Большие надежды - Чарльз Диккенс

— Да, мистер Джеггерс.

— А помните ли вы, — продолжал мистер Джеггерс, — что, если бы не я, вас бы сейчас здесь не было и быть не могло?

— Ну еще бы, сэр! — воскликнули в один голос обе женщины. — Да благословит вас бог, сэр! Как не помнить!

— Так зачем же вы сюда ходите? — спросил мистер Джеггерс.

— А мой Билл, сэр! — взмолилась плачущая женщина.

— Вот что, — сказал мистер Джеггерс. — Запомните раз и навсегда: если вы не знаете, что ваш Билл в надежных руках, так я это знаю. А если вы будете докучать мне с вашим Биллом, так и вам и Биллу не поздоровится: брошу с ним возиться, вот и все. Вы Уэммику заплатили?

— Да, сэр! До последнего фартинга.

— Ну и отлично. Значит, вы сделали все, что от вас требовалось. Но скажите еще хоть слово — хоть одно-единственное слово, — и Уэммик вернет вам ваши деньги.

Страшная угроза подействовала — женщины тотчас отошли. Теперь около нас оставался только нервический еврей, который уже несколько раз успел схватить мистера Джеггерса за полы сюртука и поднести их к губам.

— Я не знаю этого человека, — произнес мистер Джеггерс убийственным тоном. — Что ему нужно?

— Дорогой мистер Джеггерс! Вы не знаете родного брата Абраама Лазаруса?

— Кто он такой? — сказал мистер Джеггерс. — Оставьте в покое мой сюртук.

Проситель еще раз поцеловал край одежды мистера Джеггерса и лишь после этого выпустил ее из рук и ответил:

— Абраам Лазарус. По подозрению в краже серебра.

— Вы опоздали, — сказал мистер Джеггерс. — Я представляю другую сторону.

— Ой, боже мой, мистер Джеггерс! — бледнея, вскричал мой нервический знакомец. — Это же значит, что вы против Абраама Лазаруса?

— Совершенно верно, — сказал мистер Джеггерс. — И больше нам говорить не о чем. Дайте пройти.

— Мистер Джеггерс! Минуточку! Вот сейчас, только сейчас мой родственник пошел к мистеру Уэммику, чтобы предложить ему любые условия. Мистер Джеггерс! Полминуточки! Если бы вы изволили согласиться, чтобы мы вас перекупили у другой стороны… за любую цену!.. Никаких денег не пожалеем!.. Мистер Джеггерс!.. Мистер…

Мой опекун с полным равнодушием прошел мимо незадачливого челобитчика и оставил его плясать на тротуаре, как на горящих угольях. После этого мы без дальнейших помех дошли до конторы, где застали клерка и одноглазого субъекта в меховой шапке.

— Пришел Майк, — сказал клерк, слезая со своего табурета и с доверительным видом подходя к мистеру Джеггерсу.

— Вот как? — сказал мистер Джеггерс, поворачиваясь к Майку, который стоял и дергал себя за вихор на лбу, как бык в песенке про реполова — за веревку колокола. — До вашего приятеля очередь дойдет сегодня, часов в пять. Ну?

— Да что ж, мистер Джеггерс, — отвечал Майк голосом человека, страдающего хроническим насморком, — с ног сбился, но одного все-таки разыскал, как будто подходящий.

— Что он может показать под присягой?

— Да как бы это выразиться, мистер Джеггерс, — отвечал Майк, утирая нос теперь уже меховой шапкой, — вообще-то говоря, что угодно.

Мистер Джеггерс вдруг рассвирепел.

— Я же вас предупреждал, — сказал он, тыча пальцем в перепуганного клиента, — что, если вы когда-нибудь позволите себе здесь такие речи, вам не поздоровится. Негодяй вы этакий, да как вы смели сказать это мне?

Клиент совсем оробел и растерялся; казалось, ему было невдомек, чем он вызвал такой гнев.

— Болван! — тихо сказал клерк, толкая его локтем в бок. — Бестолочь! Кто же говорит вслух такие вещи!

— Слушайте вы, тупица несчастный, — загремел мой опекун. — Я вас опять спрашиваю, и притом в последний раз: что может показать под присягой человек, которого вы сюда привели?

Майк внимательно посмотрел на моего опекуна, словно стараясь прочесть на его лице подсказку, и медленно ответил:

— Либо то, что за ним отродясь ничего такого не водилось, либо, что он всю ту ночь ни на шаг от него не отходил.

— Так. Ну, теперь думайте, что говорите. Какого звания этот человек?

Майк посмотрел на свою шапку, потом на пол, потом на потолок, потом на клерка, потом на меня и только после этого начал было, заикаясь:

— Мы его нарядили… — но мой опекун грозно прервал его:

— Что? Вы опять свое?

(— Болван! — добавил клерк, снова толкая его локтем.)

