Покуда есть Россия - Борис Тумасов

Собрав командиров дивизий и полков, генерал Тотлебен повторил слова, сказанные императору, и тут же приказал немедленно отрыть для солдат тёплые землянки и построить бани.

— Наши потери, — заявил он, — происходят не только от пуль вражеских и картечи, но и от хвори и нечистот. Солдат должен быть здоров и чувствовать о себе заботу отцов-командиров. Я по рождению немец, но чту завет генералиссимуса Суворова: «В здоровом теле — здоровый дух».

Рана затянулась быстро, недели за три. Стоян часто ходил на прогулку, даже забрёл однажды в маленький ресторанчик, переполненный штабными офицерами. Ни одного знакомого лица. Узунов выпил сухого вина, съел жареной баранины, острой от красного перца, и снова — на улицу.

Живописный древний город Вылко-Тырново неповторим. Высокий холм Царевец огибает каменистая Янтра. Обрывистые берега. На холме старые крепостные башни с зубцами и бойницами, замок последних болгарских царей и резиденция патриарха.

Янтра разделила город на несколько частей, соединённых между собой каменными мостами.

Богат город. Церкви и монастыри, мечети и базары, торговые лавки и мастерские ремесленников. На тихих улочках питьевые фонтанчики — чешмы, дома, увитые плющом и виноградом, тенистые сады. Выздоравливающие солдаты бродили по узким улицам Тырново, где и всадникам не разъехаться, любовались неведомой, чужой жизнью. Нередко их зазывали в гости.

Как-то Стояна окликнули на улице:

— Господар, аз прошу ко мне в дом.

Поручик обернулся. Перед ним стоял болгарин в узких белых штанах, отделанных по швам чёрной тесьмой, в белой тёплой куртке, из-под которой проглядывала расшитая тёмными нитями рубаха, а на ногах поверх цветных шерстяных носков мягкие постолы-цирвули.

Сняв высокую барашковую шапку, болгарин поклонился с достоинством:

— Прошу господаря офицера отгостить в моём доме.

Взгляд у болгарина открытый и добрый. Стоян не посмел отказаться.

Они вошли в просторный красного кирпича двухъярусный дом под четырёхскатной крышей, поднялись по крутой лестнице в верхнюю комнату, «горную кышту», как сказал хозяин, служившую и столовой и гостиной, с очагом, навесными полками и буфетом у стены, уставленным разной керамической посудой.

Здесь поручика встретила хозяйка, высокая немолодая женщина в тёмном шерстяном сукмане, расшитом по груди и подолу цветным шнуром, споро накрыла стол.

Болгарин Мефодий оказался владельцем крупорушки. Пока поручик и хозяин выпили по стопке виноградной раки[64] и закусывали ломтиками овечьего сыра, хозяйка поставила на стол запечённого в тесте ягнёнка…

Угощая Стояна, Мефодий расспрашивал о России. От поручика не укрылось: хозяина беспокоит будущая судьба Болгарии. Ну, как уйдут братушки и снова вернутся турки?

Узунов, как мог, объяснил Мефодию, что русское воинство пришло на Балканы дать свободу болгарам и помочь им восстановить свою государственность…

В госпиталь Стоян возвратился к полудню. Офицеры играли в шахматы, читали. Госпитальная офицерская палатка человек на тридцать, ни одного свободного топчана.

Приняв микстуру, Стоян задремал. Его разбудил знакомый голос:

— Здесь ли поручик Узунов?

Стоян встрепенулся, узнав капитана Николова. Они обнялись.

— Я за тобой. Собирайся. Главный врач тебя отпускает.

— Позволь: зачем и куда?

— Тебя ждёт дядюшка Марко, он отвезёт тебя в Систово, к тётушке Параскеве. Ты получил отпускной билет на две недели.

— Но…

— Без лишних слов, поручик. Где твои вещи?

У госпиталя стояла лошадь, впряжённая в маленькую рессорную коляску, возле которой топтался дядюшка Марко.

Николов помог поручику усесться, дядюшка Марко взгромоздился на облучок, разобрал поводья.

— А ты, Райчо, разве не едешь? — удивился Узунов.

— Я-то не ранен. — И поманил Стояна пальцем. Узунов наклонился. Райчо загадочно усмехнулся: — Кланяйся Светозаре.

Чем ближе Систово, тем сильнее волновался Стоян. Дядюшка Марко догадывался, какое состояние у его седока, и старался помалкивать. Отвечал, если русский офицер его о чём-то спрашивал.

Узунову старик на облучке, бесспорно, нравился. Дядюшка Марко сутулился, попыхивал вишнёвой трубочкой, время от времени тыльной стороной ладони приглаживал седые вислые усы.

— Как же трудно жилось болгарам под господством Порты, — сказал Стоян.

