Ненужная жена (СИ) - Соломахина Анна "Fjolia"

— Похоже, ты ещё не созрела, — подал голос Эйнар. — В тебе слишком много сумбура.

— Да, пусть спит, надо дать время на раздумья и осознание, — согласился Филипп.

И оба пропали, а их кровати сдвинулись и стали единой, но пустой. Я со вздохом прилегла на неё, закуталась в одеяло и теперь окончательно провалилась в сон.

А утром меня ждал ранний подъём, скорые сборы и суд, на котором я выступала как истец и вообще инициатор проверки. Её, кстати, провели за те несколько дней, пока мы лежали в лазарете. Оказалось, что Николя успел достаточно быстро определить, что же мне подлили в еду, отправить результаты вместе с отчётом Аарону и отправиться в мои покои, где его ждали вести о том, что на нас напали.

И тогда он понял, что медлить нельзя. Отправил очередное срочное письмо Аарону, благо, шкатулку Эйнар ему отдал на время, а после, получив скорый ответ, что помощь прибудет в ближайшее время, отправился нам на подмогу.

Он пострадал меньше всех, поскольку находился в стороне от центра взрыва, но его тоже изрядно потрепало. Именно он помогал Верховным магам разобраться в ситуации, ведь допросить Арнозиса и Фридриха с помощью той же сыворотки правды было попросту невозможно — на архимагов она не действовала. А ещё они особо не пострадали от той заварушки, ведь смогли покинуть оружейный зал до того, как потолок окончательно обрушился. Правда, на выходе они сразу наткнулись на Верховную комиссию, так что даже если и собирались бежать, то не смогли.

— Встать, суд идёт, — провозгласил секретарь собрания, а я очнулась от дрёмы, потому что несколько часов сна — так себе отдых. — Начинается процесс по делу, инициированному Ингеборгой Дамарийской, супругой Филиппа Галатийского…

— Поправка, — раздался голос Амана — одного из судий, — она уже не является супругой Филиппа II.

Филипп поморщился и с недовольством посмотрел на Эйнара. Тот в свою очередь сидел с непроницаемым лицом, лишь искоса поглядывал на меня. В его взгляде нет-нет да мелькало довольное выражение, но тут же скрывалось за маской невозмутимости.

— Хорошо, инициированному Ингеборгой Дамарийской против Верховного мага Галатии Арнозиса Лакруа, обвиняемого в незаконных манипуляциях королём Филиппом II из рода Капетов путём магического вмешательства…

Мужчина, имевший очень строгий и прямо таки прилизанный вид, зачитал моё заявление, а также все дополнения, что мы приложили после.

Судьи сидели с непроницаемыми лицами, словно статуи. Их было всего двое — маги уступили первенство драконам-хранителям, ибо нет выше силы в этом мире — сам Асхан поставил их на столь высокую должность. Они заслужили её, принеся мир между драконами и людьми, положили конец давней вражде[1].

— Вызывается истец, Ингеборга Дамарийская, — я услышала, как упомянули моё имя, и почувствовала, как дрожат ноги.

Кое-как дошла до трибуны, положила руку на магический шар и повторила за секретарём клятву:

— Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

Шар вспыхнул ослепительно-белым, фиксируя клятву. Теперь если я солгу, то он окрасится в другой цвет. В зависимости от вида лжи, он может приобрести различные оттенки серого вплоть до чёрного.

Рассказ о свадьбе и последующих странностях я уложила в пару предложений, а вот о том, что именно подлили мои послы Агнессе, которая, к слову, ждала за дверью в качестве свидетеля, я осветила подробнейшим образом. Особенно отметила, что была против приворотного зелья и выразила сомнение в том, было ли оно на самом деле, учитывая, что Арнозис, как выяснилось, манипулировал Филиппом в своих корыстных целях.

— Протестую, ваша честь! — вмешался адвокат Арнозиса — рыжеволосый мужчина с вытянутым лицом. — Пока не доказана вина моего подзащитного, утверждение, что именно он им манипулировал, некорректно.

— Принято, — отозвался Аман с каменным выражением лица. — В данный момент он лишь подозреваемый.

И тогда мне пришлось поправиться. Неприятное чувство, скажу я вам, ведь на самом деле все прекрасно знали, кто есть кто, но приходилось соблюдать процедуру, да.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

О своих мытарствах во время ссылки рассказала вкратце, не заостряя внимание на Николя и Эйнаре, лишь поведав, что добралась до Вителии, нашла Аарона и подала заявление. А вот потом, события, произошедшие после возвращения в Галатию, изложила в подробностях.

