Огонь ласкает - Дорис Смит

Я надеялась, что Кену не придется, как этому мужчине, девять лет ждать этого радостного события. Он заслуживает хорошей жены и детей — и как он будет ими гордиться! Может, он и не будет самым головокружительным возлюбленным, но отец из него выйдет прекрасный.

Открылась дверь, к нам заглянула улыбающаяся медсестра:

— Мистер Макдональд!

Мой сосед вскочил так поспешно, что опрокинул столик, на котором лежали журналы и стояла пепельница. Мы с сестрой заговорили одновременно. Я сказала: «Идите, я все соберу», а она: «Поздравляю. У вас чудесный сын».

«Чудесный сын». «У Кена тоже должен быть сын», — решила я, собирая окурки, для начала — «здоровенький, весом в восемь или девять фунтов, названный в честь отца». И тут меня словно током ударило. Вот опять я думаю непонятно о чем. Ну кто, кроме меня, может так увлечься чужими младенцами, в то время как — я испуганно взглянула на часы, было уже пять тридцать — папа борется за жизнь, а наверху в этом здании и мама, и ребенок, которого я не хотела. «Я не хотела» — да кто я, черт возьми, такая? Мама и папа так мечтали о нем. У него было право на них, и на нас, и на «Тир-на-Ног». И он пытался — пытался уже двадцать четыре часа… Я словно на секунду превратилась в него, хотела увидеть дом, выбивалась из сил, чтобы появиться на свет…

«О Боже мой, о Господи, пожалуйста, прости меня и забудь. Это была неправда. Пожалуйста, Господи, это была неправда».

— Мисс Гибсон.

Это была та же сестра, что позвала мистера Макдональда, но теперь она говорила совсем другим тоном.

— Ваша мать уже снова в палате. Она отлично перенесла операцию.

— А ребенок?

— Маленький мальчик.

— Маленький… мальчик? Маленький мальчик? — Тут я остановилась. Была какая-то скрытая разница между «маленьким мальчиком» и «чудесным сыном».

— Он в порядке? — резко спросила я.

Она ответила мне улыбкой, которая не обманула бы и младенца.

— Доктор хочет поговорить с вами.

Я была уже на полпути из Рэтнези, когда вспомнила про обед для Лулу, и мне пришлось вернуться. Это была мелочь, но мне она казалась очень важной. Почти не видя ничего перед собой, я подъезжала к «Тир-на-Ног», вспоминая все, что не сделала, — записку для молочника, звонки мистеру Фоли и миссис Лэйн. Каждое воспоминание раздражало меня.

Молочник оставил на ступеньке обычные шесть бутылок молока — мне бы хватило и одной. Не его вина, конечно, но и не моя. Если бы только тут был кто-нибудь, чтобы присматривать за глупостями вроде молочных бутылок и собачьей еды. Но никого не было. Я взяла ключ в левую руку и сунула под каждый локоть по бутылке с молоком, но когда я подняла руку, чтобы открыть дверь, бутылка из-под левого локтя упала на ступени и разбилась. Этого я ожидала меньше всего. Я тупо смотрела на лужу, и тут внезапно расплакалась.

Я стояла и всхлипывала, как вдруг открылась дверь и вежливый голос произнес:

— Я должен извиниться…

Он остановился, сказал «Кон!» совершенно другим тоном, и большая ладонь опустилась мне на плечо. Испугавшись, я дернулась и уронила вторую бутылку. Больше битого стекла, больше пролитого молока.

— Ну посмотри, что я из-за тебя наделала! — простонала я и заплакала еще сильнее.

Дальше произошло нечто неожиданное. Голос твердо сказал: «К черту все это!» — и другая рука сгребла меня в охапку, как ребенка.

— Я в порядке, — раздраженно сказала я. — Я в порядке.

Он отнес меня в гостиную и сел на диван, но, когда я попыталась высвободиться, он сказал:

— Сиди, где сидишь, и объясни мне, что тут происходит.

Это было нечестно. Если я не позвонила на работу, это не значило, что я не собиралась. Просто у меня еще не было возможности.

— Я думала, ты в Ливерпуле, — обвиняюще сказала я.

— Вообще-то в Лондоне. Я приехал вчера вечером. Но это не имеет значения. Джон Фоли…

— Я собиралась позвонить ему, — перебила я. — У меня просто не было времени. Не надо было тебе ехать в такую даль. Ты что, вломился в дом?

— Не совсем. Ты оставила открытой заднюю дверь и включенным свет в своей комнате. Я решил, что лучше проверю.

Ну вот, он опять придирается ко мне. А почему, если уж ему захотелось поиграть в бойскаута, он не внес в дом молоко? Я сердито спросила его об этом.

— Напугал меня до смерти, — пробормотала я.

Кен странно посмотрел на меня:

— Ладно. Помолчи немножко.

«Он собирается гладить меня по спине», — разъяряясь, подумала я, но не угадала. Он просто ласково повернул меня лицом к своему плечу. Я позволила себе положить голову ему на грудь, чувствуя, как она поднимается и опускается. Через минуту он спросил:

— Как твоя мать?

— С ней все хорошо. Я только что видела ее.

— А ребенок?

— Я не знаю. Он в кислородной камере. Он чуть не умер вчера вечером. Они ничего не смогут сказать ближайшие несколько дней. Это мальчик, — тупо добавила я.

Руки сжали меня чуть крепче.

— А твой отец?

— Я не знаю. — Мне хотелось кричать. — Операция длилась три часа, потом он все не просыпался и не просыпался, а они все повторяли, что я ничем не могу помочь и чтобы я туда не приезжала, но я не могла здесь оставаться…

По кусочкам он вытянул из меня всю историю — как я наконец встала где-то после часа ночи и поехала обратно в больницу. Я видела папу, когда он очнулся, и он принял меня за маму. Они не прогнали меня, и это тоже наводило на тяжелые мысли. Операция оказалась гораздо более обширной, чем они ожидали, но пока никто не знал, к чему она приведет. Или по крайней мере, никто мне не говорил. Я оставалась там до утра, они поставили мне кушетку в приемной и постоянно заваривали мне чай, который я не хотела пить. Нет, я не спала. Я не хотела. Я не устала. А потом утром папе делали переливание крови, и мне не было смысла ехать домой, так что я подождала, пока можно будет увидеть маму. А сейчас мне надо покормить Лулу и ехать на работу. Разумеется, я не хотела обедать. Обед застрянет у меня в горле.

— Я бы тебя отшлепал, — сказал Кен.

— Ну вот, папочка вернулся.

Если бы мне не хотелось поспорить, я бы рассмеялась, глядя на Кена с Лулу под мышкой и моей нейлоновой ночной рубашкой в крапинку в другой руке. Когда он объявил: «Ты поедешь ко мне», а я ответила: «Нет, здесь же Лулу», он поднял ее, словно это решало все вопросы, пошел за мной наверх и взял ночную рубашку с моей незаправленной постели.

— Так, тапочки, зубная щетка, где они?

— Ты не должен здесь находиться, — выдохнула я, смеясь и плача одновременно. — Это же моя спальня.

— Она была и моя тоже, — серьезно заметил он.

Нечего и говорить, что в результате я торопливо собрала сумку и мы отъехали от дома, причем у меня на коленях надрывалась от лая Лулу. Кен свозил меня на вечерние визиты. Мама чувствовала себя прекрасно, ребенок все еще был в нестабильном состоянии, но когда мы заглянули к нему через стекло, он помахал мне рукой, и это обнадежило меня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});