Майк беспомощно умолк, но через некоторое время лицо его прояснилось, и он начал по-другому:

— Одет он прилично, как пирожник. Вроде даже кондитера.

— Он здесь? — спросил мой опекун.

— Я его тут поблизости оставил, — сказал Майк. — Сидит на крылечке, дожидается.

— Пройдите с ним мимо этого окна, я посмотрю.

Мы втроем подошли к окну конторы, забранному проволочной сеткой, и вскоре мимо нас с независимым видом проследовал Майк, а с ним — зверского вида верзила в белой полотняной куртке и бумажном колпаке. Безобидный этот кондитер был сильно навеселе, а под глазом у него темнел замазанный краской синяк, уже позеленевший от времени.

— Пусть сейчас же уберет прочь этого свидетеля, — с брезгливой гримасой сказал мой опекун, обращаясь к клерку. — Да спросите его, о чем он думал, что притащил сюда такую личность.

Затем мой опекун пригласил меня к себе в кабинет и, не садясь, принялся завтракать сандвичами, которые он запивал хересом из фляжки (он, кажется, и на сандвич умудрялся нагнать страху, прежде чем съесть его), попутно сообщая мне о том, какие шаги им предприняты в отношении меня. Сейчас я отправлюсь в Подворье Барнарда, к младшему мистеру Покету, куда уже послана для меня кровать; я пробуду у младшего мистера Покета до понедельника; в понедельник мы с ним съездим к его отцу и посмотрим, как мне там понравится. Узнал я еще, сколько денег мне разрешается тратить ежемесячно (оказалось, довольно много), а также получил припрятанные в столе моего опекуна карточки с адресами портных и других торговцев, чьи услуги могли мне понадобиться.

— Вы увидите, мистер Пип, что кредит вам будет оказан самый широкий, — сказал мой опекун, торопливо глотая херес из фляжки, от которой пахло, как от целой бочки с вином, — а я таким образом буду следить за вашими расходами и одергивать вас, если окажется, что вы рискуете наделать долгов. Не сомневаюсь, что вы все равно свихнетесь, но это уж будет не моя вина.

Поразмыслив немного над этим утешительным предсказанием, я попросил у мистера Джеггерса разрешения послать за каретой. Он сказал, что не стоит, — идти совсем недалеко. Если угодно, Уэммик меня проводит.

Выяснилось, что Уэммик и есть тот клерк, которого я видел в конторе. Сверху вызвали другого клерка, чтобы временно заменить его, и я вышел следом за ним на улицу, предварительно распростившись с моим опекуном. У дверей уже опять толпились просители, но Уэммик заставил их расступиться, сказав хоть и не громко, но решительно:

— Не ждите, все равно без толку; он сегодня ни с кем больше не будет разговаривать.

И очень скоро мы отделались от них и спокойно пошли рядом.

Глава XXI

Искоса поглядывая на мистера Уэммика, чтобы получше рассмотреть его при ярком свете дня, я увидел, что он худощав и невысок ростом, а черты его квадратного деревянного лица точно выдолблены тупым долотом. Кое-где на этом лице выделялись метины, которые, будь материал помягче, а инструмент поострее, могли бы сойти за ямочки, а так остались просто щербинками. В частности, их имелось две или три у него на носу, но долото, задумавшее было так его приукрасить, бросило эту затею на полдороге и даже не потрудилось сгладить следы своей работы. Судя по обтрепанному воротничку и манжетам мистера Уэммика, я решил, что он холост; он, видимо, понес в жизни немало утрат, — у него было по меньшей мере четыре траурных перстня, да еще брошь с изображением девицы и плакучей ивы, склоненных над погребальной урной. Я заметил также, что на его цепочке от часов болталось несколько колец и печаток, словом, — весь он был обвешан напоминаниями об отошедших в вечность друзьях. У него были маленькие черные глазки, блестящие и зоркие, и большой рот с тонкими губами. Насколько я мог понять, все это досталось ему в собственность тому назад лет сорок, а то и пятьдесят.

— Так вы здесь впервые? — спросил меня мистер Уэммик.

— Да.

— Когда-то и я был здесь новичком, — сказал мистер Уэммик. — Сейчас даже смешно кажется.

— А теперь вы хорошо знаете Лондон?

— Да, неплохо, — сказал мистер Уэммик. — Все ходы и выходы знаю.

— Вероятно, это очень страшный город? — спросил я больше для того, чтобы поддержать разговор.

— В Лондоне вас могут надуть, обобрать и убить. Впрочем, на такие дела охотники повсюду найдутся.

— Если это люди, которые питают к вам злобу, — добавил я, чтобы немного смягчить его слова.

— Ну, это не всегда по злобе делается, — возразил мистер Уэммик. — Злобы в людях не так уж много. Вот если на этом можно что-нибудь выгадать, тогда пойдут на что угодно.