Заказ на (не)любовь (СИ) - Яфор Анна

Маленькая птичка с сизо-голубой грудкой усаживается на перила веранды, совсем близко от меня. Будто ни капли не боится. Не знаю ее названия, и от этого она воспринимается еще более удивительно. Свободная. Такая крошечная, но ее ничто не держит. Она никому ничего не должна.

Мужчина подходит сзади и останавливается совсем рядом. Непроизвольно съеживаюсь, обхватывая руками плечи. А вдруг, когда все случится, мое сердце очерствеет до такой степени, что просто не сможет больше испытывать боль?

— О чем думаешь? — он приподнимает мои волосы, и я чувствую, как дыхание касается шеи. У него приятный, дорогой парфюм, и сам Акмеев внешне вполне привлекательный мужчина. Но чужой. Я больше его не боюсь, но не чувствую абсолютно ничего, кроме отвращения к самой себе за то, что делаю.

— О том, что допустила ошибку, не придя к тебе раньше, — оборачиваюсь и смотрю в потемневшие серьезные глаза. Каменное лицо, сурово сведенные брови. Он вполне может отомстить мне за то, что было. За унижение, которому подвергся из-за моего отказа. За драку со Львом. Нервно сглатываю, прогоняя непрошеные мысли. Нельзя думать про Невельского. Не сейчас. Он — луч света, случайно скользнувший в мою жизнь. Но теперь наступила ночь. И в этой ночи рядом со мной тот, от кого я раньше пыталась сбежать.

А если бы вспомнила о нем в больнице? Когда нужны были деньги на операцию? У него наверняка нашлась бы нужная сумма. И цену он потребовал бы куда меньшую. Всего лишь мое тело. Но зато Соня осталась бы со мной.

Какая же я дура! Почему не подумала об этом раньше? Сейчас все было бы иначе. Все…

— Ошибки всегда можно исправить, — Акмеев обводит большим пальцем мои губы, чуть надавливает, заставляя приоткрыть рот. Склоняется совсем близко к лицу, и я закрываю глаза, ожидая, что за этим последует поцелуй. В кого я превратилась? Лев должен ненавидеть меня, презирать.

Опять Лев… Снова думаю о нем. Снова схожу с ума, представляя, что с ним сейчас. Вовремя ли приехала скорая, стало ли хоть немного легче. Знаю, что должна перестать, выкинуть из головы, но ничего не могу с собой поделать.

— Вот я и исправляю, — снова открываю глаза, глядя на стоящего почти вплотную мужчину. Он тяжело дышит и явно возбужден, хоть пока и не касается меня. Сколько осталось времени? Насколько хватит его выдержки?

— Уверена? — жесткие губы трогает чуть заметная улыбка. — Ты удивила меня сегодня. Очень.

Я не уточняю, что он имеет в виду, лишь задаю этот вопрос сама себе. Уверена в чем? В том, что исправляю ошибки? Нет, знаю, что делаю новые. Легче не станет, будет только хуже. Или в том, что хочу оказаться с ним в постели? Меньше всего на свете. Но разве мои желания значат сейчас хоть что-то?

— Я и себя удивила, — тихо выдыхаю в ответ. — Не представляла, что способна на что-то подобное.

Он задумчиво кивает, поднимает руку и как-то неожиданно бережно касается моей щеки. Накручивает на палец прядь волос, тянет чуть ближе к себе и прижимается губами к виску. Это не поцелуй, какая-то странная, совершенно неожиданная ласка. Что-то такое, что опять не укладывается в моей сознании.

— Жди меня в спальне, — отступает, и мне резко становится холодно. И страх, тот самый, который, казалось, ушел навсегда, накрывает с головой. Что же я наделала? Что продолжаю делать сейчас? Неужели действительно нет никакого выхода?

— Можно мне… позвонить?

Он останавливается на пороге комнаты и поворачивается ко мне после моего вопроса.

— Если в больницу, то туда я уже звонил. Ему лучше. Правда, врачи вставать пока не разрешают, но думаю, Невельский не особенно будет прислушиваться к их мнению. Всегда был таким. Делал только то, что считал нужным и правильным.

— Спасибо… — я едва шевелю губами. Лев жив, и ему хотя бы не стало хуже. Уже за одно это можно благодарить Судьбу.

Акмеев почему-то усмехается, опять пристально глядя на меня.

— Вторая дверь по коридору направо. Я скоро приду.

