Вместе (не) навсегда (СИ) - Витина Элина

На главном экране несколько уведомлений о пропущенных звонках и сообщениях. Я вижу имя Яна и воспоминания по крупицам начинают проникать в мозг. Вот только крупицы эти — будто песчинки в глазах, причиняют столько же боли и заставляют меня быстро-быстро моргать.

Нет. Нет. Пожалуйста…

Пальцы неистово дрожат и у меня не с первого раза получается разблокировать телефон. Экран демонстрирует последнее приложение, которое я вчера смотрела, вот только вместо фото Лены с кучей лайков и репостов, я вижу лишь надпись, что ее аккаунт больше не существует. Захожу в раздел с отметками и уже начинаю сомневаться в своем рассудке… пусто. Не могло же мне вчера привидеться! Нет, она явно сама удалила фото и свою страницу, но почему? В памяти тут же всплывают ее попытки влезть в наши отношения с Маратом, те гнусные сплетни, что она распространяла… а так же то, как она смотрела на него. Будто готова на все лишь бы заполучить Скалаева. Он был уже пьян, когда пришел ко мне. Наверняка, после нашей ссоры он продолжил пить, а вкупе с его скудным питанием алкоголь может иметь совсем непредсказуемые последствия… На фото его глаза были открыты или закрыты??

С каждой секундой тревога разрастается все больше и окутывает меня липкими волнами паники. Это уже не просто тревога, меня сковывает животный страх. Будто я совершила какую-то жуткую ошибку.

Захожу в мессенджер потому что знаю, что оттуда сообщение точно не могло исчезнуть, но не успев долистать до диалога с Леной, я вижу свое последнее сообщение Марату. Лучше бы я этого не делала. Лучше бы я не смотрела. Надо было сразу выбросить телефон. Разбить. Растоптать. Но ни в коем случае не смотреть.

Вот только это бы ничего не изменило. Уже слишком поздно. Я все еще не помню подробностей вчерашенго вечера, но я помню свои намерения. И судя по тому что я вижу, я успешно их осуществила.

Впиваюсь глазами в фотографию, которую отправила ему накануне: мы в машине Грушевского, я сижу у него на коленях, моя блузка расстегнута и кружевной комплект, который мало что скрывает, выставлен на всеобщее обозрение. Вот только Ян не смотрит на мою грудь. Он полностью поглощен моим ртом. На фото мы целуемся, Его рубашка тоже расстегнута, рядом на консоли валяются две черные пуговицы и почему-то сейчас я четко слышу звук, с которым они ударились о дорогой пластик, когда я нетерпеливо расстегивала его рубашку. Рубашку Яна. Чужого парня.

Меня начинает тошнить и я едва успеваю добежать до раковины до того как мое тело сотрясается от спазмов.

Я не хочу вспоминать. Не хочу больше подробностей. Но процесс уже запущен и подсознание подсовывает мне мельчайшие детали вчерашнего вечера. Его запах, слишком терпкий и незнакомый, его вкус, слишком сладкий и непривычный, его руки на мне, слишком крепко сжимающие бедра.

Хватит! Я не хочу вспоминать. Я бы много сейчас отдала за потерю памяти. Что там нужно сделать для амнезии? Получить травму головы? С готовностью бы сейчас билась ею о кафельный пол, но это не поможет. Я вообще не уверена, что что-то поможет. Но надо попытаться. Я обязана попытаться.

Садиться за руль я не рискую, но такси ждать долго. Выбегаю на проспект и впервые в жизни ловлю попутку. Когда я называю адрес, водитель говорит, что это слишком далеко и ему не по пути, но я протягиваю несколько банкнот и он соглашается отвезти меня на “Фабрику”.

Первое, что я вижу — битое стекло. Точнее, зеркала. Весь пол усыпан осколками и посреди всего этого, прямо на полу сидит Марат.

Судя по кровавому мессиву в которое превратились его руки, он собственноручно разбил мою импровизированную балетную студию.

— Марат, дай мне объяснить. Пожалуйста, — молю я глядя на его беспристрастное лицо. Он спокоен и это меня пугает гораздо больше, чем если бы он сейчас кричал на меня.