Дядюшка Марко вытащил из зубов трубочку, повернул голову к офицеру.

— Здесь, — он повёл рукой вокруг, — вся земля, все Балканы — наша Стара-Планина — политы нашим потом и кровью, синко. Болгары платили налог Порте за всё: и что не брали нас в военную службу, и что у нас рождались дети; мы платили подушный налог и за то, что женимся или не хотим иметь семью.

Говорил дядюшка Марко не торопясь, чтобы молодой офицер понял его. Иногда вставлял русские слова…

— Мы платили налог за всё. У крестьянина забирали половину урожая. Сборщики пересчитывали снопы ещё в поле… Куришь табак или пьёшь ракию — плати. Ты думаешь, отчего Порта не брала нас в войско? Пули полетели бы в османов… Сборщики налогов не имели жалости. Особенно свирепствовали те болгары-джанибеты, мерзавцы, какие получили право вместо турок собирать с нас налоги. Эти чорбаджи похвалялись своим богатством, они говорили: деньги делают почёт и дают уважение. — Дядюшка Марко сплюнул с досадой. — Но чорбаджи не получали этого от болгар, народ презирает их…

Старик замолчал, а Стоян предался своим размышлениям. Мысленно он убеждал бабушку Росицу в своём выборе, расписывал, какая Светозара красивая и добрая, немного погодя Узунов снова затронул старика:

— Не могу понять, как под пятивековым игом болгары выстояли, сохранили себя?

Дядюшка Марко уселся боком на облучке.

— Я расскажу тебе, синко, давнюю притчу. Ураган не имеет жалости, он сокрушает всё на своём пути — дома и овчарни, топит лодки и сбивает с ног путника. Но вековой дуб сопротивлялся всем бурям. Стволом и упругими ветками он прикрывал молоденький дубок. Сколько лет минуло, кто знает, но вот почувствовал старый дуб на себе власть времени и принялся поучать дубок: «Сила в твоих корнях. Если они глубоко вошли в землю, значит, тебе не страшна буря. Пусть гнёт тебя ветер, пусть обрывает твою листву, но ты останешься стоять…»

Въехали в Систово. Рессорную коляску покачивало, лошадка весело цокала подковами по мостовой.

На площади, завидев кофейню, Узунов тронул возницу за плечо:

— Я здесь выйду, дядюшка Марко, доберусь сам.

Старик не стал перечить, понял: офицеру надо побыть одному. Стоян зашёл в кофейню, уселся за столик у окошка. Отсюда видна площадь. Вон поехал дядюшка Марко, прошли болгарин с болгаркой, пробежала стайка мальчишек. Хозяин подал русскому офицеру чашечку кофе. Узунов попросил завернуть рахат-лукум для Светозары и тётушки Параскевы. Кофе был ароматный и крепкий, но Стоян не замечал этого. Наконец волнение чуть улеглось, и поручик направился на улицу, где жила Светозара.

Издалека показался домик на сваях, небольшой, ухоженный, под высокой, крытой красной черепицей крышей.

Только теперь Стоян увидел Светозару. Она шла навстречу. Зарделась, промолвила, смущаясь:

— Добре дошёл?

Глава 2

Окончательное решение Стояна. «Помни, ты граф…». Письмо четвёртое. Горный Дубняк. Кольцо замкнулось. «..Мы пыль у ног султана». «Что говорят в Санкт-Петербурге о действии Дунайской армии?..». «Если Бог за нас, кто против нас?».

В госпитале время тянулось удивительно медленно, но здесь, в Систово, у тётушки Параскевы и Светозары, две недели пронеслись днём единым.

Из Систово поручику надлежало заехать в Тырново на врачебный осмотр — и снова в ополчение.

Чем ближе отъезд, тем грустнее на душе у Стояна. Даже в Петербурге, в графском особняке, не было поручику Узунову так тепло, как в доме у тётушки Параскевы.

По утрам тётушка собственноручно вносила в комнату Стояна кружку парного козьего молока, сладкого и жирного.

— Пей, сынок, — говорила болгарка ласково, — оно полезное.

Теперь Стоян знал: тётушка Параскева не такая старая, как показалось ему сначала, ей было чуть больше пятидесяти. Жизнь согнула её, избороздила глубокими морщинами лицо и руки, а волосы щедро осыпала сединой…

Узунов ходил из комнаты в комнату, где всё было чисто и просто, на окошках стояли цветы в глиняных горшках, а на полу разбросаны цветные домотканые коврики. На кухне пахло жареным луком, овощами и специями, которыми Светозара сдабривала еду, а в горнице и спаленке стоял дух высушенных цветов и трав.

Светозара заботливо ухаживала за Стояном, кормила чорбой и кебабом, брынзой и солёным перцем и ещё другими болгарскими блюдами.