Объект власти - Чингиз Абдуллаев

Неожиданно начал накрапывать дождик, и Лугаев, недовольно поморщившись, глянул на небо. Если дождь усилится, нужно будет раздать офицерам плащи, которые подвезут по первому же его звонку. Но пока тепло и терпимо. В этот момент Стрельнев увидел стоящую на дорожке знакомую женскую фигуру. Он беспомощно оглянулся на капитана и показал ему на женщину с традиционными гвоздиками в руках. Лугаев хорошо знал эту женщину, много раз проверял у нее документы. Лидия Андреевна Самойлова. Ветеран войны. Ее брат погиб в Сталинграде, где был связистом. Поэтому она обматывает свои букетики проволокой и проводами, отдавая таким образом дань его памяти. Она живет где-то тут рядом и часто приходит сюда возлагать цветы. И каждый раз они ее тщательно проверяли. Один раз ее даже пропустили к монументу, нарушив инструкции. Это было двадцать третьего февраля, и она оказалась там одновременно с делегацией Государственной Думы.

Дождь усилился. Стрельнев смотрел на Лугаева, переминаясь с ноги на ногу. На часах было только пятнадцать минут десятого. Женщина остановилась рядом с ними. Она ни о чем не просила, просто, как обычно, молча стояла в старом плаще с букетом гвоздик в руках. Лугаеву стало стыдно. Он подумал, что женщине придется ждать около часа, пока к монументу не приедут все официальные лица, и еще столько же, пока они все не уедут. Два часа под дождем. Лугаев посмотрел в сторону стоявших неподалеку офицеров ФСБ и решил подойти к ним. Одного из них он знал. Это был майор Гринько.

— Что случилось? — спросил Гринько.

— У нас тут женщина, фронтовик, моя знакомая, — показал Лугаев в сторону Самойловой. — Может, разрешим ей оставить цветы?

— Ты же знаешь, что нельзя, — ответил Гринько.

— Они приедут только в десять, — напомнил Лугаев. — Выходит, что ей нужно ждать до десяти. А она человек пожилой, участница войны.

Гринько не мог остаться безучастным. Эти слова «участник войны» были святыми в их семье. Во время войны из их села на фронте погиб каждый второй мужчина, а его мать потеряла отца в пятилетнем возрасте. Эти слова были святыми для миллионов людей, потерявших во время войны своих родных и близких.

— Документы у нее в порядке? — спросил Гринько.

— Конечно. Можете сами проверить. Паспорт у нее всегда с собой.

— Пойдем, посмотрю, — согласился Гринько. — Между прочим, у нас есть приказ насчет той немки, которая может здесь появиться.

— У меня есть ее фотография, — кивнул Лугаев, — но той чуть за пятьдесят, а этой восемьдесят. Есть разница…

Они подошли к стоящему рядом с женщиной Стрельневу. Тот бросил понимающий взгляд на Лугаева и кивнул в знак согласия. Конечно, надо пропустить старушку, чтобы она не мокла два часа под дождем.

— Покажите ваши документы, — строго потребовал Гринько.

Женщина достала паспорт. Гринько взял его, внимательно просмотрел. Затем вернул.

— Извините, Лидия Андреевна, — мрачно произнес он, — но сад закрыт. Туда сейчас никого не пускают. Нам очень неприятно, но вам лучше прийти сюда через два часа.

Стрельнев и Лугаев старались не смотреть друг на друга. Гринько тоже было не просто говорить женщине такие слова, но он помнил о строжайшем приказе никого не пускать.

— Что мне делать? — спросила она. — Я хотела положить цветы.

— Может, я возьму ваши цветы и положу? — предложил Гринько. — А вы придете попозже.

— Я не смогу позже, — улыбнулась Самойлова.

Гринько посмотрел на обоих офицеров милиции.

— Мы пропускали ее, когда там была делегация Государственной Думы, — тихо сообщил Лугаев. — Я думаю, ничего страшного не случится. Даже если у нее спрятана базука под плащом.

— Хватит! — поморщился Гринько. — Я понимаю, что она ничего не сделает, но у нас приказ.

— Я сам доведу ее до монумента и обратно. И она сразу уйдет, — предложил Лугаев. — Между прочим, эти люди сражались и за наше будущее.

— Черт возьми! — не выдержал Гринько. — Не делай из меня подлеца. Проведи ее, и пусть она положит цветы. Только быстро. В концов концов, это действительно их праздник.

Гринько отошел от них. Лугаев повернулся к женщине. Взял ее под руку и бережно повел к могиле Неизвестного солдата. Стрельнев остался на своем посту. Все видели, как капитан милиции ведет старую женщину с букетом цветов. До назначенного срока появления главы государства было еще далеко. К тому же капитан крепко держал ее за руку. Под взглядами сотен проверяющих они медленно шли по дорожке. Лугаев обратил внимание, что букетик традиционно обвязан проволокой. Она так всегда делала, вспомнил он. Когда они наконец подошли, Самойлова стиснула его руку и, тяжело дыша, переложила цветы в другую ладонь. Затем потуже затянула проволоку на букетике и бережно опустила гвоздики на бордюр. После чего вытерла набежавшую слезу и отошла, чуть споткнувшись.

