Башня континуума - Александра Седых

Как раз со второго этажа спустились Тереза с Викторией, обе нарядные, будто картинки с выставки, в шляпках и лентах.

— Окорок ты свинячий, пойдешь с нами? — спросила Виктория младшего брата.

— Нет!

— Тоже мне, велика потеря. Хоть мазь возьми, намажешь пятачок. И хватит лопать шоколад, твои прыщи уже похожи на действующие вулканы. Ну, вот. Он опять громко закричал и куда-то убежал, ненормальный поросенок. Наверное, в погреб. Поросенку четырнадцать лет, а он втихомолку напивается… уму непостижимо!

— Не напивается, — Кит усмехнулся, — а таскает из погреба банки с вареньем и лопает у себя в комнате. Не знаю, что с ним творится. Глюкозы, что ли, не хватает молодому, растущему организму.

— Вот-вот. Четырнадцать лет, а он не напивается. Прирожденный неудачник, — насмешливо промурлыкала Виктория, доставая из крохотной дамской сумочки хрустальный флакончик духов и прыская за ушками.

Кит был настроен оптимистично.

— Просто это такой глупый возраст. Лет через десять, ничуть не сомневаюсь, наш Дэнни подрастет, превратится в законопослушного, образцового, адекватного гражданина и успешно впишется в наше высокоморальное, просвещенное, гуманное общество, созданное прирожденными неудачниками для таких же прирожденных неудачников.

— Сам ты неудачник, — заорал Дэниэл сверху.

— Ну, конечно.

— Ты еще увидишь… вы все увидите!!

Кит брату не поверил, а напрасно. Скоро увидели они все. Девочки-выпивка, выпивка-девочки. Наркотики. Дэниэл пырнул ножом старшего офицера-воспитателя. Хорошо, хоть не насмерть. Все равно Дэниэла вышибли из военной академии с таким треском и скандалом, что не помогла громкая фамилия.

Отец не представлял, что делать с бешеным зверенышем и пристроил его в университет. На философский факультет. Философия! Боже! За полтора года Дэниэл ни разу не открыл учебника. Зато в университете его научили свободе, равенству и братству. Голова его, которая раньше была забита только девочками, выпивкой и наркотиками, теперь, ко всему прочему, забилась еще и радикальными революционными идеями. Со всем пылом юности он возненавидел все мещанское, пресное, фальшивое и гнилое, особенно — Бога и свою семью. Он и раньше ненавидел это, но теперь у него появились причины для ненависти.

Круг его общения уже на тот период включал изрядно одиозных людей. Богема, какие-то сомнительные подрывные элементы, юные наркоманы, старые, грязные, вонючие хиппи. Один из них рассказал Дэниэлу о луддитской Коммуне. Мол, это настоящий рай на Земле.

Кит скрежетал зубами, возвращаясь домой с работы и заставая в гостиной приятелей младшего братишки. Отец беспокоился. К сожалению, свое беспокойство он умел выражать лишь путем оплеух и криков.

— Наркоманы! Грязные скоты! У них вши! В моем доме! Дэниэл!

Юный, вечно страдающий Вертер лениво волок себя на ковер к отцу, лениво выслушивал нотации, вопли, причитания, риторические вопросы и риторические ответы, обещал, что больше не будет, получал деньги на карманные расходы, пропадал из дома на долгие недели и возвращался тощий, злющий, дикий, как камышовый кот.

И так продолжалось до тех пор, пока в запале гнева и во хмелю отец, уставший донельзя от нотаций, нравоучений и причитаний, после очередной выходки просто-напросто не избил Дэниэла до полусмерти.

Потом Дэниэл лежал на полу кухни, истекая кровью.

— Почему? — спросил отец. — Почему ты все это вытворяешь?

— Лицемеры. Все вы просто зажравшиеся лицемеры.

Отец отпрянул. То был последний раз, когда Дэниэл его видел, и отцовское лицо намертво впечаталось ему в память, как длинная летопись крысиных гонок, в которых нет победителей, только проигравшие.

— Убирайся вон с глаз моих! Убирайся, пока я тебя не убил!

2

Последние три месяца ему снилось всегда одно и то же.

Будто он бежит по запутанному красному лабиринту, силясь спастись от неведомого преследователя, чьи мерные шаги за спиной и спокойное дыхание отдаются в затылке, будто последняя, роковая пуля.

Он бежит все быстрей, сворачивая то налево, то направо, убыстряя бег, петляя, как загнанная лабораторная крыса, но преследователь не отстает. Снова сворачивая на развилке, всегда внезапно, он с размаху врезается в выложенную алым, потрескавшимся кирпичом стену. Тупик. Холодные пальцы преследователя тотчас смыкаются на горле. Во второй неумолимой руке был нож. Острие крепко прижималось к его горлу и готовилось мастерски взрезать его яремную вену. Что-то ледяное, дышащее болотными испарениями, плесенью и смертью приникало к уху и шептало:

— Ах, какая дивная луна сегодня, большая, желтая, как кусок сыра. Хотя, быть может, это и есть сыр. Просто большой, глупый кусок сыра. Ты готов умереть? Готов? Умереть? Умереть?!