— А ты мне дала объяснить, принцесска? — вкрадчиво интересуется он и не дожидаясь моего ответа продолжает: — Тебе хватило одного фото. Не от меня. Да, согласен, Ленка переступила черту и перегнула палку. И она за это ответит, можешь не сомневаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он говорит это таким тоном, что у меня не возникает ни малейшего сомнения в его словах и наверное, мне должно быть по-человечески жалко Лену, но я сейчас не чувствую ничего. Внутри просто раздирающая пустота. Марат продолжает говорить, и с каждым словом холодная темнота внутри расползается все глубже, заполняя собой все внутреннее пространство, не оставляя после себя ничего светлого, ни единого теплого воспоминания.

— Ты знаешь, я даже не сразу понял что это. Проснулся с бодуна, башка не варит, а рядом в кресле Ленка сидит и смотрит на меня затравленно, будто уже поняла как подло поступила и покорно ждет расплаты. Ничего не было, Алиса, — чеканя каждое слово заявляет он, подтверждая мою догадку. — Мне было хреново вчера и я не придумал ничего лучше как надраться до беспамятства. Даже не помню где Кисилев меня нашел и как привез на ту тусовку. Там я продолжил вливать в себя пойло и когда вырубился прямо на кухне, Слава с Максом оттащили меня в спальню наверху. Проснулся с трещащей башкой и первое, что увидел — это твое фото в телефоне. Сколько ты раздумывала? Пять минут? Три? Не думала вообще?

— Я тоже была пьяна, Марат, — голос предательски дрожит, когда я вспоминаю как пила прямо из горла, когда поняла, что трезвой мне не хватает духу осуществить задуманное. Я напилась первый раз в жизни и сразу же совершила такую чудовищную ошибку. — Мы поссорились, Лена прислала это фото и я… я подумала. что это правда. Я поверила ей.

— И сразу бросилась к Грушевскому? Видимо, у тебя и раньше были мысли о нем, раз ты не долго думала…

— Марат, я была пьяна, — зачем-то повторяю я, но он резко меня перебивает.

— Ты когда шла к нему…, — Он запивается, будто эти слова причиняют ему физическую боль. — Ты когда шла к Грушевскому, ты была пьяна?

— Нет, — произношу одними губами.

— Это все, что я хотел узнать, — холодно заключает он. — Принимала решение ты будучи абсолютно трезвой.

Глава 50 Марат

Кровь стекает по белоснежному покрытию раковины и я отчаянно жалею, что кровоточащее сердце нельзя вот так же промыть. Может, хоть немного бы полегчало. Боли в пальцах я абсолютно не чувствую, хотя вижу, что осколки оставили довольно глубокие порезы, а вот сердце… оно не просто кровоточит, кажется, что с каждой минутой оно все больше сжимается и скоро вместо него останется просто огромная черная дыра.

Обматываю руки бинтами чтобы не пугать окружающих и отправляюсь в похоронную контору. Хорошо хоть любовь официально хоронить не надо, двух похорон в один день я бы точно не выдержал.

Я могу сколько угодно храбриться и пытаться прятаться за черным юмором, но на самом деле я медленно умираю внутри. С того самого момента как открыл ее сообщение.

Она увидела сомнительное фото и этого оказалось достаточно. Она. Изменила. Мне. С. Грушевским. Предала меня.

Снова и снова прокручиваю в голове события той ночи. Самое удивительное то, что я абсолютно не помню свой вечер, не знаю сколько выпил, понятия не имею как оказался в той кровати и самое главное — как там оказалась Ленка.

Зато перед глазами словно кадры из кинофильма — вечер Алисы. Я там не присутствовал, не видел как они целовались, как этот мудак ее лапал… но тем не менее, я не могу вытравить из головы невероятно реалистичную картинку, которую создал мой мозг. Словно я сидел рядом и наблюдал за ними со стороны.

И это невероятно, безумно больно. Глаза жжет словно кто-то налил в них кислоты и сердце сжимается с такой болью, что хочется вырвать его из груди.

Оказывается, с дырой в сердце вполне можно жить. Хотя, может прав был мой отец и у меня его попросту никогда и не было?

Даю себе еще два дня на то чтобы прийти в себя и только после этого появляюсь в универе. Не то чтобы я успел по нему сокучиться, но смысла прогуливать дальше я не вижу. Будет ли мне больнее от того, что увижу Алису? Не факт. Не потому что мне вдруг стало безразлично, а потому что хуже быть уже просто не может…