После меня вызвали Арнозиса, который… всё отрицал! Он обвинил меня и Эйнара в предательстве короны, сказал, что тот медальон, который достал Филипп из-под кожи, был исключительно защитным, но сейчас уже ничего не проверить, ибо все следы сгорели в моём огне. А вообще в той битве он пытался спасти своего сюзерена, тратить время на уговоры не стал, потому что понимал — бесполезно. Филиппа дезинформировали, и тогда он решил силой подавить заговор, а уж после всё объяснить своему королю. «Малозначительный» нюанс в виде сильно пострадавшего Филиппа он назвал трагической случайностью.

Мне стало так противно, что ком встал поперёк горла. Какая наглая ложь! Но приходилось молчать, так как право слова сейчас было у него.

Присутствие Фридриха Арнозис объяснил дружеским визитом. Да-да, оказалось, он совершенно случайно пролетал мимо и решил заглянуть на огонёк. Самое удивительное во всей ситуации, что артефакт оставался белым, и это заставило меня напрячься. Что же это получается — он не врёт?

Аман и Диана переглянулись, но ничего не сказали. Вот только Магнус — ещё один Верховный маг, который был с ними очень дружен, поднялся и куда-то вышел.

Зачем? И как вообще такое возможно? Это я об Арнозисе. Неужто, мы и впрямь ошибались? О, Боже, дай мне сил выдержать всё это!

Генрих, король Досландии, дожидавшийся своей очереди за дверью, как и остальные свидетели, тоже ничего особенного не поведал. Всё то же самое, что я знала раньше: жених Агнессы нечаянно погиб, упав с лошади (шар вновь не помутнел), он сначала было расстроился, потом вспомнил о симпатии Филиппа к его младшей дочери и по истечению срока траура двинулся к нему.

Почему без приглашения? Хотел сюрприз устроить. А то, что прибыли они как раз в день свадьбы, то случайное совпадение.

Какая прелесть, м-да.

— Мне очень жаль, что так вышло с Ингеборгой, — сокрушённо вещал король Досландии, пытаясь изобразить на своём одутловатом лице что-то вроде сочувствия. Выходило так себе — больше всего его гримаса наводила на мысль о том, что ему что-то мешает, например, сам факт моего существования. — Если бы знали о сроках и успели до обряда, то не было бы всей этой трагедии. Надо было заранее предупредить Филиппа, но мы не думали, что всё произойдёт так скоро.

Не знаю, как другие, но я всеми фибрами чувствовала, что он лжёт. Не во всём, но во многом, а сфера так и не меняла свой цвет…

Агнесса выглядела подавленной. Мне даже в какой-то момент стало её жаль, потому что выглядела она очень несчастной.

— Я просто хотела любить и быть любимой, — грустно вещала она, когда до неё дошла очередь. — Хотела родить ребёнка и жить счастливо с родным человеком.

Я взглянула на Филиппа — он хмурился. Поймав мой взгляд, он развёл руками и пожал плечами, всем своим видом показывая растерянность.

— Я её не люблю, — прочла по его губам. — У нас ничего не было.

Серьёзно? Как такое вообще возможно? Зачем тогда всё это было затевать? Не ему, но той же Агнессе.

Похоже, его признания заметила не только я, потому что со стороны кафедры раздался тяжёлый вздох. Мы посмотрели на Агнессу, она на нас, а потом… ту прорвало.

— Я никогда не любила Филиппа и он меня тоже. Мы и встречались-то всего пару раз, когда он учился в Досландской Военной Академии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— О ком же ты тогда говорила? — подала голос Диана. Её тон был спокойным и в то же время мягким. — Ты сказала, что просто хотела любить и быть любимой.

— Об отце моего ребёнка, — все ахнули, Филипп и вовсе побледнел, а я… я даже не удивилась, разве что тому факту, что она призналась.

И, стоило начать говорить правду, как принцессу было уже не остановить. Она вывалила всё: о том, что её любимого замучили до смерти, о том, как забрали ребёнка сразу после родов и не говорили, жив ли он или она, а ещё как заставляли черстветь, «ковали» характер, дабы выдать повыгоднее замуж.