Фартовые деньги - Леонид Влодавец

— Для начала — ко мне, наверх, — сообщил Казан. — А потом поедем. Далеко и надолго…

— Правда? — выпучилась Нинка. — Насовсем?

— Насчет «насовсем» — пока не обещаю. Но поездим немало. Давай чешись побыстрее! Времени не вагон.

Нинка вздохнула и принялась одеваться. Ей тоже хотелось бы еще хоть часок поваляться с Казаном на койке, а желательно — вообще до утра. Не могла она припомнить в своей биографии такого случая, чтоб ее с такой силой тянуло к мужику. Даже к тем, с которыми по месяцу или больше прожила. А чтоб с первого раза и так прилипнуть — близко не было.

Но она понимала — Шурик не шутит. И если сказал: «Торопись!», значит, и впрямь, надо быстрее собираться. Если б ей сейчас Казан объявил, что они прямо отсюда поедут на космодром, сядут в корабль и полетят куда-нибудь в другую галактику на туманность Андромеды — Нинка эту книжку когда-то читала и фильм видела, — то она с превеликим удовольствием за ним последовала бы, что называется, без страха и сомнения. И не от романтического легкомыслия, а потому, что на данный момент совершенно не представляла себя без Шуры. Даже если б Казан ей предложил, не улетая никуда с Земли, просто сесть с ним лет на пятьдесят в одну камеру — сие вполне сравнимо с космическим полетом на дальние расстояния! — Нинка сказала бы «да» и не поморщилась.

Поэтому оделась она достаточно быстро, не тратя излишнего времени на причесывания и подмазывания.

— Халат брать? — спросила она.

— Оставь здесь, — сказал Шура. — У меня все собрано. Идем!

Надо сказать, что, когда они выходили из комнаты, у обоих немного защемило сердце. У Нинки оттого, что она шагала в полную неизвестность, абсолютно не представляя себе, на какую дорожку вступила, а у Казана — наоборот, оттого, что он эту дорожку хорошо знал, а потому догадывался, об какие камешки на ней можно запнуться и какие мосточки на ней могут под ним и Нинкой провалиться. Нинке, конечно, было проще, потому что она ощущала себя за Шурой, как за каменной стеной. А Казан хорошо знал, что ему надо прежде всего на себя надеяться, да еще и за Нинку какую-то ответственность ощущал. Это тоже было совсем новое для Шуры чувство. Не было у него по прошлой жизни случаев, когда бы он за какую-то бабу волновался больше, чем за самого себя. А вот теперь — поди ж ты!

Они поднялись наверх, в Шурины покои. Охранник, стороживший дверь, конечно, никаких вопросов не задавал, но Казан ему сам строго приказал:

— До утра без моего вызова — никого не пускать!

— Ясно! — с пониманием дела произнес страж.

Пройдя через несколько комнат, где никого не было, Шура с Нинкой добрались до небольшой гостиной с камином. Казан решительно подошел к камину, просунул руку куда-то вбок и щелкнул невидимым тумблером. Послышалось легкое гудение, и задняя стенка камина плавно отодвинулась вбок, открыв квадратный проем, в который можно было пролезть на четвереньках.

— Как интересно! — пробормотала Нинка.

— Лезь за мной! — велел Шура.

Когда Шура пробрался в проем, Нинка, кряхтя, последовала за ним. Едва ее пятки миновали паз, в который ушла задняя стенка камина, как Шура еще раз щелкнул тумблером, но уже расположенным на другой стороне лаза, и стенка закрыла проем. На несколько секунд стало совсем темно, но потом Казан включил фонарик, и оказалось, что они находятся в маленькой каморке с кирпичными, неоштукатуренными стенами и низким потолком, в который Шурина голова практически упирается макушкой. Справа от лаза в стене был проем, за которым различались какие-то ступеньки, ведущие вниз.

У левой стены стояли дорожный чемодан и спортивная сумка.

— Вот это наши вещи, — сказал Казан. — Дотащишь сумку?

Нинка попробовала на вес. Сумка была не шибко легкая, но таскать такие ей было не стать привыкать. Казан передал ей фонарик и взялся здоровой рукой за ручку чемодана. Закряхтел, видать, раны о себе напомнили.

— Шурик! — произнесла сердобольная Нинка. — Давай я и чемодан понесу, тебе ж нельзя напрягаться!

— Я тебя что, в носильщицы нанимал? — проворчал Казан и все же понес чемодан сам. — Иди вперед и свети.

Нинка не без опаски вошла в проем. Оказалось, что ступеньки принадлежат довольно крутой винтовой лестнице. Правда, у нее были небольшие перильца, тянувшиеся по спирали вдоль стены, но у Нинки в одной руке была сумка, а в другой фонарик, и идти пришлось ни за что не держась. Шура тоже не мог придерживаться за перила, потому что в правой руке нес чемодан, а левая у него висела на косынке. Нинке несколько раз казалось, будто она вот-вот оступится и покатится по лестнице вниз, ломая себе руки-ноги. Казан испытывал аналогичные ощущения. Но, видать, Бог их хранил от этой напасти. Они благополучно спустились вниз и оказались у маленькой стальной дверцы, которую Казан отпер своим ключом.