***

Как ведут себя шлюхи, дожидаясь клиента? Что делают, о чем думают? Они должны быть одеты точно не в строгое шерстяное платье ниже колен, без всякий украшений. Но другого нет, а раздеться я не могу. Наверно, где-то в глубине души таю надежду на то, что он не придет. Что-то помешает, отвлечет, найдутся какие-то неотложные дела. Но это было бы похоже на чудо, а последние дни убедили меня в том, что чудес не бывает. И только полные дуры верят в обратное. А за такую никчемную веру приходится очень дорого платить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Огромная кровать занимает почти всю комнату. Резная спинка, покрывало из черного шелка. Виден краешек такого же черного шелкового белья. У Акмеева определенно есть вкус. Здесь роскошно, и наверное, какая-то другая женщина была бы счастлива разделить с ним постель. Любить его, выполнять все желания. А я… я еще и ему порчу жизнь. Позволяю совершить то, что в нормальном мире считается грязью и пошлостью. И если он этого не понимает, то я должна понимать и остановить. Но не останавливаю. Просто жду своего приговора.

И когда, наконец, открывается дверь, зажмуриваюсь, не в силах на него смотреть. Пусть делает, что хочет. А мне останется эта темнота, которая и так уже затянула в омут с головой.

Снова слышу шаги за спиной, и сердце грохочет так, будто добивает последние свои удары. Может и правда с этой ночью все закончится?

— Я думал, моя любимая женщина сильнее. И верит мне хотя бы немного.

Вздрагиваю, распахивая глаза, лишь затем, чтобы убедиться, что мне все это послышалось. Померещилось. Я так сильно его ждала, так хотела снова оказаться рядом, что разум просто не выдержал. Сыграл со мной злую шутку, подкинув любимый образ.

Но стоящий передо мной мужчина кажется более, чем реальным. Кожа приобрела землистый оттенок, в уголках потрескавшихся от сухости губ застыли засохшие капельки крови. Веки опухли и покраснели.

Он настоящий. Полуживой, едва стоящий на ногах, но каким-то немыслимым образом оказавшийся здесь. Со мной.

— Что ты тут делаешь?

— А ты? — он не в глаза смотрит, пробирается в самую мою внутренность, грязную, опустошенную. Туда, где кипит боль и ненависть к самой себе. — Ты что здесь делаешь, Варя? Почему ты пришла к нему? Почему в его, а не в моих объятьях хочешь все забыть?

— У меня не было другого выхода…

Он улыбается. Жуткой, раздирающей сердце улыбкой, и в помертвевших глазах мне опять чудится нежность. То, чего я не заслуживаю, на что не имею никакого права.

— А может, ты просто не очень внимательно смотрела? И плохо слушала? Поэтому и не поверила мне?

— Я верю тебе… верила… — лепечу, чувствуя, как снова горят щеки от сорвавшихся из глаз слез. А ведь думала, что больше не могу плакать, что их просто не осталось. Оказывается, могу. В глазах туманится, и ноги делаются ватными и слабыми. Оглядываюсь, ища какую-то опору, но Лев не дает отстраниться. Притягивает к себе, прижимая к груди так крепко, что у меня перехватывает дыхание.

— Разве? Если бы верила, все бы мне рассказала. Я же обещал все решить. Варя, ты правда думала, что я не найду управы для обезумевшей, распоясавшейся женщины? Что не смогу защитить вас?

Меня начинает трясти.

— Она…

— Я знаю, — перебивает Лев, не давая мне договорить. — Все знаю, родная, но безумно жаль, что узнал это не от тебя. Почему? Варя, почему?!

— Я боялась… — выкрикиваю, задыхаясь рыданиями. — За Соню, что она навредит ей. Боялась, что тебе будет еще хуже, если ты все узнаешь.

— И поэтому заставила меня пожалеть, что я не умер в этой аварии? — он зарывается лицом в мои волосы. — Девочка моя, я иначе представлял нашу с тобой любовь.

Он словно срывает стоп-кран своими словами, и я уже не могу сдерживаться. Рыдаю в голос, вцепившись в его плечи, впиваюсь так сильно, что пальцы простреливает острой болью. Но мне страшно разжать руки, кажется, что тогда оборвется последняя ниточка, связывающая нас.

— Прости меня… — банальная, ничего не значащая фраза. Разве можно, сказав «прости», вернуть то, что было и исправить содеянное?