— Проекционный мир, телки, во многом наполнен тем, как вы уже правильно понимаете, что порождает воображение проекций, которое, надо заметить, развивалось у этих теней постепенно, то есть сначала его, можно сказать, и не было, и они ощущали себя в бесконкретном, сумрачном мире, в сером тумане своего скудного, но первоначального и поэтому довольно реального разума, наблюдая единственную реальность — Божественную скотину на небосводе, то есть всех вас, не порожденных проекционным воображением. В плоскости же земли сначала не было ничего, кроме самой земли, и нечего было и наблюдать, но постепенно, раз за разом проекции в тумане своего разума стали наталкиваться на что-то чудесное для них — конкретное, живое и умное, — это и были быки и коровы, о которых мы еще не беседовали, потому что не было для этого случая…
— Но ведь коровы произошли от туров, которые древнее коров, и почему же тогда проекции не наталкивались на туров? — спросила Джума.
— Нет, телки, коровы не произошли от туров, и больше не
- Четыре четверти - Мара Винтер - Контркультура / Русская классическая проза
- Сам ты корова - Рудольф Ольшевский - Русская классическая проза
- Поступок - Юрий Евгеньевич Головин - Русская классическая проза
- Город Баранов - Николай Наседкин - Русская классическая проза
- Туалет Торжество ультракоммунизма - Александр Шленский - Русская классическая проза
- Быльки - Андрей Евгеньевич Скиба - Русская классическая проза
- Байки - Андрей Евгеньевич Скиба - Русская классическая проза
- Русский вопрос - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Дорога в Нерюнгри - Владимир Евгеньевич Псарев - Русская классическая проза
- Гуманитарный бум - Леонид Евгеньевич Бежин - Советская классическая проза / Русская классическая проза