Пройдя через дверцу, они оказались в узком бетонированном туннеле, по которому пришлось пройти несколько десятков метров. Судя по замшелым, почерневшим стенам, туннель был сооружен очень давно.

— Это ты все понастроил? — удивилась Нинка.

— Нет, — мотнул головой Шура. — Здесь во время войны доты стояли. Немецкие или наши — не знаю. Туннель этот называется «потерна», по нему можно было из дота в дот переходить. Сами доты еще в войну разбомбили, на поверхности одни бугры остались. Когда Ново-Сосновку строили и котлован под фундамент моей дачи рыли, случайно наткнулись. Ну, мне и пришло в голову, что ежели придется линять отсюда, может пригодиться. Сделали лестницу от камина, пробили дверь в эту потерну — и все дела. Выводит в лес, за поселок.

Наконец впереди забрезжил слабый свет. Еще через несколько минут Казан и Нинка по замшелым и потрескавшимся ступеням выбрались из потерны в руины обросшего кустами и травой дота. На свет Божий вылезали через пролом, оставленный то ли прямым попаданием бомбы, то ли бетонобойного снаряда.

Через кустарник, окружавший обломки дота, пробрались к небольшой полянке, где к вящему удивлению Нинки стоял-дожидался «жигуль-шестерка». За рулем его сидел тот, кого Нинка помнила, как «партайгеноссе Бормана».

— Я думал, вы дольше провозитесь! — сказал Борман. — А вы даже раньше срока прибежали.

— Молодец, — сдержанно похвалил Казан. — Помоги вещички погрузить. «Дипломат» привез?

— Здесь, можешь проверить… Права сделал на обоих, как велел. Паспорта, свидетельство о браке, документы на машину. Горючего полный бак и две канистры.

Когда Борман помог Казану уложить чемодан и сумку в багажник, а Шура проверил содержимое «дипломата», Нинке велели сесть в машину. Борман с Казаном отошли от «шестерки» и еще минут пять о чем-то тихо беседовали. После этого Борман направился в кусты, скрывавшие дот, а Шура сказал:

— Ну, подруга, садись за руль. Будешь моим личным шофером. Вот права, Пашинцева Нина Михайловна. А я есть твой законный супруг Пашинцев Александр Петрович. Шурой меня можно звать сколько угодно, а Казаном — только с глазу на глаз и то не всегда. Вообще от этой кликухи отвыкай. Еще запомни накрепко, если кто спросит, почему я такой забинтованный. Несчастный случай, попал под машину. Травма головы, открытый перелом лучевых костей, вывих плеча, множественные ушибы. Вот у меня справка есть и направление на обследование в Москву. Уловила, кисуля?

— Уловила…

Нинка уселась за баранку, завела мотор и спросила:

— Ну и куда ехать?

— Покамест прямо по просеке! — улыбнулся Казан. — А там увидим…

Просека вывела их на какой-то малоезжий проселок, по которому пришлось проехать не менее десятка километров, прежде чем впереди показалась небольшая деревенька. Проселок проходил мимо нее, но Шура приказал:

— Сворачивай! Здесь ночевать будем.

Нинка послушно повернула баранку и притормозила на дальнем от проселка конце деревни, у избы, которую ей указал Казан.

Из калитки вышел какой-то сутулый, облезлый старик в драных суконных галифе, застиранной до дыр серой рубахе с темно-синими заплатами на локтях и в валенках с калошами, несмотря на летнюю жару.

— Здорово, батя! — приветствовал его Казан.

НОЧЬ НА ХУТОРЕ

Остаток дня после поимки Шванди прошел мирно и спокойно. Поужинали, покормили пленника. Швандя в подвале устроился относительно неплохо, ему дали туда сухой тюфяк, набитый сеном, подушку и овчину, под которой некогда отогревались на печке Епиха и Шпиндель. Пайку ему выделили наравне со всеми — солидную миску перловки с жареной крольчатиной — и даже сто грамм налили, чтоб ночью не замерз в подвале. Мокрую камуфляжку и прочее обмундирование у Шванди отобрали и повесили сушиться, пообещав, что непременно вернут, когда решат его отпустить. Взамен выдали какое-то рванье из сундука, который, по утверждению Ларева, принадлежал еще его деду. Рванье, конечно, было не лучшего качества, но, замотавшись в него и укрывшись овчиной, арестант вполне мог нормально утеплиться и перенести тяготы подвальной жизни. Даже пачку «Примы» подарили и спички, с обязательством не курить на тюфяке. Заместо сортира разрешили использовать глубокий дренажный колодец, вырытый в земляном полу подвала.