Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ) - Манилова Ольга

Здесь темнее всего, и проглядывается лишь уголок моря. Тусклый лунный свет напоминает люстру с одной работающей лампочкой.

Кире есть о чем поразмыслить, но даже сознание затянуто сентябрьской негой. Какая тихая, прекрасная ночь.

За спиной Карелин тоже просыпается и через некоторое время подходит к балкону обнаженным. Его эрегированный член пружинит, когда плечо соприкасается с дверной створкой.

— Что высматриваешь? — хрипит он.

— Моряка какого-нибудь, жениха себе ищу.

Его пальцы крутят ее локон, словно разгадывая некую тайну.

— Мордобои с моряками у меня бывали, так что пожалей какого-то невинного смертника.

— Это правда, что ты убил прошлого мэра брусом в порту?

— Нет, — широко улыбается он, видимо, еще не отошедший от сна. — Нет, конечно. Бога ради, нахрена он мне нужен.

Она рассматривает безоблачное небо, застывшее разлитыми чернилами среди сверкающих камней.

— Иди сюда, Кира, — тихо приказывает Роман.

На кровати он осторожно входит в нее сбоку, обвивая тонкое бледное тело неумолимыми руками.

Степенные, но жесткие толчки погружают ее в плен невесомости — она чувствует скольжение бархатной плоти до каждого миллиметра, но удовольствие закупорилось в одной точке внизу живота, и, как забытый солнцем и росой цветок, не может распуститься.

Он лижет ей шею. Держит крепко-крепко.

Толчки замедляются, рвутся глубиной и мощью, но теперь мучают паузами.

Член твердый, как гранит. Ритм ювелирно выдержанный. Паузы растягиваются, а проникновения звереют.

Она дотягивается ладонью до низа живота, будто в надежде нащупать то средоточие возбуждения и трепета, что распускается так мучительно медленно. Но влажная кожа безмолвна.

Недовольное мурчание и ерзанье Роман пресекает сталью руки и обманчиво нежным шепотом.

— Здесь двигаюсь я. А ты слушаешься.

Вздохи путаются, налетая один на другой. Когда очередной толчок оборачивается засаживанием до упора и томительным удерживанием, Кира невольно дергается и пытается подвигаться на толстой плоти.

Роман теперь держит нижнюю часть ее лица ладонью. Киру стискивает такое обилие мышц, что физическая возможность вздохнуть полной грудью теряется.

— Шевелиться можно только, когда я тебя шевелю.

В следующий заход он врывается с мощью кувалды. Кира заходится в постанываниях, потому что наконец он ускоряется.

— Ты только послушай себя, только послушай. Ты меня и впрямь убить способна.

Стоны оборачиваются ошеломленным мычанием, когда Рома начинает опять урывками замедляться и возвращаться к начальному круговороту пытки.

Только теперь порханием подушечек пальцев терзает ее соски по очереди.

Короткие, но настойчивые проникновения лишают Киру осмысленного поведения. Рука зажата у живота, вниз уползти не может. Тело напрягается дрожью и Кира отчаянно пытается насадиться либо глубже, либо быстрее.

— Терпим, милая, терпим, — он уверенно засаживается с каждым словом. Проводит носом по скуле и втягивает аромат ее волос, срываясь лишь на миг и обрывая собственный рык.

— Рома, хватит, — находит силы для нескольких осмысленных слов. — Я… не могу…

— Да, не можешь сдвинуться. Когда я вот так тебя разрываю.

Он снова размашисто толкается, укорачивая паузы. Кира теперь дышит только широко распахнутым ртом.

— Рома, пожалуйста, — выдавливает девушка. От потери ориентации старается крутить головой, и он мягко приглаживает пряди, прилипшие к взмокшему лицу. С его тела на ее плоть стекает ручейками пот.

Он неумолим, повторяя круг за кругом — чередуя паузы и напор проникновений.

Она скулит, умудряясь все-таки насадиться разок всем телом с приемлемой скоростью.

Он опять нежничает ей на ухо:

— Один раз можно. Ощутить сполна что теряешь. Так даже лучше.

В какой-то момент Рома наваливается на часть ее спины, заставляя почти полностью оказаться на животе. За подбородок все равно тянет на себя.

