Верные, безумные, виновные - Лиана Мориарти

У Ким был как раз в разгаре пренеприятный развод.

Клементина подумала, что сама подошла вплотную к пренеприятному разводу. Когда сегодня Сэм поехал к парому, она сказала: «Удачи тебе на работе», а он закатил глаза, как будто никогда не слышал подобной глупости. Может, ей и показалось, но стало обидно и даже больно, как в тот момент, когда утром порвалась струна «до» и хлестнула ее по щеке. С ней никогда прежде этого не случалось. Она даже не знала, что такое возможно. Излишне большое напряжение в игре. Излишне большое напряжение в теле. Излишне большое напряжение дома. Боль от ударившей ее струны казалась чем-то личным, и Клементина сидела в темноте раннего утра, не позволяя себе прижать пальцы к щеке.

Клементина припарковала машину рядом с входом в парк. Двадцать минут лишних, поскольку выехала все же с запасом. Зевнув, она стала смотреть в окно. Может, во время церемонии дождя не будет. Если невесте повезет.

Прислонив голову к спинке сиденья, Клементина закрыла глаза.

Сегодня она встала в пять утра и работала с метрономом над отрывком из Бетховена. «Ощути внутренний пульс, – говорила, бывало, Марианна, хотя потом вдруг восклицала: – Слишком неровно! Слишком неровно!»

Клементина помассировала больное плечо. Ее первый преподаватель игры на виолончели, мистер Уинтерботтом, в ответ на подобные жалобы любил повторять: «Никто не играет без боли». Матери Клементины это совсем не нравилось. Пэм изучила технику массажа Александера, и, когда Клементина не забывала их делать, эти упражнения помогали.

Мистер Уинтерботтом постукивал по ее колену смычком со словами: «Больше упражняйтесь, мисс, нельзя рассчитывать только на талант, тем более что у вас его не в избытке» или «Вам трудно придать вашей музыке эмоциональность, потому что вы слишком молоды, вы, по сути, еще ничего не испытали. Надо, чтобы кто-нибудь разбил вам сердце». Когда ей было шестнадцать, он послал ее на прослушивание для Сиднейского молодежного оркестра, сказав, что она вряд ли попадет туда, поскольку недостаточно подготовлена, хотя это полезный опыт. Ширмы там не было, просто сидела комиссия, все ободряюще улыбались. Но когда она уселась с виолончелью, то от сковавшего ее ужаса не смогла даже поднести смычок к струнам. Словно ее сразила ужасная болезнь. Не сыграв ни ноты, она встала и ушла со сцены. Казалось, других вариантов быть не могло. Мистер Уинтерботтом сказал, что за все время преподавания ему не было так стыдно за ученика, а у него было много учеников. Весь день к нему приходили дети, волочившие за собой виолончели, – поточная линия виолончелистов, осваивающих науку ненависти к самому себе.

После фиаско с прослушиванием мать нашла ей нового преподавателя, и ее любимая Марианна в первый же день сказала, что прослушивания неестественны и ужасны, и что она сама всегда их ненавидела, и что никогда не отправит Клементину на прослушивание, к которому та не будет хорошо подготовлена.

Почему коварный рак выбрал наугад красивую Марианну, а не ужасного мистера Уинтерботтома, который по-прежнему процветает и штампует музыкантов-неврастеников?

Клементина со вздохом открыла глаза. На лобовое стекло упали крошечные капельки дождя. Репетиция дождя перед выходом на сцену. Включив приемник, она услышала голос диктора: «В связи с продолжением „большого потопа“ в Сиднее жителей просят держаться подальше от ливневых стоков и канав».

На сиденье рядом с ней зазвонил телефон, и она схватила его, чтобы взглянуть на дисплей. Имени не было, но она узнала этот набор цифр.

Вид.

Со дня барбекю он звонил так часто, что она запомнила его номер, но так и не удосужилась внести его данные в телефон, потому что он был ей не другом, а просто знакомым, соседом подруги, которого она больше не хотела видеть. Эрика не имела права давать ему ее номер. Виду и Тиффани следовало передавать информацию через Эрику. Что ему от нее нужно?

Она держала телефон перед собой, глядя на дисплей и пытаясь представить себе, как он держит свой телефон в большой руке. Она вспомнила его слова: «Ты и я – мы беспомощные люди». Беспомощные. Она закрыла глаза, почувствовав спазм в желудке. Интересно, придется ли ей в конечном счете расплачиваться за все язвой желудка? Не от этого ли возникает язва – от горечи и желчи сожалений?