— Пойдемте, — Лугаев опять взял ее под руку.

Обратно она шла быстрее, даже держалась стройнее, словно, выполнив свой долг, помолодела. Он довел ее до поста.

— Может, вас проводить? — улыбнулся капитан.

— Нет, — ответила она, — я доберусь сама.

В этот момент рядом с ними появился Дронго. Богемский разрешил ему прийти сюда ранним утром, чтобы лично присутствовать на церемонии возложения цветов. Разумеется, Дронго тоже не разрешили пройти через сад. Они вместе с Богемским подошли к Стрельневу.

— Что происходит? — строго спросил генерал.

— Все нормально, — ответил Стрельнев, — капитан Лугаев провел одну старую женщину, чтобы она оставила свои цветы. Мы ее давно знаем. Она фронтовичка, живет где-то здесь рядом. Просто положила цветы и ушла, чтобы не мокнуть под дождем. Лугаев все время держал ее за руку.

Дронго посмотрел вслед уходящей женщине, потом в сторону монумента. И снова — на удаляющуюся фигуру. Рост. Рост почти невозможно изменить. А эта женщина точно такого же роста, как Рита Хайден. Но офицеры оцепления сказали, что давно ее знают.

— Сколько лет вы здесь дежурите? — поинтересовался он у Стрельнева. — Конкретно на этом месте?

— На этом только с декабря прошлого года, — сообщил Стрельнев.

Не успел он это договорить, как Дронго рванулся с места.

— Остановите ее! — крикнул он остальным офицерам. — Остановите ее! И уберите цветы.

Лугаев, услышав его крик, даже не понял, что происходит, а Гринько уже бросился к букетику цветов, скромно лежащему на гранитном бордюре. Пробежав несколько шагов, он схватил букетик и отшвырнул его в сторону. Прогремел взрыв. Гринько упал на землю и остался лежать — живой, хотя и сильно оглушенный. Дронго вместе с пятью или шестью офицерами в это время спешили за женщиной. Она обернулась и вдруг, забыв о своем возрасте, побежала совсем как молодая.

— Стой! — крикнул Стрельнев, уже понявший свою ошибку. — Стой! Стой, иначе буду стрелять!

Он выстрелил в воздух. Женщина бежала по открытому пространству в ту сторону, где раньше стояла снесенная ныне гостиница «Москва». Бежала, не оборачиваясь. Уже было ясно, что в восемьдесят лет так не бегают. Последовавшие в этот момент выстрелы двух других офицеров почти одновременно достигли цели, разорвав ей спину. Она упала как подкошенная. Когда Дронго и Стрельнев подбежали и склонились к ней, женщина уже умирала. Парик с седыми волосами чуть съехал набок, в небо смотрели невидящие глаза…

Дронго поднял голову. В двадцати метрах от него на Манежной площади стоял Гельмут Гейтлер. Он ждал своего лучшего и последнего агента. Генерал тоже был загримирован под старика, но Дронго его сразу узнал. Он увидел в глазах загнанного Гейтлера боль, отчаянье, крах, смерть. Генерал стоял и смотрел на Дронго. Он даже не пытался уйти или скрыться, понимая, что в эту минуту его жизнь закончилась. Стрельнев, заметив взгляд Дронго, начал поднимать оружие. К ним уже спешили другие офицеры.

— Поразительно, — сказал кто-то из подбежавших, — они замкнули пластид на букете гвоздик. Если бы не Гринько, взрыв прогремел бы через час. Все было рассчитано по минутам.

Гейтлер по-прежнему стоял, не шевелясь и неотрывно глядя в глаза Дронго. Острова в океане таяли, превращаясь в мираж. И ему уже не хотелось ни бежать, ни прятаться. Он устал. К нему спешили другие офицеры. Он протянул руки, позволяя надеть на себя наручники. Затем улыбнулся, глядя в глаза Дронго. Он видел, как умерла Рита Хайден, а ведь только она еще и оставалась смыслом его жизни. Поэтому, уже не обращая внимания на суетившихся вокруг него людей, Гейтлер нащупал языком спрятанную в дупле зуба ампулу, надкусил ее, по-прежнему не отрывая глаз от Дронго, и опять улыбнулся.

Через секунду он умер. Дронго отвернулся. Ему было неприятно. Он видел смерть последнего героя великого противостояния Запада и Востока. Все закончилось, Гейтлер был мертв.

РОССИЯ. МОСКВА. 17 МАЯ, ВТОРНИК