Как много раз прежде, Дэниэл пробудился в испарине, задыхаясь и дрожа, и не имея ни малейшего представления, что это может означать.

«Сколько это будет продолжаться», — подумал он, мутным взглядом пялясь в потолок. Вот уже третий месяц стоило ему сомкнуть глаза, его преследовал этот сон, этот жуткий, невыразимый кошмар. Третий месяц он нормально не высыпался, осунулся, нервы его расшатались, как гнилые зубы, а под глазами нарисовались черные мешки.

Главное, что началось это именно здесь, на Луизитании, где Дэниэл счастливо осел на последние три года своей жизни. Жил он у своего приятеля Хацуми. Уютная квартира, все удобства, да и Бенджамин брал за комнату крайне умеренную плату. Дэниэл устроился на работу, в свободное время помогал Хацуми проворачивать его делишки и, в целом, не бедствовал. Да и здесь все было очень дешево и доступно. Дешевые женщины, дешевая выпивка, дешевые наркотики. Не зря Луизитанию называли планетой вечной радости.

Столь радостной планета была далеко не всегда. Во время Старой Федерации, семь столетий тому назад, на Луизитании располагалась необычайно унылая Федеральная Тюрьма № 1892, где содержались неизлечимо неунифицированные, а также неполноценные унифицированные — то есть граждане, страдающие от побочных эффектов вакцины Унификации. В процентном соотношении их доля составляла около трех или четырех процентов человеческой популяции, то есть девяносто-сто миллионов человек. Поскольку их животные, агрессивные инстинкты не были уничтожены Унификацией, заключенных использовали как пушечное мясо для войн, которые с переменным успехом вела Федерация против Свободного Мира. Их тела модифицировали при помощи генной инженерии и боевых имплантатов, тренировали, снабжали самым современным оружием и отправляли на войну. В случае победы наемники честно и справедливо получали свою часть добычи. Других заключенных готовили для шпионажа и диверсий.

Через два столетия подобной практики неунифицированные из позорной касты неприкасаемых превратились в мощную военную организацию со штаб-квартирой на Луизитании. И эта организация подчинялась властям Федерации лишь номинально. В конце концов, незадолго до воцарения Черного Триумвирата, эта организация решила вовсе выйти из-под юрисдикции Федерации и стала называться Синдикатом Крайм-О, а Луизитания превратилась в Республику Луизитанию. Дельцы Синдиката поддержали борьбу Свободного Мира против Черного Триумвирата и приветствовали основание Империи и воцарение Константина Первого, а взамен затребовали для организации и Луизитании… особого статуса.

О незапамятных временах владычества Старой Федерации теперь напоминали лишь несколько древних каменных казематов в самом центре города, да официальное название единственного города и столицы Луизитании, оставшееся неизменным: Федеральная Тюрьма № 1892.

Воистину поразительное название для волшебного оазиса посреди бескрайних, выжженных солнцем, кишащих жуткими тварями красных пустынь. Пурпурный и золотой город был заботливо укрыт от испепеляющего жара двух оранжевых солнц коконом сверхсовременных биокуполов. Под хрустальной синью искусственных небес располагались тысячи игорных домов, самые роскошные на свете отели, фонтаны, щедро изливающиеся для бесчисленных туристов дармовым розовым шампанским, кварталы, облитые сине-розовыми пожарами бесчисленных неоновых вывесок, магазинчики и кофейни, где торговали наркотиками и стимуляторами на любой вкус, бордели, притоны и салоны, где творились вещи столь извращенные, что их бы постеснялся описать в своих опусах и сластолюбивый маркиз де Сад.

Дэниэл проводил на Луизитании время в свое удовольствие, подрабатывал крупье в секции баккара одного из местных казино; не слишком утомляясь, получал неплохие деньги и, в общем, стал подумывать: не осесть ли ему здесь. Шесть… почти семь лет прошли с тех пор, как он покинул дом. Все эти годы он путешествовал, объездил всю Империю, побывал в самых отдаленных уголках ее, обзавелся сотнями знакомств, сменил десятки женщин, жилищ и профессий и столько всего пережил, что иному человеку хватило бы на целую жизнь. Но наступил момент, когда и Дэниэлу, — молодому, здоровому и алчному до новых впечатлений, — наскучило мотаться по белому свету в поисках приключений, захотелось ощутить твердую почву под ногами, захотелось каплю стабильности и определенности. Он рассчитывал, что еще поднакопит деньжат, подаст заявку в местное отделение Крайм-О, откроет свой маленький бизнес…