— Терпи. Терпи, моя милая.

Но это невозможно. Невыносимо! Она ничего не помнит и ничего не знает, кроме того, что он должен задвигаться чаще или сильнее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Пожалуйста, — умоляет его она, — Рома, быстрее. П-пожалуйста.

Глава 22

Можно почувствовать, как он отрицательно мотает головой.

Карелин только расходится пыткой посерьезнее: сгибает под собой одну тонкую ногу, тем самым раскрывая ее до невозможности широко.

Узел внизу живота только пружинит и раскачивается достаточно для того, чтобы… но нет. Эйфория утончается и опять замирает, готовясь к прыжку. Мучительно долго готовясь.

— Рома, — плачет она, и умудряется стиснуть ткань простыни в ладонях, — я умоляю тебя, я… пожалуйста, все, что угодно… умоляю тебя…

Он целует ее загривок и продолжает расчетливый, хладнокровный ритм.

— Потом будет хорошо. Не плачь, я дам тебе все, что хочешь. Потерпи.

Она метается, старается хоть голову поднять, тянет простынь в противоположные стороны, глотает слезы, глохнет от шлепков и хлюпов, и умоляет его, умоляет его, умоляет его…

Его милость не ощущается освобождением.

Переворачивает девушку резко и сам усаживается на колени. И насаживает на мокрый член яростным рывком, в лицо ей прямо рыкая.

Кира рыскает по собственной грудине ладонью, унимая сердце, что кажется вот-вот лопнет.

Она бесстыдно кричит, ведь Рома наконец-то двигается и быстро, и мощно. Каждый глоток воздуха ощущается глотком воды после голодных дней в пустыне. Кое-как удается убрать растрепанные волосы с лица.

Взгляд его моторошный и потерянный. Со свистом выпускает вздохи при каждом насаживании. Руки, управляющие ее бедрами, ощущаются титановыми.

Он матерится, но разобрать речь удается с трудом.

Ее разрывает от сожаления, когда она не успевает схватиться за колонну его шеи перед тем, как разбиться оргазмом на тысячи невидимых осколков.

Судорога экстаза напоминает боль — потрясением необратимости, невозможности унять муку растерянного тела.

Она ненавидит, ненавидит его — ведь он переписывает прошивку внутри нее, и как она сможет повторить эти ощущения, как, как, как…

Кира встречает черноту в глазах, заваливаясь прямо на Романа.

Пробуждение удивляет солнцем, высоким в небе и беспощадно ярким. Девушка приподнимается на локтях, сразу же отмечая необходимость тянуться всем телом и не раз, и не два. Ее ломит приятной усталостью.

Карелин сидит неподвижно на стуле, пугая своим пристальными взглядом. Все-таки у него удивительная способность задавать градус напряжения в помещении. Он мрачен в природном драматизме, и залитая солнечным светом комната ощущается такой же.

Ее поводит неуместным трепетом — он полностью одет, будто подготовился к выходу, а она полностью обнаженная и грязная под простынью.

— Как ты? — спрашивает ровно и даже несколько холодно. Но Кира уже начиналась его читать. Сейчас он пытается справиться с угрюмостью.

— Нормально, — практически садится в кровати, все еще прикрываясь простыней, — а ты как?

Рома неопределенно поводит головой. Будто ответ на такой вопрос совсем не важен.

— Я переборщил вчера. Сегодня ночью.

Кира поражена, что мужчина смотрит не на нее, а в сторону. Избегает.

— Я… мне стоило остановиться, — проводит ладонью он по рту. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Несмотря на легкую остаточную боль в стратегически важных местах, она чувствует себя великолепно.

— Рома, — заговаривает она и отпивает воды из стакана на тумбочке. — Это было охуенно.

Его глаза слегка расширяются, так как девушка очень редко употребляет маты.

— Есть дискомфорт, но ничего существенного, — продолжает Кира и лукаво улыбается: — Правда, подожди, сейчас я попытаюсь встать.

Никаких неожиданных открытий не случается. Ее только чуть пошатывает при первом шаге, и Рома недовольно поджимает губы.

Кира плюхается ему прямо на колени. Его часы цепляют распущенные волосы, когда он поглаживает пряди и осторожно касается лица девушки.