Зима над миром - Пол Андерсон

Повсюду в других местах солдатам было приказано грабить, крушить и жечь. Когда настанут холода, эти волки, оставшись без логовищ, должны будут уступить человеческой мудрости и вернуться под кров, который им даст Сидир, а их пример послужит наукой тем, до кого ещё не добрались. (Должны, должны, должны!)

Но когда Иниль эн-Гула, торговый агент из Фульда, сказал, что бывал у Доний по делам и может провести к её зимовью, Сидир сам повел солдат и приказал ничего не трогать. Его объяснение было вполне разумным: такой прочный дом, стоящий далеко в глуши, может пригодиться и армии. Оставшись один в сумерках, Сидир нашел огромную кровать, где, конечно, спала она…

Сейчас он бродил по мягким коврам, среди развешанного по стенам оружия и причудливых фресок, трогая книги, лампы, вазы, лаская свои воспоминания. Сквозь окна высоко под потолком падали косые солнечные лучи. В комнате было тепло и приятно пахло кожей от подушек и помоста. Ощущение того, что все это принадлежит ей, переполняло Сидира. Она почти не открывала ему свою душу до той последней ночи, когда чуть не перегрызла ему горло. Теперь он жалел, что не может прочесть эти рогавикские книги.

Нельзя здесь долго оставаться, через силу напомнил он себе. Не следовало и приезжать сюда. Мне во что бы то ни стало надо завершить штабную работу до того, как я выступлю в поход — пусть тогда степной ветер день за днем выдувает из меня это наваждение. Если же мы не выступим вскоре, лучше перенести это на будущий год. Путь к Рунгу труден даже летом — а льды быстро нагонят сюда зиму.

Взятие Рунга, как он надеялся, не только принесет Трону ни с чем не сравнимый трофей, не только отрежет врага от главного источника металла. Сумеет ли боевой дух северян вынести такую потерю? И разве не обретет его армия новую волю к победе после такого успеха? Сидир видел в своем войске едва заметные признаки недовольства — не то чтобы пошатнулась дисциплина или люди стали хуже воевать, но они все реже и реже смеялись, соблюдали невиданную осторожность; и ночью, тайно посещая лагерь, Сидир слышал, что они говорят о доме…

«Зачем же я тогда торчу здесь?

Все, конец. Поеду к Ягуарам, раз там появилась возможность встретиться с большим числом рогавиков и узнать кое-что полезное. А оттуда сразу обратно в Фульд.

Но если Дония среди них…»

Нет! Сидир хлопнул кулаком о ладонь, повернулся на каблуках и тихо вышел из комнаты. Через час он был уже в пути.

Ехали они скоро, ибо вдоль Жеребячьей реки вела на запад хорошая, широкая, утоптанная тропа, а рядом тянулись глубокие колеи, пробитые за долгие века колесами телег, — это была Дорога Ложных Солнц, главный торговый тракт через эту страну, сдерживающую рост Империи. Гонец легко нашел дорогу при свете звезд. Он как будто совсем не устал, и конвоиры тоже скакали резво. Ожидаемый честный бой вместо западни или нападения из засады вдохновлял их. И утро тоже. Легкие облачка плыли по ослепительно высокому небу, в котором пели жаворонки. Вода сверкала, по берегам стоял густой тростник, сабельным блеском вспыхивали, выпрыгивая из реки, рыбы. Земля зеленела — трава и деревья, пригретые солнцем, струили свой аромат. В двух милях от них на горизонте паслось дикое стадо.

Край Доний.

— Ай-я, — сказал один из конвойных, когда они остановились дать коням отдых. — Я возьму себе землю прямо здесь, когда нас станут наделять. Завидное будет поместье!

— Не спеши пока продавать то, чем владеешь в Баромме, друг, посоветовал ему гонец. — Мне сдается, что север и через десять лет ещё не будет заселен.

— Почему это?

— Из-за туземцев, ясное дело. Пока последние из них не полягут, вплоть до грудных ребят, мы так и будем всякий час опасаться смерти.

— Хо, послушайте-ка…

— Нет, это ты меня послушай, — поднял палец гонец. — Не хочу тебя обижать, но ты же больше сидел в гарнизоне, так ведь? А я был в бою. Кому и знать, как не мне. — Они не устоят, — сказал другой кавалерист. — Я был на хозенской войне. Мы думали, те племена тоже никогда не сдадутся. Рахан, тот не видел войны, кто не стоял перед тысячью размалеванных дьяволов, готовых ринуться в смертный бой! А три года спустя я уже спал с самой славной коричневой бабеночкой, которая только может украсить травяную хижину. И мне было жаль, когда вышел мой срок.

— Так вот, я тебе скажу про здешних женщин, — не уступал гонец. — Они тоже хороши — для ученья. Как поймаешь её, становись в позицию и стреляй.

— Да, они тут злюки.

— Послушай-ка дальше. Мне многие мужики рассказывали, а кое-что я видел своими глазами. Здешняя «кошка» так и норовит тебя убить. Приставь ей нож к горлу — и она полезет на него, визжа так, будто ей в радость умереть, лишь бы перед этим выцарапать тебе глаза. Хоть ты её бей, хоть в клетку сажай, хоть содержи как королеву — все равно будет драться. Можешь её связать — а когда ляжешь сверху, она лбом стукнет тебя по носу или вырвет у тебя зубами кусок мяса. Способ один — оглушить её дубиной или хлестать до тех пор, пока она и пальцем не сможет пошевелить. А тогда какой с неё толк? Все равно что труп, верно? Господин мой, — воззвал он к Сидиру, — нельзя ли доставить сюда приличных арваннетских шлюх?

Конвоир запустил пальцы в волосы, не покрытые шлемом, и недоуменно сказал:

— Но ведь все — и торговцы, и другие — говорят, что тут-то самые шлюхи и есть и девчонки спят с мужиками просто ради удовольствия.

— Мы захватчики, — сплюнул гонец. — В этом вся разница. Цивилизовать северянина — все равно что скорпиона приручить. Одно только остается извести их под корень.

— А что скажет воевода? — спросил капрал. Сидир слушал их, все больше темнея лицом.

— Это свирепый народ, — медленно ответил он. — Но я тоже бывал на многих войнах и много читал о войнах прошлого. Почти все народы клянутся воевать до последнего, но никогда не держат своей клятвы. А уж стоять до последней женщины и ребенка — в этом никогда никто даже не клялся. — Он встал с земли, где сидел, скрестив ноги. — Поехали дальше.

К вечеру они прибыли на место осады, в нескольких милях от реки. На поляне размером с парадный плац возвышался утес из тускло-желтого известняка, круто вздымавшийся над пологим ступенчатым подножием. Пустая поляна свидетельствовала в пользу солдат: они подобрали всех убитых и раненых, оставшихся после нескольких неудачных атак. Порой на вершине утеса между камнями мелькала чья-то голова, порой сверкало на солнце оружие. Но тишины ничто не — нарушало. Даже отзвуки жизни полка терялись в этой тишине; оружие и знамена казались бесконечно малыми под высоким небом.

— Я предложил им самые выгодные условия, которые мог бы одобрить командующий, — сказал полковник. — Обещал поместить их в резервацию, обеспечить всем необходимым, оставить им пару заложников, чтобы они могли доверять нам. Когда мой парламентер кончил говорить, они пронзили его стрелой. Под флагом перемирия! Не будь мы нужны в других местах, я охотно продержал бы их здесь, пока голод и жажда их не прикончат.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});