Романы Романовых - Михаил Пазин

Сразу же после коронации Анны Ивановны Эрнст-Иоганн Бирон был пожалован в обер-камергеры и награжден орденами Андрея Первозванного и Александра Невского (который выдавался, между прочим, только за военные заслуги). Не прошло и полгода, как Бирон получил звание графа Священной Римской империи. Его полный титул теперь звучал так: «Его высокографское сиятельство, господин рейхсграф и в Силезии вольный чиновник господин Эрнст Иоганн фон Бирон, Ея Императорского Величества, самодержицы всероссийской обер-камергер и ордена Святого апостола Андрея кавалер». Заметим, что никаких официальных постов в России этот «кавалер» не занимал, зато активно вмешивался во внутреннюю и внешнюю политику страны. Да вдобавок он еще стал и герцогом Курляндским, правда, только в 1737 году, когда умер последний представитель этого рода.

Интересно было бы сравнить этих персонажей. Бирон был невоспитанным, грубым, малообразованным, примитивным и жестоким человеком. Его парадные портреты отражают наглое, высокомерное и пошлое обличье. Описание внешнего облика Анны Ивановны со слов графини Натальи Шереметевой мы уже привели в самом начале очерка. А вот еще один «портрет с натуры», написанный испанским дипломатом герцогом де Лириа: «Императрица Анна толста, смугловата и лицо у нее более мужское, чем женское…» И действительно, с дошедших до нашего времени портретов на нас смотрит женщина, ничуть не более умная и культурная, чем Бирон. Все те же тяжеловесные, туповатые черты, то же надменное выражение лица, нижняя губа оттопырена так же идиотски-высокомерно. Супруги «со стажем» постепенно начинают походить друг на друга внешне, и на портретах Бирона и Анны это прекрасно видно.

Вместе с тем нельзя судить о человеке только по его внешнему облику. Даже самый последний урод может оказаться приятнейшим человеком, умным и образованным собеседником. О людях судят прежде всего по их поступкам, и эти суждения будут явно не в пользу Анны.

Бирон любил выпить, а Анна не пила вина, а уж тем более не курила и совсем не жаловала пьяниц. Императорский двор при Анне сохранял образцовую трезвость. При ее дворе выпить можно было лишь дважды в году: 28 января, в день ее рождения, и 28 апреля – в день коронации. В эти дни придворные так напивались, что гвардейцы их на руках выносили из дворца. Зато она, став императрицей, завела у себя порядки, которых насмотрелась в детстве – с бесчисленным количеством уродов и карликов, разных приживалок, негров, увечных, больных и сумасшедших. Ее Двор был зеркальным отражением двора царицы Прасковьи с ее «гошпиталем уродов», но были и различия. Если царица Прасковья привечала убогих и вела с ними душеспасительные беседы, то Анна над ними откровенно издевалась, и все эти несчастные нужны была ей лишь для потехи. Анна Ивановна была последней русской императрицей, которая содержала шутов – они были ее любимым развлечением. Как писали современники, «для своих шутов государыня сочиняла сама забавные костюмы… К одежде прибавлялись колпаки и гремушки». Другой свидетель так описывал двор Анны Ивановны: «Карлики и карлицы, горбуны и многочисленные калеки обоего пола, на что указывают их прозвища (Безножка, Горбушка), ютились рядом с шутами и шутихами, дураками и дурами, калмыками, черемисами, неграми. Вся эта публика держала себя весьма свободно с лицами, посещавшими двор…»

Неотесанная и грубая натура Анны требовала соответствующих затей. Особенно это проявлялось в ее «забавах» с шутами. «Способ, которым государыня забавлялась сими людьми, был чрезвычайно странен. Иногда она приказывала им всем становится к стене, кроме одного, который бил их по поджилкам и через то принуждал их упасть на землю. Часто заставляли их производить меж собою драку, и они таскали друг друга за волосы или царапались даже до крови. Государыня и весь ее двор утешались сим зрелищем, помирали со смеху». Анна Ивановна откровенно издевалась над своими бесправными шутами! Да и не все они были такими уж дураками, чтобы не понимать этого. Среди шутов Анны были, например, граф Апраксин, князья Голицын и Волконский, так что даже аристократы вынуждены были терпеть всяческие унижения от жестокой императрицы.

Случались и просто неприличные действия. Как-то приезжий итальянский шут с характерным прозвищем Педрилло вынужден был играть роль мужа … козы! Вот как И. Лажечников описывал сцену посещения Анной дома шута, где находилась коза вместе с новорожденным козленком: «Сцена была убрана разными атрибутами из козьих рогов, передних и задних ног, хвостов… связанных бантами из лент. Во глубине сцены на пышной постели в богатой кровати, убранной малиновым… штофным занавесом, лежала коза… Она убрана в чепец с розовыми летами… Подле нее на богатой подушке лежала новорожденная козочка, повитая и спеленутая, как должно. Введенная в спальню родительницы, государыня подошла к постели, изволила высыпать из кошелька… несколько десятков золотых монет на зубок и потом спросила госпожу Педрилло об ее здоровье».

Анна Ивановна очень любила унижать людей. Ее шуты не только дрались между собой, но дружно кидались на всякого человека, с чем бы он ни входил к императрице. Был ли это царедворец, входивший к Анне с докладом, гонец из действующей армии или иностранный посол, шуты оплевывали его, ругали, обзывали разными поносными словами, пугали неожиданными кульбитами, делали «козу» в нескольких сантиметрах от глаз. Человек пугался, шарахался, стараясь не измазаться об шутов, игравших какашками или делавших вид, что мочатся на вошедшего, и Анну Ивановну это особенно забавляло. Правда, с иноземными послами так не поступали, но на своих царедворцев шуты иногда действительно мочились, что вызывало просто судороги восторга у императрицы! Представляете себе такую картину? Уважаемый человек должен был терпеть всякие унижения от шутов и одновременно, не подавая виду, что это ему омерзительно, подобострастно лицезреть государыню. Такого в XVIII веке не было ни при одном из дворов Европы и Азии!

Надо сказать, что и Бирон был приверженцем так называемого клозетного юмора. Как и большинство немцев, он находил очень смешным все, что связано с испражнениями и мочеиспусканием. Однако он никогда не переходил от теории к практике. Иногда он под воздействием винных паров рассказывал какой-нибудь анекдот: например, как мекленбургский рыбак наложил в саду у священника, а пастор не понял, что это такое, взял в руки и понюхал. При этом Бирон разражался диким хохотом. Так что по уровню общей культуры любовники друг друга стоили, а в плане умственных способностей и практических знаний Бирон даже превосходил Анну, все же в университете учился. Эрнст Бирон был завзятым лошадником – вероятно, страсть к лошадям передалась ему от предков. Пожалуй, это единственное, что он сделал для блага России. В стране появились новые породы лошадей, а коневодство в целом было поставлено на западный лад. При Бироне строились новые конные заводы, на племя завозились лучшие породы из Дании и Германии. Даже церковному ведомству по настоянию Бирона поручили в своих хозяйствах заниматься коневодством. Для контроля над этим важным делом в 1731 году была создана Конюшенная канцелярия. Правда, и тут Бирон остался верен себе. Австрийский посланник при русском дворе барон Остен отзывался о нем так: «Когда граф Бирон говорит о лошадях, он говорит, как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он выражается, как лошадь». Есть еще одна характеристика, данная Бирону современником: «Вспыльчивый по природе, он в гневе забывал свою светскость и говорил языком, оскорблявшим даже очень неизнеженный слух…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});