Телефон замолчал, и она дождалась информации о том, что Вид опять не оставил ей сообщения. Только два раза он сдавался и с явной неохотой наговаривал: «Клементина? Это Вид. Как поживаешь? Я перезвоню». Он был одним из тех, кто избегает оставлять сообщения, а просто хочет, чтобы ты сняла чертову трубку. Ее отец был таким же.

Телефон вновь зазвонил. Наверное, опять Вид, подумала она, но нет, на сей раз номер был незнакомый. Вряд ли он попытался бы заставить ее ответить, позвонив с другого номера, так ведь? Это был не Вид, а ЭКО-клиника Эрики. Они отвечали на запрос Клементины о назначении к консультанту для обсуждения донорства яйцеклеток.

Сегодня утром Эрика раздраженно и нетерпеливо продиктовала ей номер телефона клиники, словно вовсе не думала, что Клементина действительно туда позвонит.

Клементина достала из сумки ежедневник и, положив его на колени, записалась на прием на день перед прослушиванием. Клиника находилась в городе. Ей придется только перенести урок с жутко талантливой маленькой Уэнди Чан. Дама, записывающая на прием, была очень любезна, она объяснила, что анализ крови можно сдать сейчас или позже, на усмотрение Клементины. Клементине пришло на ум, что, наверное, дама приняла ее за альтруистку, делающую это по доброте душевной, а не для того, чтобы избавиться от гнета обязательства.

Она вспомнила голос Эрики, сказавшей в то утро по телефону: «О-о, Клементина, мы обе знаем, что это ложь». Но потом Эрика немедленно перешла к делу, продиктовав ей номер, как будто ее больше не волновало, что это ложь. Ее не волновали мотивы Клементины, она лишь хотела получить яйцеклетки.

И чего ожидала Клементина? Благодарности и радости? «О-о, спасибо, Клементина, какая ты замечательная подруга!»

Она подскочила от неожиданности, когда кто-то постучал в водительское окно. Это была Ким с футляром для скрипки в руке. С несчастным видом она стояла под гигантским зонтом.

Клементина опустила стекло.

– Ну не смешно ли? – без выражения произнесла Ким.

* * *

Раскладной шатер не внушал доверия. По виду дешевка, как из магазина «Все по два доллара».

– Думаю, он не выдержит, – сказала Нэнси, их альтистка, пристально разглядывая тонкую на вид белую ткань.

В некоторых местах на пологе уже собрались лужицы. Клементина видела плавающие в этих лужицах у них над головами темные очертания листьев.

– Пока он совершенно сухой, – с тревогой произнесла Ким.

В контракте по найму оговаривалось, что их должны накормить и обеспечить сохранность инструментов от влаги. В сырую погоду они имели право запаковать инструменты и уйти, но им пока не приходилось этого делать.

– Уверена, все будет хорошо, – сказала вторая скрипачка, Индира, постоянно берущая на себя роль оптимистки, как и роль человека, обеспечивающего их питание.

Она отличалась тем, что в середине отрывка могла отложить скрипку в сторону и остановить проходящего официанта, если видела что-то вкусненькое, и это было крайне неудобно.

– Как твои занятия? – спросила Нэнси, когда они сели настраивать инструменты.

Клементина про себя вздохнула. Ну вот.

– Хорошо.

– Как справится бедный Сэм со школой и всем прочим, когда ты будешь уезжать в турне? – поинтересовалась Нэнси.

– Нэнси, я не получу этого места.

– Думаю, у тебя неплохой шанс!

Нэнси не хотела, чтобы Клементина получила эту работу. Она прикидывалась, будто не хочет ухода Клементины из квартета, но Нэнси всегда заставляла Клементину вспоминать о высказывании Гора Видала: «Каждый раз, когда друг добивается успеха, я немного умираю».

Нэнси была такой подругой, которая всегда обращала внимание Клементины на стройных женщин: «Взгляни на эту тонкую талию (длинные ноги, подтянутый зад). Разве тебе не хочется так выглядеть? Наверное, ты ее ненавидишь? Тебя это очень расстраивает, да?» Поскольку если не расстраивает, то непременно должно!

– Ну ладно, если не получишь это место, тебе не придется иметь дело со всеми этими интригами внутри оркестра, – сказала Нэнси. – Это все равно что входить в большую корпорацию. Собрания. Политика. Лично я не выдержала бы этого, но это я.

– Клементина, тебе понравится, – сказала Индира. – Товарищеские отношения, путешествия, деньги!

– Захочет ли Сэм общаться со всеми этими музыкантами, как думаешь? – спросила Нэнси.

При каждой возможности она любила вспоминать, что Сэм не музыкант. Как будто чувствовала здесь слабое место, поэтому все время тыкала в него пальцем. Однажды она сказала Клементине: «Я никогда не могла бы выйти замуж за немузыканта, но это я».