Ночная смена. Крепость живых - Николай Берг

— Какую Няку?

— Да кошку из клетки! Ее так девки назвали.

Валентина белеет как полотно и неловко — мешком — садится на ступеньки лестницы. Что это она?

— Мурка… Она же укушена! Она инфицирована!

— Бежим!

Я и Михайлов галопом несемся к тюрьме. Николаич остается с обезножевшей Валентиной, куда-то лихорадочно звонит. По дороге Михайлов цепляет парный патруль из своих орлов, и те бегут с нами.

В тюрьме все как-то слишком нормально. Нет, конечно, кто-то из детей ревет в голос, кто-то переругивается по-женски, на высоких тонах, но все спокойно — и рев из категории «дай, а то не заткнусь!», и перебранка рутинная. Охранник, из михайловских же, взъерошен и потен, но без ужаса в глазах.

— Обстановка? — Это Михайлов.

— Кошмарная! Смените меня, а? Тут же одни бабы — и то им не так, и это не так… Я ж им не нанятый. Не поверишь, требуют, чтоб я им мебель двигал. А тут все привинчено и к полу приколочено! Я им: мужики закончат работу, пусть и двигают… Так дармоедом обозвали…

— Кошка где?

— А вон у девчонок. Они ее сейчас до смерти загладят.

Подбираемся к куче малышни. В центре действительно наша Мурка. Вполне благополучного вида. Обычно она так поет песни, когда нажрется до отвала.

— Уфф… — громко выдает Михайлов. И, переведя дух, продолжает: — Девочки, кисе надо своих деток проведать. Доктор, возьмите кису на руки.

Девчонки начинают канючить, но шеф охраны тверд как скала. И мы торжественно отбываем с Муркой на руках. Вообще-то тут что-то не так. Кису кусали, судя по рассказам Валентины, уже явно больше, чем сутки назад. И кисе хоть бы хны.

Киса довольна собой и жизнью, на вид совершенно здорова. Но царапины на морде есть.

Непонятно.

Увидев нас с котейкой, Валентина медленно розовеет. Приятно видеть, как ее синие губы возвращают прежнюю окраску, а то жуть что было.

— Совершенно не понимаю… Больше суток прошло. В тепле. Она должна была обратиться еще до погрузки в автобус…

— Вообще-то, Валентина Ивановна, вы так больше не надо… — Это Николаич.

— Конечно. Но как с кошкой следовало поступить?

— Предупредить моих, они бы и присмотрели. А то сами понимаете…

— Да, конечно. Но я боялась, что вы это воспримете как нелепую сентиментальность.

— После того как вы сутки живность потрошили? Бросьте. Ну да ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Значит, не все укусы зомби смертельны?

— Или не для всех смертельны. Надо понаблюдать. Мурка пока пусть в клетке поживет.

— Не тяжело ей будет?

— Нет, наша главврач цветы любила. А Мурка в горшки гадила, есть у нее такая прихоть. Потому приказано было ее убрать вон из поликлиники. Но сторожа и санитарки ее любили — она ласковая и постоянно в полуподвале крыс давила. А там у нас раздевалки, комната сторожей и санитарские. Поэтому ее днем прятали в коробку, а ночью она гуляла. Последний год никто из сторожей ни одной крысы не видал.

— А главврач?

— Ну за Муркой убирали, так что все были довольны.

— Слушайте, там человеку плохо, а вы тут с кошкой рассусоливаете!

— Иду-иду!

С человеком все оказывается просто — закатила тетка истерику аккурат у туалета. Нормальную такую истерику, с воем, криком и валянием по земле, чего я давно не видал.

Но позы театральные, не обмочилась, колотится о землю осторожно. И чашка холодной воды в физиономию оказалась самым действенным лекарством. Я-то боялся, что диабетичка или сердечница. Бог миловал… Пока миловал.

Но две тысячи человек — весной, на холоде да в неудобстве обязательно выдадут…

Додумать не успеваю — у Иоанновских ворот какой-то крик и брань, причем нехорошая брань.

Вообще-то можно бы и не ходить… Но тут мало стволов, и мой может оказаться не лишним. Оказывается, брань из-за того, что в ворота прошло семейство, а в семействе двое мальчишек, и один из них перебинтован — кисть руки. Родитель говорит, что это он порезался, а охранники тычут пальцами в уже висящий лист с информацией (а молодец печатник!) и требуют отвести пацана в карантин, против чего выступают оба родителя. Пацаны ревут, отец матерится — охранники не уступают, а вокруг народу уже столпилось куча, глазеют. Надо вмешаться, но хорошо бы, чтоб охрана сама справилась. Нечего мне из себя изображать ангела небесного.

На помощь охранникам подоспевает тот самый милиционер с «кедром», козыряет на ходу и разрешает идти с сыном папе. Маму с другим сыном отправляет на сборный пункт — на все требования не разъединять семью жестко отвечает об установленных карантинных правилах, а пытающегося качать права папу предупреждает: либо семья будет соблюдать правила в крепости, либо совершенно свободно может валить на все четыре стороны. Папа стихает от такой перспективы.

Встречаемся с милиционером взглядом. Он довольно неприязненно спрашивает:

— Контролируете исполнение?

— Да. Должен признать, придраться не к чему. Грамотно работаете. Куда отводите на карантин?

— Идемте. И вы оба тоже. Маме с сыном идти по указателям — красные стрелки. В Артиллерийский цейхгауз, там пункт сбора. Получите горячий чай.

А это уже молодец Павел Ильич! Горячее питье — хоть и без чая, и без сахара, голый кипяток — и то очень помогает успокоить людей. А если с сахаром и заваркой — так совсем хорошо. Самое то.

Только вот не нравится мне толпа народу здесь. Не ровен час, какой зомбак проскочит. Ломанутся они все в ворота — будут лишние травмы. Говорю об этом милиционеру. Он соглашается:

— Разгоню, когда вернусь.

Добираемся до Зотова бастиона. Внутри в казематах кучи досок и всякого строительного добра. Тут же прохаживаются двое патрульных — Михайловские. Внутри по казематам два десятка женщин, мужчин, детей. Кто перебинтован, кто забрызган кровью. С открытыми ранами никого. У каждого карантинного веревкой к ноге привязано что-либо тяжелое, например доска. Устраиваем тут же новоприбывших. Один из патрульных присматривает за этим, вполголоса сообщает правила поведения на карантине.

Выходим на улицу. Удивляясь, спрашиваю:

— Когда это все раненые перебинтоваться успели?

— А они и не успели. Это уже мы тут их мотали. В основном-то у них ссадины, царапины, порезы. Укусы увидели у троих четко, они отдельно сидят — вон дверь. Ну тут все друг за другом смотрят, мы их предупредили. Так что спать будут вполуха, боятся. Да не беда, если сутки не поспят. Охрана стрелять будет, едва человек помер. Тут ребята надежные стоят.

— Молодцы, я боялся, что все будет куда хуже.

— Так не вчера родились. У меня вот к вам личная просьба.

— ?

— У меня в машинке всего три патрона осталось. Может, у ваших найдется пяток в долг? А то как голый.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});